их самолюбия, они устранили их как отъявленных вралей». Г-н Питкевич очень доволен, что польские патриоты не уронили своего достоинства формальным союзом с вралями; но, продолжает он, «зачем же польские патриоты не были настолько проницательны, чтоб убедиться, что не только роль признанных вождей русского восстания, на которую претендовал лондонский триумвират, но и самые элементы восстания, которые, по их уверениям, будто бы существуют в России, — чистая выдумка? Где эти симпатии студентов к польскому делу, тайные общества, составленные русскими офицерами, решение, будто принятое солдатами не сражаться с братьями поляками, стачка раскольников для ниспровержения верховной власти? Все это существовало только в хвастливых столбцах «Колокола», редакторы которого лгали, и лгали заведомо, для того только, чтобы доставить себе ребяческое удовольствие прослыть вождями могущественной революционной партии…»

Как ни противно нам касаться до поры до времени некоторых вопросов и как ни противно дотрогиваться до этой выписки, удобренной как следует самой крепкой и жирной катковиной, нельзя же терпеть такой вредной лжи, такой полной клеветы. Пусть укажут хоть одну строку «Колокола», «Полярной звезды» или чего бы то ни было из наших изданий, в которой бы мы себя выдавали «вождями могущественной революционной партии», в которой бы мы говорили, что Россия готова восстать, подстрекали поляков и пр. Но, печатая одно, мы могли писать и говорить другое. А потому мы просим всех поляков и неполяков, бывших в сношениях с нами, привести хоть одно слово, сказанное нами в смысле цитаты. Мы позволяем все нескромности, развязываем все языки. Само собою разумеется, что, цитируя «Колокол», надобен № листа, а цитируя человека, надобна его фамилья.

Повторять по этому поводу наши убеждения, которые мы повторяли сто раз, мы не станем. Печатать документы, и притом подписанные, не время. Но чиновники брошюрного департамента нас обязали бы искренно, сказавши, кто эти поляки, устранившие нас, и устранившие с такой ловкостью, что мы по простоте сердечной и не заметили этого. Не те ли, которые писали подметные письма с поддельной печатью народного польского правительства?

269[130] Мы очень рекомендуем нашим читателям брошюру, вышедшую несколько месяцев тому назад в Париже, под заглавием «La Pologne et la cause de l’ordre». Автор ненавистью понял то же, что мы —любовью. Католицизмом, цезаризмом, консерватизмом дошел до того, до чего мы дошли мыслью, свободной от всяких изуверств и от всякой традиции. Какое же доказательство может быть полнее?

270[131] всерьез (франц.). — Ред.

271[132] ему наверно когда-нибудь станет жутко от его сходства с Катковым (нем.). — Ред.

272[133] с широкими взглядами (франц.). — Ред.

273[134] Сейчас получил я при письме Виктора Гюго из Гернсе его воззвание к русским воинам для напечатания в «Колоколе». Спешу передать его нашим читателям. Есть великие имена, являющиеся при всех великих событиях, без них они были бы словно неполны.

274[135] Не тот ли Скрыпицин, который известен обращением униат в греческое православие?

275[136] Уполномоченный представитель польского правительства в Париже — Орденга.

276[137] …Один человек извечно стоял в глазах народа еще ниже, чем палач, — это его подручный (франц.). — Ред.

277[138] меблированный (англ. и франц.). — Ред.

278[139] Страница 1333 повторяется в комплекте «Колокола» дважды. Последняя страница л. 161 также была обозначена 1333-й.