времени мы смотрели с отвращением на журнальные произведения валуево- головнинских готовален, но когда дикие и свирепые мысли Маратов деспотизма стали превращаться в правительственные распоряжения, отвращение заменилось щемящим душу ужасом: тут чернила слишком близки к крови, слова — к свинцу.

Как мрачно и грозно наступает наше будущее! Зачем оно идет этим шагом, зачем нарождается этим путем, окруженное кровавыми обманами, ложью правительства, и лицемерным, корыстным коварством литературы.

— Судьбы наши могли иначе совершиться.

— Могли.

— Кто же виноват, что они пошли этими несчастными путями?

— Лучше спросите, кто прав. И если кто-нибудь сознает себя правым, безупречным, пусть бросит камень.

Нам не приходится роптать, а с сокрушенным сердцем подумать о самих себе. Всего больше виноваты люди, страстно желавшие блага русскому народу, любившие его темным инстинктом и пророческой мыслью, магнетизмом и пониманьем, чувствовавшие, что время настает, и не умевшие ничего сделать вовремя.

Что винить правительство за то, что оно защищает себя всем чем ни попало! Да и виновато ли оно в том, что при первом едва-едва освобожденном слове литература его продала; виновато ли оно, что, пересаживая науку с короткой цепи на длинную, правительство с удивлением нашло новую полицию в университетах и гласное III отделение в журналах? Мы должны себя винить.

И что страшнее всех ужасов, делаемых правительством, и всех подлостей, делаемых благоприобретенной им литературой, — это то, что из видов нечистых оно грязными и окровавленными руками отворит дверь, в которую толкается будущее,.. делая из триумфальных ворот каудинские фуркулы, искажая его характер.

169

Когда зародыш созревает и ему нет разумного выхода на белый свет, ни места для росту, он не останавливается, а идет путем безумным, судорожными взрывами, отклоняясь в сторону, ломая все, ломая себя, в крови, в огне, в чаду.

Такие рождения носят сами в себе казнь за прошедшее.

И потому склоним головы наши пред океанической силой, поднимающей теперь народ русский. Ни народ, ни царь, ни немцы — никто не подозревает, что одни будят и что пробуждается у других.

Нам остается одно утешение. Мы не ошиблись в сущности русского переворота, в его аграрном смысле, и когда сам царь для своих видов хочет возбудить народ в свою пользу, он является Пугачевым.

IV

Восстание в России.

Шел в комнату — попал в другую.

Горе от…

Россия представляет огромный политический клуб, губернские города — foyers72[72], в которых отчаянные патриоты и вышедшие из себя цариоты объявляют войну Европе и обещают поддерживать трон против нескольких шаек польских повстанцев. Дворянские собрания, градские думы, сельские управы, предводители, казаки, университеты, ямщики — все население поднимается мужественно за сильного против слабого и пишет адресы по валуевским прописям. Это движение, распространяясь далее и далее, выходит из всех границ — ума, смысла, приличий, географических пределов — и, как дальний, усталый раскат грома, оканчивается 54-мя подписями русских путешественников и четырьмя студентами, поддерживающими в каком-то немецком захолустье подписками трон, алтарь, Каткова и свою будущую карьеру…

За этим первым актом, как и следовало ждать, introdu-zione marziale, и вместо увертюры — aux armes, citoyens!

Обывательская стража, garde nationale, чивика, akademische Freischärler Legion.

170

Все так… совершенно в порядке… и мы снова светло смотрим в будущее.

Переменчивы времена, а с ними и душа человеческая — кому не приснопамятны строгие поучения «Дня» студентам за цветы, брошенные на могилу Грановского, за их вмешательство в их собственные дела, за оппозицию матрикулам и пр.; строг был «День» в дни бедствий и полицейского избиения студентов ; он хотел, чтоб студенты, как институтки в Смольном монастыре или арестанты в Шпильберге, жили вне общественных вопросов, по крайней мере вне участия в них. И вдруг с неизреченным удовольствием мы читаем в «Дне»:

До нас дошел слух, вполне достоверный, что многие, очень многие студенты Московского университета, возмущенные оскорбительными надеждами, возлагаемыми врагами России на русское молодое поколение, хотят заявить открытым протестом, что никогда, ни в каком случае не отделятся они от русского народа, что его дело — их дело, его знамя — их знамя, что в случае опасности они вместе со всем русским народом станут за единство, целость и честь русской земли. Мы от всей души приветствуем такую мысль московских студентов. Пора, давно пора обличить словом и делом наглую и дерзкую ложь публицистов, которые посеяли столько подозрений и раздора в русском обществе и разъединили русскую учащуюся молодежь с русским народом. Пора, давно пора освободиться из-под нравственного гнета того фальшивого демократизма, который, именем народа, учит изменять родной земле и обманывать русское крестьянство! Пусть же возвратят себе русские студенты доверенность русского парода… Редакция «Дня» с своей стороны готова всеми способами содействовать осуществлению этой прекрасной мысли. Такой пример Московского университета могущественно подействует на прочие университеты, на все наше молодое учащееся поколение.

По делу преданности

Шведский журнал «Allchanda» подробно рассказывает отеческие усилия Рокоссовского, чтоб поддеть на адрес граждан Гельсингфорса. Чего и чего он им не обещал: и государеву любовь, и свою дружбу, и собрание диеты осенью , и всякие петербургские блага, и московские льготы. Даже слово адрес было ловко избегнуто, но финляндцы никак не могут почувствовать остзейского жара к всероссийскому престолу, ни возбудить в себе курляндской любви к нашему отечеству.

А хотелось адресца от финских скал! «АПсЬа^а» вот как

171

повествует о причине особенного внимания к финнам: Непир в разговоре с Горчаковым говорил о том, что в настоящем положении России нелегко будет противустоять внешней войне. На это Горчаков отвечал, указывая на адресы. Непир заметил между прочим, что адресов из Финляндии еще нет. «Это ничего не значит, через две недели вы увидите всю Финляндию у ног государя». День Троицын проходит, Мальбрука нет как нет!

По делу зажигателей

У нас есть след следа, чтоб добраться до знаменитых зажигателей-революционеров, которых ищут с того памятного времени, когда на алтаре отечественного якобинства сгорел Щукин двор. Сколько раз мы ни спрашивали, чем кончилось дело, рыбье молчанье всех русских журналов красноречиво говорило, что комиссия ничего не нашла, кроме несколько сот арестантов, подозреваемых, что они начитались Бюхнера до зажигательства. В правительстве составились три партии: князь Суворов и все честные люди с ним хотели обнародовать, что в зажигательствах не открыто никакого участия политических партий. Валуев и все ловкие люди с ним нашли, что таких печальные фактов обнародовать не следует, и что лучше на всякий случай оставить молодую Россию в подозрении, что для нее нет ничего святого, ни даже Щукина двора. Третья партия, самая радикальная, идет далее, ставит все на карту, ее в правительстве представляет Н. Ф. Павлов. Эта партия гнет от намека к положительному обвинению, — средство отчаянное, бескозырное, но которое удается, как это знает переводчик «Отелло» по роле честного Яго73[73].

Чтоб помочь правительству и III отделению, мы обращаем внимание на два факта, которые могут бросить некоторый свет на то, что зажигатели принадлежат больше отцам, чем детям,и что их надобно искать не столько в молодой России,

172

сколько в адрес-календаре. В гельсингфорсском театре представлялись живые картины, публика аплодировала шведскому знамени. Услышав об этом, Рокоссовский отправился сам в следующее представление. При нем повторилась та же история. Рокоссовский горячо принял дело к сердцу и говорит директору, нельзя ли упразднить знамя; а директор говорит: нельзя, публика ждет, и Рокоссовский отвечает: как, дескать, хотите. А тут как нарочно накануне театр возьми да и сгори. Полиция выбилась из сил, ищет, ищет, нет виновных… Уж не те ли это, что Щукин двор-то подожгли?

Второй намек очень тонкий: приготовляя умы к непредвиденным пожарам и предупреждая слухи о поджоге какой-то полицейской типографии, вот какой приказ отдал московский обер- полицмейстер, мая 7 дня 1863, № 82:

1446 статьею улож. о наказ. уголовн. и исправ. воспрещается курить табак в конюшне, на сеновале, чердаке или в кладовой, где хранятся удобовоспламеняющиеся вещества, а также не дозволяется курить и на улице.

Ныне замечено мною, что на улицах в городе являются лица, курящие сигары и папиросы в явное нарушение сказанного закона.

Предписываю по полиции иметь наблюдение, чтобы никто не курил на улицах и везде, где это воспрещается.

Вслед за тем, чтоб и воде не было обидно, он приказал 8 мая 1863, № 124:

Предписываю иметь строгое наблюдение, чтобы в реках, протекающих в городе, отнюдь никто не купался с барок и вообще на открытых местах.

Подписал свиты его величества генерал-майор, граф Крейц.

Oh, der Kreuz —guter Mann!

Теория чистого грабежа и возведение оного в гражданское право и военную привилегию. Приказ войскам киевского военного округа. Мая 12-го дня 1863 года. Предписываю, при поражении мятежнических шаек, когда вместе с войсками участвуют крестьяне, с отбиваемой от мятежников с боя добычею поступать следующим порядком: лошадей и прочие предметы, составляющие рабочие средства и продовольственные припасы, выдавать

173

участвовавшим в действиях крестьянам, которые весьма часто, преследуя шайки, истощают свои запасы и вынуждаются для своего продовольствия покупать хлеб на свои деньги. Отбитый скот и продовольственные припасы, ежели войска будут в них нуждаться, разделять между войсками и крестьянами; ежели же войска в продовольствии нуждаться не будут, то эти предметы обращать в пользу крестьян. Пожитки отдавать также в пользу крестьян. Деньги, ценные вещи, оружие и боевые припасы должны быть отобраны и при описи представлены тому начальству, в ведение которого будут отправлены пленные для суждения и обследования их действий. Если случится командам казачьих полков без участия других войск или крестьян отбивать добычу, то поступать с оною согласно пунктов 275 — 280 приложения 38 к 3077 статье 2-й книги 1-й части свода военных постановлений, но с тем однако, чтобы отбиваемое казаками оружие поступало на пополнение утраченного или взамен приведенного в негодность, а остальное было представлено для хранения в арсенале по той причине, что оно, как остающееся у казаков без употребления, могло бы быть ими продано в частные руки, что строжайше воспрещается в здешнем крае в настоящее время. Когда же казаки будут действовать совместно с другими войсками и крестьянами, то предоставлять в исключительную их пользу только то, что ими самими отбито, а в прочей добыче они входят в общий раздел, как сказано выше о войсках, и, наконец, если добыча приобретается без содействия крестьян, то все те предметы, которые па основании вышесказанного предоставляются в пользу крестьян, оставлять в пользу нижних чинов не иначе как с ведома и с разрешения начальника отряда. Затем возлагаю на начальников войск отстранение всяких своеволий со стороны подчиненных им лиц, предваряя, что грабеж и насильственное отнятие чужой собственности подвергнет виновных и начальников строжайшей ответственности по законам. Подписал: командующий войсками, генерал-адъютапт Анненков 2-й. («Киев. тел.»).

Что мало компетентнее судей этого дела, как Анненков 2,