своей будущности.
И это не все — рядом с этим высокомерным презрением к народу русскому, с этим надменным желанием оттеснить его в сферы зоологии, похвальное слово юного и неопытного м. р. Гран’Дофа русским политическим тюрьмам в Вильне и Варшаве. Что русское начальство, обманывающее ежегодно при их путешествиях одного государя, четырех великих князей, неопределенное число министров, их товарищей, ревизоров, контролеров,
48
инспекторов, директоров, бросило пыль в глаза путешественнику, нас не удивляет; еще меньше удивляемся мы отроческой наивности, бесхитростному простосердечию английского туриста. Их милая простота, детское незнание и удивление едва ли уступают девичьему простодушью тирольских молочниц. Но мы вправе удивляться, что «Теймс», помещающий месяцев десять кряду рассказы об ужасах, совершаемых в русских судах и тюрьмах, поднявший страшную историю о жене и матери Сераковского, поместил без малейшей оговорки это школьное упражнение пера, в котором Муравьев представляется строгим, но добрым отцом подсудимых, которых имеет слабость вешать ежедневно, а полковник Лебедев сестрой милосердия, с усами и шпорами12[12].
Случайно ли попали эти статьи в близкое соседство или нет, нам все равно. Они бросают легкий свет на внутреннюю мысль теймсского воззрения на Россию.
Что ему за дело, как содержат и как вешают поляков, да и русских?.. польский вопрос им давно надоел. Неумытный суд Муравьева и попечительность Лебедева о тюрьмах никогда не перейдут в Англию. Это так, но чего же он печалится о том, что наша беспутная, рабская «аристократия» потонет, как ручей в море, в народном представительстве? Почему ему хочется, чтоб император Александр бил окружен блестящей «аристократией»? Чего он боится русской конституции и отдаляет ее по крайней мере на пятнадцать лет?
Да всё эти проклятые «коммунистические стремления»… Право на землю — agrarian outrage, а как оно-то признается… это уж будет не аграрная обида, а аграрный пример, хуже всего, что проповедуют Кобден, Брайт и вся Манчестер екая партия с ними.
49
ОНИ СОВСЕМ СОШЛИ С УМА
В русских газетах («Спб. ведомости», «Сев. пчела») описывается казнь, бывшая 5 января в городе Острове. Казнен был Феликс Амброжинский, обвиненный в том, что он был жандармом польской службы, повесил кого-то (не названо кого) и «доставлял мятежникам съестные припасы». Все это не удивляет больше. Но слушайте дальше: «Вместе с войсками были приведены соучастники Амброжинского, такие же жандармы (преступления их еще. не открыты), которые должны были выполнить должности палачей. По прочтении приговора преступник стал на колени, поцеловал поднесенный ксендзом крест и проговорил: „Панове, даруйте мне (простите)» и встал; приготовленные люди — соучастники преступника — подвели его к эшафоту, сняли чемарку, шапку (во все это время Амброжинский, ни слова не говоря, был багровато-бледен и только трясся), надели на него смертную рубашку и колпак, взвели на эшафот и исполнили, вероятно, знакомое им дело, веревкой».
Мы обращаемся ко всем честным людям… Мы обращаемся — ну да, мы обращаемся, например, к вам, г. Аксаков, издатель «Дня» (Аскоченский уже донес, что «Колокол» делает различие между «Днем» и «Московскими ведомостями»!), да, мы обращаемся к вам, — вы носите имя чистое, имя честное, имя, которое мы привыкли уважать в вашем отце, любить в вашем брате, — посмотрите, с кем вы стоите и какую энергию вы хвалите. Люди, которых преступления еще не открыты, принуждены убить своего товарища! И корреспондент журнала, хладнокровно, cum grano salis, прибавляет, что «они исполнили, вероятно, знакомое им дело, веревкой».
Слова немеют, язык не имеет порицанья, брани, достаточной этому злодейству. Смотрите, г. Аскаков, как бы, поддерживая из-за важных политических соображений ваших это распутство крови, жестокостей, наконец, таких артистических утончений, вы, вместо помощи боснякам, хорватам и далматам, не накопили бы себе страшные угрызенья совести. Вы жалели нас в «Дне», мы жалеем вас в «Колоколе».
51
КОНЧИНА А. Н. МУРАВЬЕВА
18 декабря скончался в Москве на осьмом десятке Александр Николаевич Муравьев; он был одним из основателей «Союза благоденствия» (в 1815) и до конца своей длинной жизни сохранил безукоризненную чистоту и благородство. Рекомендуем читателям прочесть в 17№ «Листка» небольшую статью об нем.
52
ГОСУДАРЬ В НЕМИЛОСТИ,
ПЕРВОЕ AVERTISSEMENT13[13] МИЛЮТИНУ (СТАТСКОМУ)
Когда покойный церемониймейстер Полоний после спектакля был послан ее величеством на половину его высочества, он доложил кронпринцу, что королева велела е. в. сказать, что «поведение е. в. удивляет ее». «Каков сын, — заметил ему Гамлет, — когда сама родная мать дивится ему?»
Нечто подобное произошло между Александром II и второй Михайлой. Новые «Положения» до такой степени мизерны, неискренни, скудны, сшиты на живую нитку из французских лохмотьев, сбивчивы, жалки, тощи, пусты, что удивили самого г. Каткова. Скрывая свою мысль под тяжелой доктринерской галиматьей, он все-таки высказал, что устав никуда не годится, и заключил по руководству берлинских каморных профессоров, когда они недовольны королем, сиплым, беззвучными «ура!» После чего он безжалостно сослал «Положениями из главного листа в «Современную летопись» рядом с доносом на коммунизм «Современника».
Мы не знаем, на сколько милютинского в этом сумбуре, но если много, не мешает ему подумать о чемоданчике. Чего не сделает государь, чтоб примириться с своим Адашевым14[14].
ТАТЬЯНИН ДЕНЬ
Университетское торжество (12 янв.) в Московском университете ознаменовано на нынешний год тем, что какой-то Савва благословил, а протоиерей сказал приличную проповедь (еще бы он тут им прочел Поль де Кока!), после чего г. Любимов показывал мнемонические опыты; все он помнит, даже подробности об умершем профессоре Зернове, и, между прочим, юмористически выставляет достоинствами математика, что он один из первых сшил себе форменный сертук и что чинопочитание у него доходило до чего-то болезненного.
А Аксаков, верный мысли, что Иван Великий средоточие России, так витийствует во 2 л. «Дня»: «Московский университет, как магнит, притягивает к себе молодое поколение со всех концов России. Все стремится к нему, все надеется найти только в нем одном истинную науку и служителей ее. Отдаленная Сибирь, имея под боком у себя университет, пренебрегает им и шлет питомцев своих в Москву».
СЛАВЯНОФИЛЬСТВО НА ТАМОЖНЕ
Какой-то Войт, управляющий вержболовской таможней, издал следующие законы:
1) Запрещается на кордонах, где живет русский солдат, говорить по-польски, а также в таможенных местах (?!!!), канцеляриях, пакгаузах, на дебаркадерах во время отправления служебных обязанностей.
2) Не дозволять нижним чинам вступать в брак с теми польками, которые не говорят свободно по-русски.
Оба закона, изданные начальником вержболовского таможенного округа, напечатаны в «Рус. инвалиде» и в 223 № «Голоса», но «Москов. ведомости» поместили у себя только первый из двух законов, не упоминая о втором.
54
Желающим знать скромный источник, откуда вышла патриотическая фамилия Войтов, советуем прочесть статью об его, брате в 17 № «Листка», откуда мы и взяли этот образец правительственной наглости.
Скоро придется «Дню» и о Войте писать то, что он сказал в 2 № о Муравьеве:
«Козни врагов открыты, замыслы их дерзкие обнаружены, коренная русская народность, благодаря неусыпной деятельности генерала Муравьева, законно и честно мало-помалу начинает торжествовать над пришлым и наносным полонизмом и латинством».
Что называет «День» «законным и честным», мы не знаем Но признаемся, хороша должна быть эта коренная народность. которую поддерживать надобно такими виселицами и конфортативами.
ПРУССИЯ, РУССИЯ — IST MIR ALLES GLEICH15[15],
И ПАЛКИ, ПАЛКИ…
Мы получили на днях следующее письмо от неизвестного корреспондента с просьбою поместить его в «Колоколе». Оставляя факты на ответственность корреспондента, мы не можем не сказать, что анекдоты так верны характеру der biedern, guten, preußischen Untertanen16[16] и рыцарскому характеру плац-майоров и плац-миноров христолюбивого россейского войска, что это почти ошибка со стороны действительности, если они не были.
Г-жа Бернацкая, опасаясь печальных последствий со стороны русской полиции по той причине, что ее муж принял участие в революции, бросила свое имение и с тремя малолетними детьми переселилась в княж. Познанское в г. Плешов. Она была беременна и вскоре родила. Спустя две недели после родов русская полиция, узнав об ее пребывании и предполагая, что муж с нею, из Калиша потребовала выдачи Бернацкого
55
Прусский бургомистр Гаутцингер получил приказ ландрата Грегоровиуса сделать повальный обыск в доме г-жи Бернацкой. Хотя жители и уведомили Гаутцингера, что Берлацкого нет в городе, а жена его очень слаба; но немец отвечал «Das ist mir alles gleich», и ночью, окружив дом ее опричниками, Гаутцингер вошел в спальню и произвел обыск. Молодая женщина лишилась чувств, а на следующий день обнаружилась нервная горячка. Доктор Бендер отчаивается спасти эту бедную.
В Замосце среди политических узников находятся три венгерца из хороших фамилий: Baarath Janos, Balas Lajos и Rickei Sandor; они, как и прочие, обречены каторжной работе. В октябре 63 г. дежурный офицер Митрофан Анненков приказал им вывозить мусор и всякие нечистоты, они отказались и просили его дать им другое занятие; Анненков обругал их, приказал им снять фуражки, обещая в противном отодрать розгами. Венгерцы отказались тем, что по новому уставу шапок не снимают. Анненков велел их свести к плац-майору, полковнику Ивану Чиримову, который, узнав дело, велел их запереть в мрачный и сырой подвал; при содействии тюремного надзирателя капитана Иванова их заковали в кандалы и бросили в каземат. Вечером плац-майор велел солдатам приготовить розги. Венгерцы, угадывая, в чем дело, сделали баррикаду у дверей, обрекая себя скорее голодной смерти, чем унижению. В 9 ч. утра явился плац-майор с 40 солдат для экзекуции. Найдя запертую извнутри дверь, он грозил перебить их, но, видя, что ничего не берет, дал им честное слово, что наказывать не станет. Венгерцы отперли, тогда солдаты бросились на несчастных. Baarath получил 300 ударов, Balas Lajos 200, Sandor 150.
Всем политическим узникам бреют головы.
УБИЙСТВО СУМАСШЕДШЕГО
В то время как в Англии хлопочут, чтоб сумасшествием спасать от казни, у нас смертною казнью начинают лечить сумасшедших:
По военно-судному делу, произведенному над арестантом киевской арестантской № 30-го роты Корнеем Титовым, 36 лет, он оказался виновным в том, что, без всякой побудительной причины, бросился в казарме на унтер-офицера Жиленкова, порвал на нем рубашку, а на другой день с ротного командира поручика Уланова сорвал плечевой погон. За преступления эти, на основании 604 ст. 1-й книги военно¬уголовного устава высочайшего повеления, объявленного в приказе по военному ведомству октября сего года, за № 339, помощник командующего войсками киевского
56
военного округа генерал-лейтенант Семякин конфирмациею 26 числа декабря определил: «Титова, по лишении всех прав состояния, казнить смертию — расстрелянием». Конфирмация эта приведена в исполнение 30 декабря в восемь часов утра на эспланаде Киево-Печерской цитадели, пред строем войск киевского гарнизона.
Как мы были правы, говоря, что, стоило им лизнуть крови, границ не будет; такой-то сжег дом у вотчима — стреляй его, такой-то в подозрении, что он разбойник, — стреляй его. Сумасшедшего и подавно чего жалеть; на Киево-Печерскую эспланаду его, другой раз не сойдет с ума.
АВГУСТОВСКИЕ АДРЕСЫ
«Кёльнская
