имел у себя.
4. Поручик Абрамович в том, что, взяв у поручика Каплинского вышесказанное сочинение «Великорус», не только не представил этого сочинения начальству, но давал, хотя и без особой злонамеренной цели, читать его сослуживцам своим — и
5. Рядовой Щур: а) в участии в преступных замыслах поручика Арнгольдта и подпоручика Сливицкого 2-го тем, что не донес о действиях их начальству и взялся вместе с унтер-офицером Ростковским исполнить поручение подпоручика Сливицкого 2-го подговорить нижних чинов Шлиссельбургского и Олонецкого пехотных полков не отвечать во время смотра на приветствие начальника, чего не исполнил только потому, что означенные полки уже были выведены на смотр, и б) в том, что, зная о преступных действиях унтер-офицера Ростковского и о том, что он читал запрещенные книги, не только не донес о сем, но и сам брал эти сочинения для чтения.
За вышеизложенные преступления временно главнокомандующий армиею конфирмациею своею 14-го сего июня определил:
1. Поручика Арнгольдта, подпоручика Сливицкого 2-го и унтер-офицера Ростковского, на основании 15, 168, 171, 172, 173, 174, 175, 606 и 614 статей 1-й книги военно-уголовного устава (издания 1859 года) и 275, 276, 283, 287 и 288 статей 1-й книги XV тома свода законов (издания 1857 года), по лишении первых двух чинов дворянского достоинства и всех прав состояния, а последнего — бронзовой медали в память минувшей войны и воинского звания, а также и всех прав состояния, казнить смертию расстрелянием, с тем чтобы смертная казнь над этими преступниками была исполнена по месту содержания их под арестом, в Новогеоргиевской крепости.
2. Поручика Каплинского, на основании 286 ст. 1-й книги XV тома свода законов (издания 1857 года), по лишении чинов, дворянского достоинства и всех прав состояния, сослать в каторжную работу на заводах на шесть лет.
3. Поручика Абрамовича, применяясь к вышеприведенной 286 ст. и по смыслу 409 ст. 2-й книги военно-уголовного устава (издание 1859 года), по отставлении от службы, выдержать в каземате Новогеоргиевской крепости под арестом три месяца и затем отдать под надзор полиции на три года.
4. Рядового Щура, во внимание к тому, что он вовлечен в преступление влиянием, какое имели на него Сливицкий, Арнгольдт и в особенности Ростковский, вместо смертной казни, лишив медали в память минувшей войны, воинского звания и всех прав состояния, наказать шпицрутенами чрез сто человек шесть раз и сослать в каторжную работу в рудниках на двенадцать лет.
Конфирмация эта 16-го числа сего июня приведена в исполнение.
Что прибавить к этому каннибальству? Заметим мимоходом две вещи — новую методу убийств при нынешнем государе: он в стороне, он скорбит душою и плачет… это всё другие, какой-нибудь Апраксин, какой-нибудь Лидере убивает… кабы от него зависело, он простил бы.
ПОДРЯДЧИКИ РУССКОГО ПОСОЛЬСТВА В ЛОНДОНЕ
Р. Б. Когда месяца полтора тому назад в иностранных газетах писали об открытии заговора между русскими офицерами в Варшаве, казенная русская и подкупная иностранная журналистика отвечали, что этого никогда не было и что все это взято из того, что какие-то пьяные офицеры побуянили и попали за то на гауптвахту. Милые лгунишки, на колени и на горох вас… а мы будем знать, что значит dementi115[115] вашего правительства!
Мы искренно советуем русскому посольству быть очень осторожным в своих сношениях с вольнопрактикующими шпионами и доносчиками, предлагающими свои услуги из любви к русскому правительству, но и не из ненависти к русским ассигнациям. Во время оно Хребтович срезался на одном кандидате в корреспонденты III отделения. Полгода тому назад сильно хлопотали о том, как, через кого, куда посланы отдельно напечатанные экземпляры «Что нужно народу?», хлопотали в Лондоне, хлопотали в Германии, всегда готовой на дружеское шпионство для сродников, и ничего не узнали. Экземпляры проехали все. Но опыт их не учит, деньги казенные… «а может, что-нибудь и узнается».
Месяц тому назад получили мы письмо от одного милого незнакомца, который извещал нас, что он подрядился русскому посольству поставлять имена наших корреспондентов…, и предлагал нам свои услуги — обманывать (небезвозмездно) русское правительство. Так как мы вообще с посторонними не шутим и русское посольство знаем только по слухам, мы не отвечали ничего. Подрядчик посольства, не ограничиваясь одним письмом, написал другое, написал третье и замолк116[П6]. Мы начинали думать, что все это невинная уловка, чтоб сорвать с нас несколько фунтов.
Но дней семь тому назад мы получили письмо из Петербурга, в котором знакомый почерк извещает нас, что русское посольство в Лондоне сообщило в министерство предложение некоего подрядчика доставлять ему доносцы. Что Горчаков отвечал — мы не знаем, может, «la Russie se recueille et
210
n’écoute pas aux portes» 117[117]. Во всяком случае странное совпадение между письмами и вестью из Петербурга заставляет нас дать этому гласность.
Если надобно непременно шпионов, то советуем посольству быть осмотрительнее. Нельзя же всякому мошеннику протягивать руку только потому, что он выдает себя за шпиона.
ПАВЕЛ ГАГАРИН
Враг освобождения с землею, инквизитор в деле Петрашевского, желчевой реакционер, переживший николаевские времена, Павел Гагарин назначен председателем в Государственном совете и в Комитете об устройстве сельского состояния (во время болезни Блудова, который, как известно, неизлечимо болен). Перед такими ошибками, в которых презрение к народу едва смягчается колоссальностью тупости, падают руки.
Ну, Гагарин, покажите-ка народу русскому, как он ошибается в своем земском царе. Царь Павла Гагарина, царь Виктора Панина не может быть царем народной фантазии.
Гагарин этот во время процесса Петрашевского хотел погубить Александра Николаевича. Носились слухи, что тогдашний наследник предостерег Монбелли и Львова. Это дошло до сведения Гагарина. Процесс делался в пущую эпоху бешенства Николая, и мысль погубить сына, подслужившись отцу доносом на него, исполнила благородным рвением нашего князь Павла. Рядом прозрачных намеков, обещаний, уловок он хотел выведать от Львова, как было дело. Он обещал ему прощение, карьеру — не знаю что; Львов, разумеется, с презрением отказался, и князь Павел съел гриб. В наших бумагах есть подробное изложение этих драматических сцен между князем-сыщиком и благородным арестантом. Мы не печатали их, полагая, что после наглой оппозиции в деле освобождения этот вредный
211
чиновник будет отброшен, как Муравьев Вешатель и др. Но теперь, когда в угаре и чаду от пожара снова выходят на горизонт патибулярные фигуры Гагарина и Липранди, мы готовы сделать все от нас зависящее для прославления их деяний.
КЕЛЛЕР!
Что это за Келлер, идущий теперь вперед в Польше?.. Келлер? Келлер?.. Один Келлер был женат на родственнице бывшего поляка Ржевуского; один Келлер, бывший надзирателем в Киеве, чуть не попал под суд, будучи губернатором в Минске, но жена его попала вовремя в Ниццу, тогда «незабвенная» была еще жива, и пр.
Да, это тот самый Келлер.
212
ПИСЬМО гг. КАТКОВУ И ЛЕОНТЬЕВУ
Милостивые государи и ученые редакторы!
Если б вы в вашей полемике против нас держались в общих сферах и в общих грубостях, я не позволил бы себе утруждать вас письмом, с одной стороны — очень уважая многосложность ваших занятий, а с другой — вовсе не уважая ни вас, ни ваших мнений.
Но вы позволили себе публично сделать намек, чрезвычайно неопределенный, но явно относящийся к частной жизни нашей, и тем дали нам, и в особенности мне как несчастному виновнику статьи, раздражившей вас, право требовать от вас пояснения. Публичные намеки и клеветы имеют большое неудобство перед келейным злословием и служебными доносами, до поры до времени покрываемыми канцелярской тайной.
Вот ваши слова: «Наши заграничные réfugiés118[118] (мы хорошо знаем, что это за люди…)» («Совр. лет.»).
Вероятно, вы не станете отрекаться, что под словом заграничные réfugiés (и при этом я должен признаться, что я до сих пор думал, что все réfugiés и эмигранты — более или менее заграничные) вы разумели нас, издателей «Колокола», и потому позвольте вас спросить:
Какие же мы люди, г. Катков?
Какие же мы люди, г. Леонтьев?
Вы ведь хорошо знаете, какие мы люди, — ну, какие же?
Если в вас обоих есть одна малейшая искра чести, вы не можете не отвечать; не отвечая, вы меня приведете в горестное положение сказать, что вы сделали подлый намек, имея в виду очернить нас в глазах вашей публики.
213
Говорите всё… В нашей жизни, как в жизни каждого человека, жившего не только в латинском синтаксисе и немецком учебнике, но в толоке действительной жизни, есть ошибки, промахи, увлеченья, но нет поступка, который бы заставил нас покраснеть перед кем бы то ни было, который мы бы хотели скрыть от кого бы то ни было.
Если вы то же можете сказать, поздравляю вас, г. Катков, поздравляю вас, г. Леонтьев… Хотя я и не сомневаюсь, что вы можете.
Да, гг. ученые редакторы, мы, поднявши голову, смотрим в ваши ученые глаза… кто кого пересмотрит?
Может, вы слыхали, как в 1849 году в народном собрании в Париже Прудон, задетый таким же образом Тьером, сказал ему спокойно, стоя на трибуне, превратившейся на ту минуту в страшный суд: «Говорите о финансах, но не говорите о нравственности, я могу это принять за личность, и тогда я не картель вам пошлю, а предложу вам другой бой: здесь, с этой трибуны, я расскажу всю мою жизнь, факт за фактом, каждый может мне напомнить, если я что-нибудь пропущу или забуду. И потом пусть расскажет мой противник свою жизнь».
Затем позвольте надеяться, что вы, милостивые государи, испросите у вашего начальства разрешение напечатать это письмо в многоуважаемой «Летописи» вашей. Вы слишком любите гласность и английскую ширь оправдания, чтоб нам можно было сомневаться в этом.
Желаю в заключение, чтоб письмо это застало вас в добром здоровье.
Orsett-house, Westbourne-terrace.
А. Герц ен .
214
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Мы предлагаем издателям «Дня», «Современника», «Русского слова» и издателям журналов, которые будут запрещены вследствие политического террора в России, продолжать их издание в Лондоне. На первый случай мы готовы печатать, если это будет нужно, па свой собственный счет, без всякого вознаграждения.
215
АРНГОЛЬДТ, СЛИВИЦКИИ И РОСТКОВСКИЙ
Как незаметно пролилась кровь трех русских мучеников в Польше… «Инвалид» поместил каннибальский приговор, иностранные журналы пролепетали, не без ошибок, их имена — и все прошло! Неужели так легко скатывается с императорской мантии и крестьянская и офицерская кровь? Николаю тридцать лет не могли простить пять виселиц… а ведь им предшествовал громадный заговор, возмущение на площади, поднятие оружия… а здесь — где необходимость пролитой крови, где извинение убийства?.. Нельзя же ссылаться, в самом деле, то на барский задор Апраксина, то на военное зверство Лидерса?
Убить трех человек за то, что они читали «Великоруса» и «Исторический сборник» и что-то говорили о священной особе государя! Это напоминает гнуснейшие времена религиозных и политических гонений. А его еще называют добродушным, мягкосердым!
Или трех несчастных в самом деле пожертвовали Хрулеву?
