не велел вас бить, так вы его отравили и задушили в Ропше? За то ли, что деды ваши при Николае плясали у него на коронации, когда их сыновья шли скованные на каторжную работу? Разве за этих сыновей?

За них, за наших великих путеводителей, да, за них многое можно бы отпустить их предкам.

Но что же сказать о их сыновьях?

У них не было их, у них были приемыши, им они и оставили наследство. Они его оставили той среде, с которой подымается и растет на свет Новая Россия, крепко подкованная на трудный путь, закаленная в нужде, горе и унижении, тесно связанная жизнью с народом, образованием с наукой. Ей доставалась одна обида сверху и одно недоверие снизу. Ей достается великое дело развития народного быта из неустроенных элементов его — зрелой мыслью и чужим опытом. Она должна спасти народ русский от императорского самовластия и от него самого. Ее не тяготит ни родовое имущество, ни родовое воспоминание, в ней мало капиталов и вовсе нет привязанности к существующему. Она стоит свободная от обязательств и исторических пут.

Предшественником ее был плебей Ломоносов, могучий объемом и всесторонностью мысли, но явившийся слишком рано. Среда, затертая между народом и аристократией, около века после него билась, выработывалась в черном теле. Она

244

становится во весь рост только в Белинском и идет на наше русское крещенье землею на каторгу в лице петрашевцев, Михайлова, Обручева, Мартьянова и пр. Ее расстреливают в Модлине и разбрасывают но России в лице бедных студентов, ее, наконец, — эту новую Россию — Россия подлая показывала народу, выставляя Чернышевского на позор.

Среда пестрая, хаотическая, среда брожения и личного выработывания, среда алчущая и неудовлетворенная, она состоит из всего на свете — из разночинцев и поповских детей, из дворян-пролетариев, из приходских и сельских священников, из кадет, студентов, учителей,

художников; в нее рвутся пехотные офицеры и иной кантонист, писаря, молодые купцы, приказчики…в ней образцы и осколки всего плавающего в России над народным раствором. Вступая при новом брожении в иные химические соединения, они всплывают из народа и распускаются в нем. Это почва зародышей, засеянное поле, на удобрение которого пойдут гниющие и разлагающиеся верхи, чтоб и они не остались; как купец Коробейников, не взнисканными всепрощающей амнистией истории и всепереработывающим круговоротом жизни.

Удар за ударом бьет эту среду, она побита наголову, но дело не побито, оно меньше побито, чем 14 декабря, плуг пошел дальше и глубже. Зерна царского посева не пропадают на каторге, они прорастают толстые тюремные стены и снегом по крытые рудники.

Для этой новой среды хотим мы писать и прибавить наше слово дальних странников — к тому, чему их учит Чернышевский с высоты царского столба, о чем им говорят подземные голоса из царских кладовых, о чем денно и нощно проповедуй царская крепость — наша святая обитель, наша печальная Петропавловская Лавра на Неве.

Середь ужасов, нас окружающих, середь боли и унижений нам хочется еще и еще раз повторить им, что мы с ними, что мы живы духом…и не хотим больше ни исправлять неисправимых, ни лечить неизлечимых, а хотим вместе с ними работать над отысканием путей русского развития, над разъяснением русских вопросов.

1 июля 1864.

245

DIE HEILIGE TRIPEL-ALLIANZ92[92]

Итак, нет ни одного срама, ни одного позора, в который бы нас не окунуло петербургское правительство от страха, тупости и отсутствия всяких начал!

Сердце рвется на части, и все хочется, по старой привычке, спросить: «Да за что же это? За что?»

Неужели мы не довольно страдали от московской глупости и от петербургского ума, от наших побед и от нашего величия?

Неужели нам недостаточно немцев, ненавидящих нас, и нужны еще немцы-союзники?

И вы, князь Горчаков, были сводчиком этого дела… Зачем же вы не вышли в отставку, зачем вы не настолько любите Россию? Народность, которую вы приобрели прошлогодними нотами, уничтожена прикосновением Бисмарка.

…Ровно через пятьдесят лет повторяется несчастный союз трех немецких правительств, держащих под своим игом славянские народы. Как будто Зимний дворец, рядившийся год целый в Минины и Пожарские, не знает все отвращение русского народа от немецкого союза, всю его ненависть племенную, кровную к немцам?

В 1815 году был по крайней мере приличный предлог. Соединялись монархи в отпор врагу, который так долго и много их бил, что бояться его и брать против нею меры казалось естественным. Под этим предлогом скрывалась стачка трех деспотических армий на поддержание устарелого государственного быта, основанного на поглощении народа государством, на поддержание самовластной опеки над народами посредством военной аристократии и канцелярского управления.

246

Самый характер — доктринерский, мистический, схоластический, последовательный до нелепости, бездушный, как все отвлеченное, — делал из тройного союза 1815 года чисто немецкое произведение. Петербургская Россия фигурировала в нем как одна из немецких держав, и в этом почетном качестве участвовала в преследовании нотами и штыками всякого свободного движения, где бы оно ни было — в Италии, Испании, Греции…

Новый союз циничнее, у него предлога нет. Он делается в виду слабого государства, отстаивающего свои очень небольшие территории, и несчастного, четвертованного народа, отстаивающего свое существование.

Где опасность? Неужели Дания хочет завоевать Потсдам? Или поляки — исправить ошибку Яна Собеского и занять Вену? Да если б и так, где тут опасность для Петербурга, для Москвы?

Этот союз делается в предупреждение скандинавской федерации.

Этот союз делается, чтоб стереть имя польское с лица земли.

Петербургское правительство гарантирует Австрии и Пруссии их польские владения. Какое же это славянское правительство? Какая же это славянская династия? Николай закабалил немцам Краков, сын его закрепляет за ними Галицию и Познань и просит за это, чтоб немцы ему гарантировали Польшу… Давно ли Россия стала так слаба, давно ли она боится развалиться, если немец ее не поддержит?..

Раздел Польши, как камень, привязанный к шее, стягивает Россию на дно немецкого болота…

Неужели возможно, чтоб русские войска еще раз явились, как в 1849 году, жандармами- усмирителями или палачами на немецкой службе?

Лишь бы не дожить до этого позора…

…После свиданья в Варшаве трех немецких потентатов93[93] восстала Польша; что-то будет после союза, заключенного на горьких немецких водах..?

247

РОЬКЕШиТ94[94]

Бешенство полиции «Моск. ведом», доходит до мономании. Такой искренной, глубокой, всесторонней, нежной страсти к доносам, шпионству, полицейскому вмешательству и надзору нам не случалось встречать, и это тем страннее, что издатель этой газеты — известный англоман. Недавно они жалели, что у бедного русского правительства так мало средств поддержать в западной России русскую народность того края (Муравьев, виселицы, расстреливания, корреспонденты «Моск. вед.», «Северн. пчелы» и «Инвалида», конфискации, секвестрации, каторжная работа, тюрьма, штрафы, розги, крестики, присланные государыней, войско, братчики, попы, осадное положение.!!). Правительство, по мнению «Моск. вед.», может запретить явное совращение в католицизм, польский язык в судах и кондитерских (кажется, не очень убого средствами правительство, которое может заставить людей говорить на том языке, на каком вздумает), но что оно сделает у домашнего очага? Как присмотреть за тем, что муж говорит с женой, брат с сестрой? И «Моск. вед.», видя такую крайность его, приглашают всех русских участвовать в борьбе с полонизмом95[95]. И это после того, как те же «Ведомости» рассказывали нам целый год о силе, мощи и славе русского элемента в тех же западных губерниях!

248

Желая приобщить и Москву к благам литовской администрации, университетская газета в 123 № делает следующий вызов к подслушиванию на Тверском бульваре и полицейскому вмешательству: «По вечерам, когда играет музыка, некоторые посетители Тверского бульвара слишком нецеремонны, и случается слышать более чем свободные речи, обращенные к прогуливающимся дамам; а место, где играет музыка, бывает так загромождено толпой, что нет свободного прохода». Неужели магическое слово парижских городовых «Circulez, Messieurs, ne vous arretez pas, circulez, je vous prie»96[96], не вошло еще в наш полицейский словарь? Не худо бы дополнить этот пробел; да я думаю, что нашим полицейским чинам не лишнее вмешиваться иногда и в conversations decolletees97[97], когда они громко ведутся в публике. Блюстителям публичной благопристойности нельзя в этом случае говорить: «Наше дело сторона».

БАЛАБИН И НОРМА

Что Балабин наделал дипломатического вздору и его уволили — нам до этого нет дела; что он по старой традиции тотчас после этого занемог и болезнь пошла задним числом — это даже хорошо: что за дипломация без этих шуток, в которые никто не верит и которые делаются для короля прусского, сказали бы мы, если б в настоящем случае они не делались для австрийского императора. Нас вовсе не то занимает, а вот что: в немецких «С.-петербургских ведомостях» (голштинская династия все еще не приучилась с русскими говорить по-русскому) напечатано: «Уже с год времени г. Балабин не отправлял своей обязанности, а потому надобно было устранить такое ненормальное положение».

249

…Что-то знакомо!.. Будто на днях мы читали что-то такое… Да да, да… «Уж с год времени г. Ренан не отправлял своей обязанности как профессор, а потому надобно было устранить такое ненормальное положение». Понравилось выражение — точно оно хорошее выражение, и оперу напоминает, и Гризи — только уж слишком поторопились зачислить его в русскую службу.

249

КАЗНИ В КАЗАНИ

Из перепечатанной в «Инвалиде» статейки из «Казанских ведомостей» мы узнали новое злодейство петербургского правительства. За распространение подложного манифеста и возмутительных воззваний в приволжских губерниях несколько лиц были отданы в 1863 году под военный суд: «По решению военного полевого суда штабс-капитан Иваницкий, поручик Мрочек, подпоручик Станкевич, студент Иван Орлов, дворяне Кеневич, Новицкий, Госцевич, Олехнович и мещанин Маевский признаны виновными в государственной измене, приговорены были все к смертной казни расстрелянием. Но по конфирмации г. временного генерал-губернатора Казанской, Пермской и Вятской губерний смертной казни подвергнуты: штабс-капитан Иваницкий, поручик Мрочек, подпоручик Станкевич и дворянин Кеневич, которая и совершена над ними в г. Казани, близь Подлужской слободы, между Русской и Немецкой Швейцарией, 6-го текущего июня, в 7 часов утра; прочие злоумышленники: Иван Орлов, Фердинанд Новицкий, Евстафий Госцевич, Александр Маевский и Август Олехнович — присуждены к наказанию, заменяющему смертную казнь, именно: к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудниках, первые четверо на 15, последний на 12 лет, с тем чтобы по окончании сего срока поселить их в Сибири навсегда».

«Колокол» был уже набран, когда дошла до нас эта страшная весть, — мы не могли ее отложить до другого листа.

Кровь, кровь и кровь… Вести из России — вести с бойни. Человек, имеющий время заниматься пошлыми переменами башлыков и воротников, прической студентов и всяким вздором, не имеет времени просматривать смертные приговоры!

251

Что это за человек? Да и человек ли? Откуда это высокомерное презрение к жизни людской?.. Слабодушное ли бегство от