движения обеих стран. Такова, повторяем мы, наша основная мысль. Во имя ее мы помещали статьи вроде: «Vivat Polonia!» и «Mater Dolorosa»; во имя ее заклинали русских воинов скорее лечь костьми на земле польской, чем стрелять в поляков… Вы, вероятно, полагаете, что мы ошибаемся, — пишите против нас, продолжайте худо сдержанным озлоблением и неловко прикрытой иронией раздувать чувства племенной ненависти и родственной вражды (горький плод которых — современное состояние Польши), но не обращайтесь к посредству «Колокола». Мы представляем очень резко, очень пристрастно, очень односторонно наше мнение и вовсе не обещались помещать статьи, не согласные с ним.
244
Теперь русских заграничных органов несколько, не говоря уже о польских, — вероятно, партия, к которой вы принадлежите, имеет свой.
Мы не скроем от вас, что тон вашего второго письма удивил нас. Вы пишете о грубом выражении в журнале кн. Долгорукова против одного из ваших соотечественников и на нас вымещаете его. Чем могли мы это вызвать, чем дали вам это право? Князь Долгорукий и теперь издает журнал; он не состоит под нашей опекой. Видели вы в «Колоколе» бранные слова?
Это уж вроде южных американских генералов, которые, в отместку жестокостей федеральных начальств, вешают пленных, не имеющих ни малейшего понятия о них. Может, это в междуусобии и идет, да дело-то все в том, что мы всеми силами стараемся с корнем выполоть всякое чувство ненависти между поляками и русскими.
В заключение позвольте нам пожалеть, что до вас статья Бакунина дошла не в оригинале, а в каком-то неизвестном нам переводе на французский язык. Перевод, из которого вы делаете выписки, неверен; в нем есть целые фразы, которых нет в тексте, например, неужели вы верите, что Бакунин мог написать такую нелепость: «La question de Christ, c’est à dire la question panslaviste»134[134]?135[135] Ведь это совершенное безумие, а наш друг Бакунин, слава богу, здоров.
Позвольте, милостивый государь, надеяться, что наша переписка этим окончится.
Издатели «Колокола».
245
ВАЛУЕВ И ГОЛОВНИН
Нам пишут из Петербурга, что юные вожди реакции Валуев и Головнин за пояс заткнули ограниченнейшего Долгорукова и безграничнейшего Панина… Мудрено ли, что с этими четырьмя копытами Александр-то наш Николаевич спотыкается?
В Петербурге официальные лжецы распространили слух, что какой-то господин был схвачен на границе с пачкой манифестов к тысячелетию, печатанных в Лондоне. Мы уверяем нашим честным словом, что никогда не было не только в исполнении, но и в намерении печатать какой бы то ни было манифест.
Дело наших читателей разобрать, кому они должны верить — нам или шпионам III отделения.
246
НОВАЯ ПОБЕДА ПУТЯТИНА
Граф от корабля и адмирал от просвещения, Путятин, обессмертивший себя матрикулами и прикладами, прибыл для морских наблюдений в Гейдельберг. Молодые люди русские, польские и даже немцы дали ему кошачий концерт. Храбрая гейдельбергская полиция бросилась на молодых людей с голыми саблями и начала их рубить, храброй полиции помогали храбрые гаускнехты. Какой-то русский, после удара саблей плашмя, полученного от офицера, сорвал с него эполеты и побил его. Милые, добрые немцы, какие они, в самом деле, немцы!
А вот концерт, который давали пивовары Берклея и Перкинса Гейнау, был успешнее — может, инструменты лучше — английской работы.
247
<ТРЕТИЙ РАЗ СПРАШИВАЕМ МЫ...>
¿¿Третий раз спрашиваем мы, отчего же правительство молчит о последствиях, открытых по делу зажигательств в Петербурге, что же оно не обнаружит адские ковы сатанических участников?
ПРАЗДНИК ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ
Нелепость праздника в Новегороде превзошла все ожидания самых свирепых поклонников земского царя. Какая пошлость и пустота, какая упорность и формализм, какая неловкость и неспособность во всем, от объявления рекрутского несчастия именно в тот день, когда ждали добрых вестей, до загвоздки новогородским крестьянам, чтоб и впредь не надеялись на действительное освобождение!.. Нет, господа Зимнего дворца, на вас нет современного помазания, вы ничего не умеете, в какой бы форме вы ни являлись — Собакевичей или Маниловых, — ни даже устроить праздника; проза, жалкая проза петровского времени, в которой остался тяжелый немецкий слог, а мысль отлетела! Авось либо одураченная Русь поймет этот Урок, и спасибо Валуеву, он один поднял голос, чтоб в свою очередь одурачить глупое тысячелетие, он разослал по журналам следующую злую насмешку:
«Шестидесятилетие Министерства внутренних дел. В день открытия памятника тысячелетию России, 8-го сентября,
248
исполнилось шестидесятилетие министерства внутренних дел» (С.-П. 10 сентября).
Так как мы не беремся выдумать ничего глупее и смешнее, то на этом и остановимся.
НЕМЦЫ НЕ БЫЛИ
Нам пишут из Гейдельберга, что в путятинский день в концерте («Кол.», 145) не участвовал ни один немец… То-то нам казалось: что-то мудрено… Katzenmusik einem tapferen General, einem Veteranen, der in Japan gewesen, zu bringen, ihn zu kujonieren — wäre doch etwas zu schubiak! 136[136]
<МЫ ПРОСИЛИ НАШИХ ЗНАКОМЫХ...>
Мы просили наших знакомых прислать нам те №№ «Нашего времени», в которых была статья об издателе «Колокола». Никто не исполнил нашей просьбы, а между тем массилионовски поучительная статья «Сев. пч.» от 28 августа еще больше возбудила интерес. Нам остается последнее средство (неужели и оно обманет, как четвертая карта?): мы просим Николая Филипповича нам прислать эти №№ и обещаем ему выслать стоимость их деньгами, «Колоколами» или картами (географическими).
249
ЦЕНТРАЛЬНОМУ ПОЛЬСКОМУ КОМИТЕТУ ВАРШАВЕ
Милостивые государи,
Письмо ваше к нам, помещенное в прошлом листе «Колокола», отмечает новую эпоху в великой эпопее польской борьбы за независимость. Начала, на которых вы призываете народ польский к восстанию, так широки и современны, так ясно высказаны вами, что мы не сомневаемся в глубоком, деятельном сочувствии, которое возбудят ваши слова во всех русских, желающих свергнуть с себя устарелое и оскорбительное игоправительственной опеки.
Что касается до нас, нам легко с вами идти; вы идете от признания прав крестьян на землю, обрабатываемую ими; вы признаете право всякого народа располагать своей судьбою.
Это наши основы, это наши догматы, наши знамена.
С радостью передали мы ваши слова нашим соотечественникам, и, благодаря вас от всего сердца за то, что вы избрали нас посредниками вашего сближения с русскими, мы не можем ничем достойнее отвечать вам, как печатая прилагаемое письмо к русским офицерам, стоящим в Польше. Письмо это — ответ; мы медлили целые месяцы и очень ради, что медлили: вы дали нам «возможность утвердительно сказать, что нам известны ваши понятия о краеугольных началах народного дела вашего».
атлетом, подающим одну руку бедному хлопу, а другую равноправному соседу.
Во имя их да воздвигнется Польша, независимая, искушенная в несчастьях, окрепнувшая в бое; да воздвигнется она бессословная, отбросив средневековые доспехи, без кольчуг и аристократического’ щита; пусть она явится славянским поюневшим
Во имя их примите и нашу дружескую руку, слабую силами, но неизменную в убеждениях; мы ее подаем вам как русские, мы любим народ наш, мы веруем в него и его будущность, и именно потому подаем вам ее на дело справедливости и свободы!
Издатели «Колокола».
10 октября 1862.
251
РУССКИМ ОФИЦЕРАМ В ПОЛЬШЕ
Друзья и братья!
Долго не отвечали мы вам на два письма ваши. Труден был ваш вопрос, многое останавливало наш ответ, но время шло, обстоятельства росли, гроза становилась ближе, и медлить нельзя было больше. Удаленные от места действий, не делящие вашей опасности, мы долго отказывались от печальной роли заграничных советников. Но все личные неудобства должны замолкнуть перед общим делом, перед опасностью ошибки с вашей стороны. Не высказать нашего мнения при теперичных обстоятельствах было бы слабостью, почти предательством. Наша любовь к родине, наша религиозная преданность ее благу, наша искренность в том, что мы говорим, заслужили нам ваш повторенный вопрос; мы благодарили вас и были готовы отвечать с чистой совестью, со страхом истины и с благочестием к судьбе вашей на ваш вопрос: что должно делать русским офицерам, находящимся в Польше, в случае польского восстания?
Общий ответ прост — идти под суд, в арестантские роты, быть расстрелянным, как Сливицкий, Арнгольдт и Роетковский, быть поднятым на штыки, как вам грозил ваш дикий кондотьер Хрулев, но не подымать оружия против поляков, против людей, отыскивающих совершенно справедливо свою независимость.
Поддерживать силою оружия правительство, составляющее польское и наше несчастие, вам невозможно, не совершив сознательно преступления или не унизившись до степени бессознательных палачей. Время слепого повиновения миновало. Дисциплина не обязательна там, где она зовет па злодейство,—
252
не верьте этой религии рабства, на ней основаны величайшие бедствия народов. Не подымать оружия против поляков заставляет вас совесть, уважение к правоте их дела, к достоинству человека и, наконец, уважение к нашему русскому земскому делу. Нельзя начинать эру свободы в своей родине, затягивая веревку на шее соседа; нельзя себе требовать прав и теснить во имя материальной силы и политических фантазий другой народ. На этих властолюбивых притязаниях, на развитии грубых страстей стяжания и захватывания держались и держатся уродства военных монархий, заслоняющих мнимым величием и победоносными знаменами внутреннее неустройство и безвыходное рабство подданных.
Клянитесь, хотели мы вам сказать, не подымать оружия против поляков, — и чувствовали, что ответ наш не полон.. чувствовали, что это ответ отрицательный, что он только говорит, чего вам не делать, а надобно подумать о том, что делать, даже для того, чтобы вы не были в необходимости погибнуть жертвами искупления. Мученичество свято и прекрасно, когда оно необходимо. Каждая капля крови вашей дорога русскому народу; перед ним вы будете отвечать не только за себя, но за каждого солдата, т. е. за каждого вооруженного крестьянина, насильственно оторванного правительством от своей земли. Исторические грехи искупаются легко и без крови, одним отрицанием от них.
Деятельный союз ваш с поляками не может ограничиться одним отторжением Польши от России; он должен стремиться к тому, чтоб это отторжение помогло в свою очередь нашему земскому переустройству, и поэтому степень вашего деятельного участия зависит от того, какой характер относительно главного земского вопроса и относительно провинций будет преобладать в польском восстании.
Тяготившее нас сомнение разрешено. Мужественный, открытый язык Варшавского комитета снял камень с нашей груди; он нам указал на основную мысль союза поляков с русскими. Отвергая всякий характер сословно-шляхетский, завоевательный, Комитет прямо указал на поземельное право крестьян и на самоправность областей устроиться по их желанию как на основные начала современного движения.
253
Земля крестьянам, самобытность областям — на этом основании, и только на нем, может утвердиться деятельный союз ваш с польскими братьями. Опираясь на него, вам легко обратиться к народу русскому, к русским войскам, перед которыми вы обязаны отчетом за себя и за солдат, и объяснить им, почему вы идете с вольными людьми за волю. Вы им скажете, что народ польский не враг России, а враг императорского деспотизма, что он хочет своей независимости и признает независимость других народностей, соединенных прежде с Польшей. Что Польша желает остаться в федеральном союзе со
