коего содействие было необходимо в приготовлении мер для убийства частного лица, на основании 2 ч. I, 457 ст. улож. о нак., лишить всех прав состояния и сослать в Сибирь на поселение.

9) Маевского, как изобличенного в укрывательстве государственных преступников, осужденных в каторжные работы, лишить, на основании 2 части 310 ст. улож. о нак., всех прав состояния и сослать в Сибирь не поселение.

10) Шестаковича за укрывательство государственного преступника осужденного к каторжной работе, приговорить, в уважение к сделанному им чистосердечному сознанию, на основании 2 части 316 ст. улож. о нак., к низшему из означенных в сей части статьи наказаний, а именно к лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ и ссылке на житье в губернии Томскую или Тобольскую.

11) Лаунгауза, имевшего сведения о существовании тайного общества но не знавшего в точности всех целей оного и, сверх того, изобличенного в противозаконной передаче яда лицу, не имевшему права на получение

147

оного, заключить в крепости на восемь месяцев с воспрещением ему, по указанию 867 ст. улож. о нак., навсегда продавать ядовитые и сильнодействующие вещества.

12) Кичина, Соболева, Сергиевского, Борисова, Воскресенского, Кутыева, Полумордвинова, Трусова и князя Черкезова, из коих никто не изобличен в имении точных сведений об обществе, в сходках которого они участвовали или о существовании которого только знали, приговорить, на основании 3 и 4 статей 319 ст. улож. о наказ., к заключению в крепости на 8 месяцев с зачислением им времени, проведенного уже в заключении.

13) Петерсона, не донесшего об укрывательстве Юрасовым государственного преступника Домбровского, признать, на основании 126 ст. улож. о нак., подлежащим заключению в крепости на 6 месяцев, с зачислением ему времени, проведенного в сем заключении.

14) Маликова, Бибикова, Оболенского и Никольского признать не подлежащими обвинению в принадлежности к тайному обществу и по сему предмету от суда освободить; но как первые три изобличены в знании об умысле освободить государственного преступника Чернышевского, а четвертый в умысле освободить государственного преступника Серно-Соловьевича, то, сделав им внушение о том, чтоб они впредь не входили в сношение с людьми, имеющими такие противозаконные замыслы, так как это противно и долгу службы и обязанностям каждого верноподданного, обязать их подпискою, чтоб они, не выезжая из Санктпетербурга, явились к министру внутренних дел, которому предоставить принять относительно всех этих лиц те меры, какие признает необходимыми.

15) Никифорова, юридически не изобличенного в взведенных на него государственных преступлениях, от суда освободить, внушив ему отстраняться впредь от вредных связей, так как он сими связями и неосмотрительным своим поведением дал повод к столь важному обвинению, и затем предоставить министру внутренних дел, на основании 58 ст. улож. о нак., учредить над ним особый надзор полиции.

16) Вознесенскому, как посещавшему общество взаимного вспомоществования, не разрешенное правительством, вменить в наказание содержание в крепости и затем признать его не виновным в государственном преступлении.

Мера наказания государем уменьшена. Ишутин ссылается на вечнокаторжную работу. Николаю Страндену, Петру Ермолову, Дмитрию Юрасову, Петру Николаеву, Максимилиану Загибалову, Вячеславу Шаганову и Осипу Моткову сокращен срок каторжной работы: Страндену — на двадцать лет, Ермолову и Юрасову — на десять лет, Николаеву — на восемь лет, Загибалову и Шаганову — на шесть лет и Моткову — на четыре года.

148

Александра Иванова и Федора Лапкина, вместо определенного им наказания, велено лишить прав и преимуществ и сослать на житье в Томскую губернию.

Дмитрия Иванова, чтоб дать ему возможность ревностною службою престолу и отечеству доказать на деле то раскаяние, которое он выказал пред Верховным уголовным судом, вместо определенного ему наказания, без лишения его прав и преимуществ, велено отдать в военную службу рядовым с выслугою42[42].

Болеслава Шестаковича, за силою 1-го п. 140 ст. улож. о наказ., освободить от лишения особенных лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ и затем, согласно с постановленным о нем приговором, сослать на житье в Томскую губернию.

Затем была напечатана голословная статья, в которой тоном развязного журналиста кто-то рассказывает: что было в Верховном суде, кто в чем признавался, кто кого винил и кто в чем оправдывался. Ни малейшего доказательства. Вот вам и гласный суд и открытые двери в него.

Бесцеремоннее поступать с подсудимыми и с публикой нельзя. Метода бездоказательных обвинений так же принялась прогрессивным правительством, как фальшивые документы (в деле Чернышевского).

149

ГУРТОВАЯ БОЙНЯ

Полдюжины обречено на расстреляние во Владимире-на-Клязьме. Дело уж пошло охапками, par fournées, как в 1793 году… В скромном Владимире-на-Клязьме, в зале клуба, где обыкновенно пьют, козыряют и пляшут… какой-то полковник Ольдерог приговорил шесть человек к расстрелянию. В том, что приговор утвердится, мы не имеем права сомневаться, зная храбрость окружных генералов, — и русские поведут шесть русских, и их всенародно подстрелят «христолюбивые» воины, из которых благочестивейшее правительство делает палачей!

Сенат, совет, синод — все это набито стариками, — стариками, давно приговоренными не полковником Ольдерогом, а самим генералом-от-косы Сатурном к лишению живота. Как же в них не проснется, в виду смерти, что-нибудь человеческое и они не решатся протестовать против этого контрабандного, воровского ввода смертной казни, принимающей чудовищные размеры? Хоть бы до неприличности долго святительствующий Филарет Московский и Коломенский, защитник розог, хоть бы он восстал против пуль и объяснил царю- сагиттарию43[43], что царствовать — не то же, что ходить на охоту, и что если очень забавно убивать медведей, то очень скверно

убивать людей.

Казнь смертная противна у нас духу народному, противна нашему законодательству, противна христианству, которое теперь в такой моде при дворе. Зачем же ее вводят?

Разве до изобретения прогресса в Зимнем дворце и либерализма в деспотизме не было разбойников в России?.. Отчего же их не казнили ни гуртом, ни поодиночке? 

Пошумел Иван Аксаков, пошумели другие молодцы вместе с ним против смертной казни, да на полдороге устали, отстали, прилегли отдохнуть.

Ну, храбрые люди, московские патриоты, так геройски собиравшиеся сходками и скопами, чтоб вотировать неустрашимые адресы против поляков и телеграммы о верноподданнических чувствах, так свободно и ничем не стеснявшиеся в деле обругивания Каракозова и в безделье заказывания иконописных образов св. Иосифа, — покажите вашу прыть и любовь к народу русскому, подайте правительству прошение о том, чтоб оно не убивало…

…Нет у нас ни в чем ни выдержки, ни настойчивости, ни настоящей страсти неотступной, сосущей сердце (разве только в карточной игре). Какое кому дело до того, что во всей России льется кровь казненных, что вся империя — одно лобное место, отданное всякой гарнизе для приучения ее к крови.

И это в то время, когда в самой Европе, унаследовавшей с прочим хламом прошедших веков смертную казнь, больше и больше говорят об уничтожении ее!

Р. Б. Только что мы дописали эти строки, как русские газеты вновь принесли два смертных приговора. Эти приговоры до того бездушно-гнусны, что мы их перепечатываем:

В Таганрогской местной газете помещен приговор военного уголовного суда по делу о разбое, произведенном в ночи с 8 на 9-е ноября в доме Андреева. По этому приговору два главные злодея, а именно: ростовский мещанин Иван Грабенко, как признанный, во-первых, зачинщиком разбоя, во- вторых, непосредственным его участником и, в-третьих, преступником, нанесшим истязания старику Андрееву, и Петр Власенко-Басенко, он же Гаврило Афанасьев, во-первых, за непосредственное участие в преступлении, во-вторых, за побег из ростовского острога и, в-третьих, за упорное отрицание своей личности — приговорены к смертной казни расстрелянием.

Отвратительные душегубцы!

ГРЯЗЬ

Второй Р. Б. Конца нет! Это просто бешенство крови, еще казнь: 2(14) сентября расстреляли в Астрахани преступника Резцова… На что русские газеты выносливы, но и они не вытерпели, и «Голос» добавил (№ 257): «Астрахань в первый раз, кажется, со времен Елисаветы Петровны, была свидетельницею смертной казни».

На нас находит сомнение, выписывать или нет из русских газет мерзости и безобразия, делающиеся у нас ежеминутно, на каждом шагу. Нужно ли всей этой массе гадостей еще раз вынырнуть на наших листах?

Все совершающееся грязно, гнусно, гадко, глупо, и все имеет характер страшного однообразия: татарское раболепье, византийское ханжество, немецкая наука рабства — в обществе; татарское самовластье, византийское изуверство и немецки-канцелярское капральство — в правительстве. Между ними гады подкупной гласности — доносящие, превозносящие, клевещущие, лгущие, ползущие, сосущие и портящие государственное пищеварение — глисты-риторы.

Меняться могут подробности, личности, умереть может Гагарин — а не Муравьев; на место Берга — пошлют Баранова, на место Безака — Цезака, на место Магницкого — Толстого, на место Рунича — Каткова. Сущность остается та же, дух тот же, формы те же. Задремлет выпивши кучер, поослабит немножко вожжи, проснется — хлеснет без вины… Вот и все.

Меняться к лучшему — не то, что меняться к худшему.

Возникни теперь из балтийских блат новый Апраксин Двор, с лавками, вонью, мышами, ворами, городовыми, с гнилым товаром, с недовесом, с недомером и прочим добром… что же вы думаете, настолько правительство станет человечественнее, насколько оно пало от пожара? Совсем нет — запишут купцов в гильдию, на их же счет поставят часовню, отслужат молебен и пошлют брать подати и заговорщиков. Разве Катков напишет в «Московск. ведомостях», что это молитвами в благоухании почившего Муравьева бог послал

152

России новый рынок из пучин морских и что между выплывшими купцами нет ни одного поляка.

Россия — какое-то бесконечное поле, кой-где засеянное… и покрытое туком. Нарождающегося, будущего не видно… оно все в земле, все в зерне. Тук покрывающий состоит, как всегда, из догнивающего прошедшего. Великие агрономы, на немецкий лад, навалили такой пласт удобрения, что чуть зерно не задохло и теперь едва пробивается… Пока продолжалась зима, все казалось бело и гладко, а как пришла оттепель, верхний-то слой и сказался. Надобно помочь натуре, надобно стараться, чтоб он скорей сгнил и разложился, но копаться в нем руками и месить ногами, таскать из него по соломинке и всякий раз удивляться и плакаться, что она не пахнет розаном, — это скучно и нечисто.

Судите сами. Разверните что хотите, что не запрещено, как «Современник» и «Слово», не приостановлено, как «СПб. ведомости», и читайте где хотите — будет хорошо.

В Казанском округе бродит тень Магницкого и шипит следующую иезуитскую речь:

По случаю холеры я не застал у вас классов, и потому лишен возможности видеть вас в деле. Но положение гимназии мне достаточно известно — как по сведениям, которые я имею из министерства народного просвещения, так и по произведенной, по моему распоряжению, попечителем округа ревизии гимназии. Должно сожалеть, что в прежнее время в вашем составе находились такие личности, которые не должны были бы вступать на учительское поприще: они принимали на себя эту важную обязанность не для пользы юношества, а ко