он выудил какого-то Кригера, разумеется, адмирала, и послал его княжить в Ковно. В Ковне полицмейстер Васильев, брат виленского, (какова семья, дающая двух таких защитников самодержавия и осадного положения). Ковенские жители задавлены постоем. У многих бедных чиновников из поляков поставлены по пяти и шести солдат74[74].
ПЕТЕРБУРГСКИЕ ПИСЬМА
Нам пишут, будто профессора уговаривают келейно и поодиночке студентов покориться путятинским фуркулам. В крепости около 200 студентов, несколько студентов взяты у литератора Албертини, и сам Албертини также в крепости. В чиновничьем мире собирались писать адрес к государю — просить об открытии университета, адрес не состоялся, а Стасова, служащего в сенате, арестовали за собрание подписей (говорят, было
184
собрано до 500)… Муравьев, Бутков и пр. употребили отличную интимидацию, объявивши, что подписавший адрес будет исключен из службы, задним числом… Далее пишут, что Стасов выпущен, но исключен из службы; к жертвам террора принадлежит г. Обручев, отданный под военный суд будто бы за пересылку по почте листа «Великоруса», 4 артиллерийские офицера и один генерального штаба.
Государь благодарил телеграмом свою верную, победоносную гвардию за храбрость, оказанную в студентский день. Ни малейшего такта, ни тени высшего декорума!
Шувалов подался в отставку и, говорят, будет заменен Анненковым. Уверяют, что его уговорила мать оставить ремесло Дубельтов и Тимашевых. Какой это Анненков, знаменитый ли дантист Нижнего Новгорода, дававший представления в театре, или какой иной?75[75]
ОСКОРБЛЕНИЕ БЕДНОСТИ И ПОДЛАЯ МЕСТЬ
ТРЕТЬЯ КРОВЬ!
Стипендии, получаемые студентами Петербургского университета, будут раздаваться в полиции… Какие мелкие нелюди… В Москве, по словам «Теймса», начальство поступило еще радикальнее — оно захватило деньги, собираемые студентами для вспомоществования бедных товарищей.
К польской, к крестьянской крови прибавилась кровь лучших юношей в Петербурге и Москве… Пусть этим святым общением три великие дела спаяются в неразрывное единство —
Независимость Польши,
Земля крестьянам,
Свобода России.
Не жалейте вашей крови. Раны ваши святы, вы открываете новую эру нашей истории, вами Россия входит во второе тысячелетие, которое легко, может быть, начнется с изгнания варягов за море.
Ваша кровь во всяком случае засвидетельствовала начало совершеннолетия и многое обличила… Она обличила сочувствие к вам всей России, готовность идти с вами — со стороны молодых офицеров, со стороны всех учебных заведений. Она обличила, чего нам ждать от благодушного Александра II и от его братцев, вроде Михайлы-пушкаря, порывавшегося уничтожить вас картечью. Она обличила, какие подьячие лакеи стоят во главе русского правительства. В Москве-студентов перебили, испугавшись проезда царского. Кровь ваша не просохнет на их ливреях — до страшного суда народного! 76[76]
Значение университетской молодежи в России совершенно иное, чем в других странах. В университетах, лицеях, академиях и небольшом круге литераторов укрывалась и возросла
186
русская мысль; во все время тридцатилетнего избиения ее там жила надежда и жили верования, там лились слезы и сердце билось человеческим негодованием, в то время как вся шляхетная Россия — помещичья, военная и чиповная — подло пресмыкалась перед бездарнейшим злодеем в истории за право сечь и грабить, за чечевицу оброка и барщины, за фольгу и стеклярус крестов, за потворство взяткам и казнокрадству. Да, в то позорное время, когда во всей России, от четырнадцатого до первого класса, не поднялось ни одного протеста, курс за курсом, школа за школой давали свою жертву … и Николай с тупою злобой мял в своих лапах юную душу до тех пор, пока чахотка или черкесская пуля освобождала ее. Курс за курсом, не зная того, без формы и знаков, передавал таинственный пароль, завещанный мучениками 14 декабря, и этот пароль сказался теперь громко студентами в Петербурге и Москве. Тверская площадь прибавилась к Исаакиевской. Инициатива эта по праву принадлежала студентам — они одни чисты, гражданская мысль русская тайно воспиталась в университетах, пусть же она и явится на белый свет как filia del reggimento77[77] наших аудиторий, — из них не труднее сделать З е м с ку ю думу, чем из залы Jeu de Paume!
Между подробностями о преображенской поимке студентов («Теймс», 8 ноября) упоминается об одном обстоятельстве чрезвычайно важном. Когда храбрые преображенцы окружили безоружных студентов и повели двести человек в крепость, сто студентов, стоявших поодаль и принадлежавших к тем, которые не хотели просить путятинских матрикуляций, подошли к неприятельскому войску и объявили, что они хотят делить участь своих товарищей, на что, разумеется, неприятель согласился, и отдавшихся добровольно в плен — свели в крепость. Черта эта очень замечательна потому именно, что она очень народна. В 1821 году, после семеновского дела, когда роту е. в. велено было конвоировать в крепость, весь полк потребовал,
187
чтоб и его отправили, «даже люди, бывшие в госпитале, которые едва в состоянии были держаться на ногах, присоединились к товарищам»78[78].
188
ВОПРОС ШЛЯХТЕ
Петербургские газеты между прочим перепечатали следующее из «Псковских губ. ведом.»:
Мировой посредник Порховского участка довел до сведения присутствия, что во всех волостях временнообязанные крестьяне на его предложение о необходимости озаботиться, при настоящем их положении, об учреждении школ, отозвались искреннею готовностию завести волостные школы для девочек и мальчиков; причем, начиная с первой, по открытию, Страшницкой волости, положили мирскими на волостных сходах приговорами: жертвовать на этот предмет по 5 коп. сер. с души ежегодно, с тем чтобы дети их учились и содержались в школах на этот общественный сбор в течение шести зимних месяцев. Представляя о заявленном крестьянами желании, посредник просил разрешения и руководства для устройства означенных школ.
Ученые шляхтичи! Будьте родными отцами и объясните нам, как же одни и те же мужики, по крайней мере одного образования, с такой готовностью хотят заводить школы и не могут понять свободы — «Положений» и не хотят на себя руку поднять, подписывая уставную грамоту?..
СЕКЛИ ИЛИ НЕ СЕКЛИ?
«Opinion National», «Siècle», «Express» и, наконец, «Теймс» повторили следующую страшную весть: «Три девушки слушали лекции в Петербургском университете. Две из них, Корсини и
189
Блюмер, заключены в крепость, а Богданова телесно наказана в тайной полиции» («Теймс», 9 нояб.). Мы не верим этому и убедительнейше просим написать нам, неужели николаевские сечения восстановлены для дам? И сечет ли Шувалов, как его предшественник Шешковский, собственноручно или только надзирает?
ШУВАЛОВСКАЯ ЭМАНЦИПАЦИЯ ЖЕНЩИН
Решительно публичные женщины становятся у нас правительственными людьми, и общий дом возле частного получает значение, принадлежавшее прежде благородному россейскому дворянству, «твердейшей опоры престола». III отделение, как бани, будет разделяться на женские и мужские. Мужское отделение плотит девкам по 50 рублей в месяц и обещает до 600 за уловление (говорят, то же заплатили и Костомарову за брата). Впрочем, не все женщины, готовые идти на содержание, идут на слушание. Одна знаменитость петербургская отказалась от большой суммы, боясь потерять репутацию. Дай-то бог, чтоб ее пример нашел хоть одного подражателя — из генералов.
ВОЙНА С ДАМАМИ
Нам пишут из Парижа, что г-жа Европеус была арестована на границе, возвращаясь из чужих краев; при обыске таможенных шпионов у ней нашли запрещенные книги и «Колокол». Да где же было объявлено, какие книги и журналы запрещены в России?
189
TO THE EDITOR OF «THE TIMES»
Sir, — We hope you will not refuse to insert in your esteemed columns a few words in behalf of the Russian youths imprisoned in St.-Petersburg, Cronstadt, and Moscow, for an attempt to present an address to the emperor Alexander II, asking him to discontinue his persecutions of instruction in Russia.
We are, indeed, quite edified by the tender friendship between Mr. George Williams (of King’s College, Cambridge) and admiral Putiatin; but when friendship becomes a passion it may dim the mind as well as love or ambition. Mr. G. Williams, in the letter inserted in your esteemed journal (November 15), tries to smooth the bad impression produced on public opinion by your very truthful and beautiful correspondence concerning the Russian Universities. He says, — «The two main grievances, of which the students, had to complain at the outset were the abolition of their uniforms, and the imposition of certain tuition fees».
The first assertion proves that Mr. Williams did not attentively read your correspondence; the second, that he does not understand the state of things in Russia, in spite of his having travelled in that country.
The uniforms were worn by order of the government, and. during the reign of Nicholas the rules regarding them were so stringent that the uniform was for the students rather a subject of hatred than of love. Certainly, they did not much trouble themselves about the abolition of it, though they knew that in the present time it was abolished in order to excuse any aggression of the police against the students, who had the right to claim the protection of the authorities of the University.
191
The tuition fees, however small they may seem to Mr. Williams, are too heavy for poor men in Russia; and, as the instruction in our country was a gratuitous one ever since the establishment of colleges — as the government maintains them with the State’s revenues — it had no right at all to withdraw the sums destined for that purpose, and to employ them for other wants. But still the students kept the peace, and formed, in silence, a fund with voluntary contributions to help those who were not rich enough to pay the fees. Now, this fund has been seized by the government, and the new rules submitted the students to a constant system of espionage and police persecution.
If admiral Putiatin did not consent to the new regulations, written, as Mr. Williams says, before he entered the Ministry, how could he honourably accept this office? And, having accepted it, how could he invite the professors to assume the abject character of a sort of detective police over the students? How could he call out the military force against unarmed youths, whose meeting had no other purpose than to present a very respectful address to His Majesty? Some of them were killed, about 300 are in prison, and the honourable admiral, whose high merit consists in a journey to Japan, still keeps his profitable office at the head of public instruction.
There are things which the most passionate friendship cannot dare to excuse; and, indeed, we find that the friendship of Mr. Williams for a Russian admiral has gone too far, and brought an English professor to side with a despotic government which wants to repress every kind of instruction, to reduce the Universities
