ее изменила — кто уловит это, проследит, кто измерит и к чему? Общий поток истории снимает в себе, увлекает в свой стержень все капли, брызги, дожди, ручьи — как живое тело свои клетчатки и ячейки и армия своих солдат, — тем не меньше нельзя у рядового отнять сознание, что и он был участником в Бородинском бою или Севастопольской защите, так, как нельзя малейшей клетчатке отказать в при-» знании ее живой частью слона.
Реформы, осуществленные правительством, неудовлетворительны, все они не доделаны, неоткровенны, косы, узки, все они носят характер временной сделки, чего-то покаместь, на скорую руку, faute de mieux157[157]. Действительная важность их в почине и невольном отрицании существующего порядка дел. Но ведь говорило и действовало во всем этом одно правительство, а мы гулом слушали и принимали, не имея даже права отказываться. Что время пришло и нам сказать свое слово, до такой степени очевидно, что само правительство постоянно приостанавливается и слушает (как известный московский полицмейстер) молчание… а если кто вздумает сказать слово не по шерсти ему, того оно сажает в казематы или посылает на каторгу. Такая двойная нелепость должна окончиться и голос
388
народный — получить права гражданства. Потому-то Земский собор и составляет первую, ближайшую, насущную, неотлагаемую потребность России.
Вместе с тем растет необходимость разъяснения социальных и экономических, гражданских и юридических вопросов, теснящихся и выплывающих вперед в современном движении русской мысли, русской жизни.
Собор не должен нас застать врасплох.
Хотелось бы и нам, по мере сил, участвовать в этом разъяснении вопросов и, оставаясь при прежней критике казенных построек и при прежнем обличении казенных строителей, выдвинуть на первый план начала возможного чиноположения. Это заставляет нас расширить план нашего издания.
Мы не будем больше исключать ни чисто теоретических статей, ни исторических монографий, лишь бы они имели прямое соотношение к нашему русскому социальному и гражданскому развитию. Будет таких статей много, будут они слишком велики для «Колокола», мы снова примемся за «Полярную звезду». Посылайте же нам статьи, которые вы не можете печатать, в России при нынешней свободе книгопечатания с ценсурой158[158].
И так как мы уж обратились к вам за статьями, скажем в заключение еще об одной потребности нашей. При всех наших усилиях, при всех общих статьях, мы не сделаем «Колокола живым, русским органом без корреспонденции из края. В последние два года их было очень мало. Мы заявляем вам э Просить корреспонденции нам не приходится, дело заграничной гласности столько же ваше, сколько наше, — ваша совесть должна сама решить, что надобно делать. Серьезных затруднений в доставлении к нам писем нет.
Следующий 198 лист «Колокола» выйдет 15 июня.
Цена листу пятьдесят сантимов. Книгопродавцы вне России не имеют ни малейшего права подымать цену.
В Женеве «Колокол» продается у г. Георга, Corraterie; в Лондоне у N. Triibner et Co., 60, Paternoster row, в Париже A. L. Herold, Librairie, 67, rue Richelieu; Брюсселе С. Muquardt,
389
F. Claassen; Bëbe Richard Lesser, Librairie, 15, Rue du Lac; Лозанне Martigner et Chavannes; Лейпциге F. A. Brockhaus; Берлине Ferd. Schneider, 11, Victoria Straße, Schneider et Co., 19, Unter den Linden, B. Behr, 27, Unterden Linden; Гамбурге PerthesBesseretMauke, Hoffmann et Campe; Любеке Fr. Asschenfeldt; Штетине Von der Nahmer; Флоренции Eugene Vieusseux; Афинах К. Wilberg; Каире W. Hammerschmidt; Константинополе F. Schimpff et Соmр., Köhler et Weiss.
390
ИКОНОБОРЕЦ И ИДОЛОПОКЛОННИК
В «Киевлянине» помещен циркуляр волынского губернатора о том, чтоб во всех присутственных местах имелись приличные (еще бы другие!) иконы, чтимые православной церковью. Благочестивый губернатор рекомендует сверх того иметь, кроме икон приличных,
иконы благолепные, сооруженные и содержимые чиновниками. «Иконы же и кресты римско- католического характера» изгоняются, точно в 1794 году, во времена Эберта и Анахарсиса Клоца.
СВОИ НАКАЗАННЫЙ ПРИНЦ
Как благодетельно действуют благие примеры и как действительно правительственная Россия не отстает от своего французского идеала, показывает следующий приказ, помещенный в «Инвалиде» 31 мая: «Е. и. в., князь Евгений Макс. Романовский, герцог Лейхтенбергский, числящийся в полках л.-гв. Преображенском, Уланском и Стрелковом баталионе, исключается из списков этих частей». Sehr energisch!159[159] Да где же он произносил речь?.. За неимением речи велено было, говорят, принять декларацию в любви — за опасный манифест.
391
Н. СЕРНО-СОЛОВЬЕВИЧ, П. ВЕТОШНИКОВ, Н. ВЛАДИМИРОВ
Н. Серно-Соловьевич, П. Ветошников, Н. Владимиров осуждены к лишению всех прав состояния и поселению в Сибирь. Публичное объявление приговоров было: Серно- Соловьевичу 2/14 июня, Ветошникову 3/15, Владимирову 4/16. К чему эта постепенность, к чему это продолжение удовольствия во время траура?
Мы возвратимся к приговору в следующем листе.
В газете «Кавказ» пишут, что 21 апреля (3 мая) исполнен был в Тифлисском уезде обряд повешения трех преступников.
Его императорск. высочеству не угодно было, чтобы в дни общей горести и скорби, испытываемых всеми по случаю кончины цесаревича, лишены были жизни даже люди, подвергшиеся за свои злодеяния каре закона. В этом случае светлая и невинная душа скончавшегося цесаревича предстательствовала пред земным правосудием о помиловании трех человек, осужденных на смерть. Помилованные преступники были главными руководителями шайки разбойников в 25 человек, производивших грабежи с 1859 по 1862 год в окрестностях Манглиса и в Ахалкалакском участке, причем совершено ими несколько убийств.
Рядом с этой новостью мы читаем в русских газетах, что в местечке Соколове 11 мая были повешены ксендз Бржоско и Вильчинский. Отчего же светлая и невинная душа цесаревича не предстательствовала и об этих осужденных? Неужели для царского дома и после смерти разбойники ближе к душе, чем повстанцы?
ГРАФИНЯ СТРОГОНОВА, СТРОГИЙ ПРУССКИЙ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТ, УСЛУЖЛИВЫЙ КОРОЛЬ И ВЛЮБЛЕННЫЙ ПРИНЦ
Не нужно быть Поль де Коком, чтоб из этих стихий создать роман, — мы передаем сырой материал его из «Кёльнской газеты». «Вот что пишут в „National Zeitung” о причине исключения принца Евгения Лейхтенбергского из гвардии. Молодой человек имел здесь с начала зимы любовную связь (unterhielt seit Beginn des Winters hier eine Liebschaft) с французской актрисой namens Летисье. Незадолго до отъезда в. княгини Марии (графини Строгоновой) в апреле месяце во Флоренцию молодой человек, за которого мать заплатила все долги, обещал ей от Летисье отстать (von der Letissier zu lassen)» — но родительский подкуп не удался, и молодой человек «слова не сдержал, за то и был, под каким-то военным предлогом, содержим под домашним арестом. Мать, вероятно, его здесь (в СПб.) оставила, уезжая сама, в уверенности, что надзор за ним будет строже». Арест за любовь, арест по фальшивой причине, за это следует отдать под суд начальников нежного герцога. «Indes160[160] два дня после смерти наследника, когда весь свет здесь был занят этим событием», — это не так-то глупо, разумеется, тогда и следует бежать, когда сторожа другим заняты, — «принц обманул чиновников железной дороги и уехал за границу в сопровождении актрисы». Et vogue la galère161[161] — на душе легче, пусть молодые люди пожуируют. Но на беду у нас, как у Ноздрева, и по эту сторону границы Россия и по ту Россия и та же полиция. «На одной прусской станции (Магдебург, думаю я, т. е. не я, а немец «Национ. газеты”) принц был приглашен королевским адъютантом выйти на минуту из вагона» — герцог опростоволосился и забыл, что на минуту выходят люди из вагона по собственному желанию, а не по высочайшему королевскому приглашению162[162]. — «Герцог только что из вагона — свисток»,
393
и полетела моя Летисье одна в Париж. Каковы шалуны! «Одна — jedoch mit der ihr anvertrauten Reisekasse — впрочем, с ей порученной дорожной кассой». Вот хорошо бы ее от пустить без гроша! — «Принца привезли сюда (в Берлин), разгневанная мать хотела его предать всей строгости военного закона». Какой же закон в военном артикуле запрещает любить хорошеньких девушек, и какое наказание положено за это? Один человек компетентный и есть в России, который может обсудить это дело, — граф Амурский. Говорят, что казус этот хотят поручить ему и Буткову. Почему выбор пал на Буткова, этого мы не знаем.
Для вас, герцог, в этом случае лежит великий урок. Вы, поставленные так близко к трону, и вы не избегли скрещенных лап союзного деспотизма! Подумайте о том, что случилось с вами, и вам не захочется снова проситься ни в стрелки, ни в преображенцы, ни в егеря. Вам, наследнику громкого имени, не захочется называться каким-то князем Романовским, и вы закаетесь ездить назад по прусским железным дорогам, пока наступят другие времена для России.
О «НАРОДНОЙ ЛЕТОПИСИ»
(ПОПРАВКА)
Нам пишут из Петербурга:
В 197 л. «Колокола» вы говорите, что «Народная летопись» была запрещена за то, что не известила о смерти наследника. Не знаю, сколько эта кончина способствовала к принятию валуевской меры, но могу вас уверить, что на первом плане были другие причины. Московский оратор, Голохвастов, хвалил в Моск. общ. сельского хозяйства фермерство. «Летопись» возражала и упомянула что-то о лицемерии английского побора в пользу бедных. Голохвастов показал эту статью председателю Моск. ценсурного комитета Щербинину. Щербинин ехал тогда в Петербург и в свою очередь показал Валуеву, которому до этого не было никакого дела. Валуев теперь в припадке сильнейшего консерватизма, с некоторыми признаками крепостничества, распушил ценсора и велел приостановить, умный и дельный журнал до 1 сентября.
394
Говорят, что Валуев надоел и хотят его отнять от министерства. Помилуйте, да какого же им еще надобно министра? «Московские ведомости» отстоял, «Народную летопись» запретил и делает все возможное, чтоб сохранить последние памятники крепостного права.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА
После возвращения государя в Петербург была в глубокой тайне принята одна решительная мера. Втиши были созваны полицейские власти, втиши были им вручены пакеты, пакеты дозволялось вскрыть, отойдя столько-то верст от генерал-губернаторского дома, и то если не будет пущена сигнальная ракета, — в последнем случае тотчас побросать пакеты в Неву. Ракеты не было пущено, все общественные слуги, называемые частными приставами, открыли пакеты и сообщили тайну квартальным надзирателям и их помощникам, обязав их передать ее по секрету всем городовым. В чем состоит тайна, никто не знает, но с тех пор курящих сигары на улицах не беспокоят.
ДЕЛО СЕРНО-СОЛОВЬЕВИЧА
Один из благороднейших, чистейших людей в России, Н. А. Серно-Соловьевич, отправлен на вечное поселение. «Умное правительство, — сказал один из членов Государственного совета, — старалось бы иметь за себя таких людей» — да!.. умное!
Мы умоляем друзей наших прислать нам in extenso163[163] сенатскую записку этого дела. Приговор колоссальностью нелепости, отсутствием единства и какой-то небрежной растрепанностью (времени не было порядком написать!) далеко оставляет за собой прежние юридические маски, которыми прикрывались царские мести. Около трех лет держали людей в казематах, нередка доходили мрачные слухи о важности дела… Сенатское стадо приговаривало их
