ушедшими друзьями о тех писать еще не настало время), я чувствую, что это неделикатно, но полагаюсь на вашу снисходительность. Не могу высказать, как я доволен, что не знаю вас и что вы мне никогда не отвечаете, это мне дает страшную волю и я не стесняясь пускаюсь в письмах к вам, как Камоэнс — nel largo Océano.
1 мая 1864.
ПИСЬМО ПЯТОЕ (Америка и Европа, Едгар Кине и его последняя книга. —
Письмо к нему.)
Давно я не писал к вам, около двух лет… и каких… которые стоят двадцати самых скверных… а между тем опять накопилось на душе много горечей, и хочется о них говорить, только не с близкими знакомыми — они сами все знают и все решили — а с близкими незнакомыми, которых я могу предположить не до такой степени герметически законченными. Вы так дружески исполняли два года тому назад эту роль, что, верно откажетесь теперь, тем больше что вы мне этим сделаете большое облегчение.
Облегчение от чего? От устали, думаете вы, и ошибаетесь …гораздо хуже…от невозможности устать. Это состояние очень похоже на тщетное усилие уснуть, когда не спится. Я от души завидую труженикам, честно прошедшим бразду свою и спокойно идущим, поставив плуг свой под навес, на полати погреть ломаные кости, распрямить сгорбленные члены и так иной раз потолковать о настоящем и еще больше о былом, вспоминая о нем в том примиренном, успокоенном и холодном виде, которое получает все лежащее в гробу.
Кажется, чего бы лучше…клубка, доставшегося нашему времени, теперь не распутаешь, — вихрь революций и реакции увлек и перепутал все старое и новое… старое не уцелеет? новое не погибнет, но всему надобно отстояться, дойти до химического
93
соединения, до покоя творчества. Все, что может прийти в ясность из этого хаотического, клокочущего, бродящего раствора, придет в ясность, но ее насильственно не заставишь родиться, прежде чем зародыш созреет и ясли будут готовы… по тех пор искомое останется путеводной звездой для волхвов, а не солнцем, освещающим всех. Может, в пользах новорожденного это и очень хорошо…да…да haben Sie warten gelernt?132[321…Куда!
Какие удары нашему беспокойному самолюбию и нашей страсти спасать мир нанесли и астрономия, и геология, и физиология, а пуще всего новая история… всё ничего. Знаем, что планеты не около земли вертятся, что земной шар и без людей жил очень хорошо, что наши дедушки и бабушки были ближе к обезьянам, чем мы к китайцам…а нам все кажется, что мы какие-то Зевсы или Иеговы и можем создавать миры по образу и подобию нашему; что вздумал выросший веками и сросшийся горем и кровью быт перестроить на фаланстеры — и тотчас брошены деревни и города, соборы и театры, рестораны и дворцы; попы и жандармы, офицеры и ростовщики, судьи и лоретки так и побегут в фалангу работать — каждый по своей страсти.
Тут обыкновенно разочарование… упреки роду человеческому и новые усилия грудных детей убеждением сделать в шесть месяцев взрослыми… и новые проклятия за их лень, тупость, глупость, за то, что они не умеют скоро расти.
Есть время острой работы, но есть время и труда выжидающего, наблюдающего. Секунды не может потерять хирург, и месяцы борется доктор с болезнью.
Один из умнейших людей нашего времени, Людвиг Фейербах, на вопрос, зачем он замолк и почти ничего не пишет, отвечал: «Главное, что у меня было на душе, я высказал, пусть читают». Не думая нисколько себя сравнивать с Фейербахом, я все же имею право ему завидовать.
…Мне не раз приходило в голову греховное искушение, именно мысль языческого эпикуреизма: удалиться куда-нибудь в пустыню возле большого трактира немецких вод и устроить там какое-нибудь шале, с диваном, превращающимся в
94
ванну, с аквариумом, в котором плавают стерляди и икра, садом, в котором порхают бекасы… но исполнить ее недостает сил.
Недавно я совсем было изготовился на зимние квартиры взял специальную карту Висбадена, Пирмонта и, как на смех вместе с ней попались газеты — тут Message33[33] американского президента, ну и к черту шале и к черту аквариум с икрой… «Здесь великая земля свободного труда, в которой работа вознаграждается больше, чем где-нибудь, трудовой хлеб вкусен сознанием гражданского участия работника в делах отечества, здесь ум человеческий не знает цепей и может вольно ринуться во все четыре стороны…Очищенные горем, укрепленные борьбой, повторим обет наших отцов, возлагавших на нас победу республиканских начал на нашем материке. Мы не делали пропаганды в Европе, оставляя народы тамошние заниматься своими ими династическими интересами… но такое поведение с нашей стороны возлагает и на нее свои обязанности».
Вот и «Guai chi la tocca!..»34[34] Да, горе, каков портной? А еще пьяница?..
И как-то свежо поднялась грудь — и не хочется думать на диване на кислых водах…Новый свет! Молодой свет! Уж лучше там шале…Все в нем не по-европейски, не по-людски. Восемьсот тысяч войска распущены и тотчас поглощены работой сотни генералов, которых отваге удивлялись несколько месяцев тому назад, которые были облечены диктаторской властью, были покрыты славой и лаврами, где они? Один пашет свои поля и продает хлеб, другой в главе торгового предприятия, третий просто трактирщиком… ни мундиров, ни эполет, сабля в углу. пусть себе ржавеет. Война не ремесло, а несчастие, злая необходимость. Обе стороны дрались страшно, доказывая по дороге, что для большой, для колоссальной войны вовсе не нужны постоянные армии, вечная опричина всякого деспотизма, вечно раскрытая артерия, которой истекает государство деньгами в мир, кровью в войну…«Нам скоро можно будет сговориться, — с той минуты, как сила оружия решила судьбу, нет ни победителей,
ни побежденных». И велел свести войско на пятьдесят тысяч человек.
А наша-то Нинона Ланкло, беззубая и седая, ей и в Белгии мало пятидесяти тысяч, несмотря на то, что она ни с кем из соседей воевать не может;.. Зато ведь какие интересы… Бисмарк I, Меттерних II… Папа производит во святые каких-то изуверов и в свои защитники разбойников, дипломаты в затруднении, кому отдать Молдавию, кому Валахию, одни думают, нельзя ли выменять Венецию на Бухарест, Мексику на Яссы, точно мы еще живем между Вестфальским миром и Венским конгрессом. И не странно ли, что вящие защитники, последние чичисбеи Ниноны все на Неве, так, как там же были и последние эмигранты и последние мальтийские кавалеры — они слова не дают сказать об Европе, об общей матери, учительнице, наставительнице, как будто кто-нибудь виноват, что учительница устарела и наставительницу надобно водить под руки?
«Все это славянофильство!» …Тут Америка ужасно кстати является на выручку, уж ученье-то Монро и Джонсона вряд ли из «Дня» идет!
А впрочем, и славянофильством трудно испугать…правда, что оно как-то всегда противно припахивало ладаном и рясой, а теперь еще противнее выпачкалось в крови… ну, да ведь и все остальное выпачкано в крови… остается попробовать славянофильство расстричь в светское звание и тогда посмотреть, что в нем приму играет — поп или быт народный. Нельзя же славянофильства с лица России гнать за то, что первые проповедники его через край хватили православной благодати.
Почему же нам не делать с ними того, что всякий мыслящий читатель делает, например, с каким-нибудь Яковом Бёмом, спокойно отыскивая в лесу мистических образов и видений его глубокое понимание, оправленное в средневековую резьбу? Бём не подозревал настоящей своей силы и если б кто-нибудь назвал его, положим, пантеистом, он точно так же обругал бы пантеизм, как Аксаков ругает социализм, всякий раз, когда он ему подвернется на язык.
Рьяность наших западников, в числе которых есть люди, стоящие с нами на одном берегу, объясняется исключительным, положением нашего общества. Стоя за Запад, ему все еще
96
кажется, что он уличает не Запад, а домашнюю неурядицу, забывая, что петербургское правительство, несмотря на все шалости последнего времени, архизападное. В Европе таких неистовых защитников ее, как у нас, вовсе нет, особенно между серьезными умами. Они часто молчат… как молчал тот знаменитый математик, который, вычислив и проверив свое вычисление о близости трещины земного шара, испугался и скрыл свои выкладки..
невыносимая тяжесть иной раз берет верх, и тогда являются такие книги, как Стюарта Милля «On Liberty», и французом пишутся такие строки:
…Мир видел уже в глубокой древности нечто подобное тому, что совершается теперь. С одной стороны — старая цивилизация, осевшая под окаменелыми преданиями — Персия, Вавилон, Халдея, Египет, способные оторваться от своего прошедшего, от храмов, мумий, лабиринтов, гробниц, мир многопроизводящий, богатый караванами, торговлей пышный, сладострастный, покрытый жемчужными цепями… С другой стороны — нарождающаяся Греция, брошенная в иную форму, грубая, но свободная… и такой свободой, которую мир до того времени не видывал… мир, начинающийся с дорийских пуритан, к великому негодованию Азии.
И он указывает на старую Европу, выковавшую на самое себя, с чрезвычайными усилиями, узорчатые и золоченые цепи, из которых она не может выйти, в то время как на противуположном берегу океана юная страна, не заботясь о старых распрях, «в героической молодости своей душит гидры, убившей немейских львов…и оскорбляет своей отвагой, своей свободой, созданием своих городов и государства дряхлый мир, не смеющий ни подражать ей, ни вступить с ней в борьбу»35[35].
…Едгар Кине, около полустолетья следивший за всем, что делалось во Франции, пришел к одному заключенью, к одному упованью — к упованью на другой мир, на Соединенные Штаты.
…Кине печален, угрюм, для него его взгляд безотраден, он им удручен. Француз не может переносить свои лары в дальние страны, да еще за океан. Латинские народы принадлежат латинской земле — для Кине осталась после этого реченья, после этого нравственного Фонтенебло… своя Св. Елена. Даже пустой культ человечества у него разбился: «Я слишком
97
близко видел этот кумир человечества… и не склоню колена перед тем, кто сам стоит на обоих перед всякой торжествующей силой… Преклоняться перед этим пресмыкающимся зверем на своих миллионах ног?.. Нет, отдайте мне лучше ибисов и священных змей Нила».
И тот космополитический прогресс где-нибудь, который может утешить бойкую сангвиническую философию Бэкля, не заживит раны, сосущей француза, утратившего Францию. Оставалась для него одна дверь, он ее-то, и захлопнул с озлоблением.
Неужели легче умирать в разваливающемся доме, чем строить другой или идти вон? Горе обладателям наследственных каменных палат… то ли дело жить в собственноручной избе, старая плоха — взял да и срубил новую… был бы топор да лес!
…Тут мы стучимся опять головой в упрямое поп роББишцБЗб^б] отходящего мира.
Кине с необычайной отвагой для француза произвел, следствие об отраве революции католицизмом. С искусством великого художника и ясностью диалекта указывает он, как новая Весь изнемогает и не может переварить яда, данного в гостии, накрытой
