Первая фанатическая, полная мрачной религии натура схватила пистолет.
Месть не удалась, но предлог был дан и схвачен с дикой радостью, реакция была оправдана, царские пугатели были оправданы. И тем не менее если месть не удалась, то и террор
197
не удался. Начавшись ложно, он запутался и увяз в полицейской грязи.
Что сделала муравьевская облава, что вытрубил его лейб-трубач Катков? Где вселенский заговор, в котором участвовали все темные силы мира сего, английские банкиры, эмигранты в Швейцарии, эмиссары и миссионеры Маццини, поляки, мы и не мы, наконец, какой-то, всему миру неизвестный «всемирно-революционный комитет»?
От всего дела остался труп — немым свидетелем скверной царской мести и несчастные, сосланные без суда и защиты люди, уличенные в том, что они не хотели цареубийства…
Убить несколько человек, кого на скорую руку веревкой, кого хронически тюрьмой, не мудрено; убивать умеет и локомотив, и чума, и бешеная собака. Террор хватает дальше: ему мало людей, он хочет убивать мысли, идеи, верования… и действительно после ряда пьяных и безумных неистовств явилась высочайшая цидула к князю Гагарину с ученическими упражнениями о праве собственности, социализме; она пошла на полицейские выкройки женских юбок и имела последствием введение кринолин в государственные учреждения.
Эхо на выстрел Каракозова обличило страшную пустоту в Зимнем дворце, печальное отсутствие серьезной мысли, обдуманности… да и на всех «горных вершинах» наших тоже. Что за нетопыри, что за совы, за вороны встрепенулись, поднялись и вылетели на белый свет! Откуда спустили, из каких богаделен, смирительных домов или кладбищ… этих прокаженных, не то светских архиереев, не то духовных генералов, пошедших, во имя царя и церкви, в крестовый поход против разума и образования и начавших нести богословско-полицейскую чушь, от которой и Россия уже отвыкла?
Все это так, но вслушайтесь, что говорят эти нетопыри и архиереи, министры и совы… Нам дела нет, понимают ли они или не понимают и как понимают; вопрос у нас в том, чтоб узнать, против чего именно они идут, чего боятся, как католики боялись протестантизма, как французские монархисты — революции. Великий враг их, антихрист, страшный суд, которого они боятся, против которого идут, — социализм.
И это значит останавливать историю, идти вспять?
И это не огромный шаг вперед?
Они боятся… не конституции, не республики, не демократии… они боятся социализма да еще смешанного с каким-то нигилизмом.
Думали ли они когда-нибудь, что, собственно, сверх синих очков и коротких волос содержится под этим словом?
Мы об нигилизме еще будем говорить, но здесь хотим только обратить вниманье тех добросовестных людей, которые повторяют, как попугаи, слово, не зная его смысла. Они могут поверить, что нигилизм — женщина, положившая ноги на стол и пьющая шампанское, и притом женщина, родившаяся за «обедом флигель-адъютанта князя Б.» в сороковых годах, у которого смеялись над шагистикой Николая, а потому мы для них скажем, что нигилизм в серьезном значении — наука и сомнение, исследование вместо веры, пониманье вместо послушанья.
Объявляя себя против народного благосостояния и человеческой мысли, против социализма и разума, правительство становится за изуверство, крепостничество, глупость…
Последний террор действительно убил его больше, чем людей. Он убил нравственно значение правительства; оно, покачиваясь и болтая вздор, сходит с блестящего помоста, на котором драпировалось со смерти Николая, под руку с Осип Ивановичем Комиссаровым- Костромским.
Бой будет вне его, помимо его.
Ничем по усчитываемая власть может много вредить, но в самом деле остановить движение, которого оно испугалось и которое уносит весь материк к другим судьбам, не может. Оно двигается с ним нехотя, бессознательно, как человек, спящий на корабле.
Да двигается ли? И вообще двигаемся ли мы?
Присмотритесь, возьмите точку, две и их прежнее положение к окружающим предметам, возьмите, например, этого генерала-дурака, порющего дичь перед мировым судьей, и женщину, служащую письмоводителем судьи… довольно и этого. Движение целых созвездий наблюдают сквозь тряпки очень редкой ткани.
Дикая реакция, гадкая реакция — да, да и тысяча раз
199
да… жертвы падут направо и налево… но где же великий тормоз, чтоб остановить движение? Разве отнимают у крестьян землю, разве их исключают из выборов? Разве самое следствие по каракозовскому делу не указывает, что в московской молодежи была мысль пропаганды между фабричными работниками-крестьянами, первой попытки органического сочетания тех двух социальных оттенков, о которых мы говорили?
— Да, но эту-то молодежь и схватили, и сослали. Жаль ее, но места сосланных пусты не останутся.
Вспомним, что было при Николае… и не при нем ли началась та вулканическая и кротовая работа под землей, которая вышла на свет, когда он сошел с него?
В прошлое пятилетье мы немного избаловались, пораспустились, забывая, что нам были даны не права, а поблажки. Пора опять сосредоточиться.
Досадно, что история идет такими грязными и глухими проселками, но ведь одно сознание идет прямым путем. Не меняя нашей программы, и мы пойдем ее дорогой, лавируя с ней, теснясь с ней. Да и как же иначе, когда реакция торжественно признала ее и она действительно сделалась, по выражению брюссельских «Отголосков», «знаменем против знамени Зимнего дворца».
Мы ли будем держать его или другие нас сменят — не в этом дело, — знамя наше, знамя «Земли и Воли», водруженное нами, признано враждебным станом.
200
КАРАКОЗОВСКОЕ ДЕЛО
Передаем нашим читателям «литературное сказание», прибавленное к приговору Верховного суда. Оно никем не скреплено и не имеет никакого юридического достоинства. Но оно очень важно как выражение того, как правительство хотело представить дело и отчасти как само поняло. Поэтому мы снова обращаем внимание на то, что заговора не было и что никто из наказанных не принимал никакого серьезного участия в покушении Каракозова, а напротив, все были против него:
Судебным следствием обнаружено, что еще в 1863 году составился в Москве кружок из молодых людей, зараженных социалистическими идеями; впоследствии эти люди начали делать усилия для распространения и осуществления своих идей на практике; с этою целью они начали устраивать школы и различные ассоциации, как-то: переплетное заведение, швейную, основали общества переводчиков и переводчиц и взаимного вспомоществования, старались, для применения своих теорий, приобрести ваточную фабрику в Можайском уезде и устроить завод в Жиздринском уезде на социальном начале для рабочих Мальцовского завода; некоторые из сих заведений и обществ были уже учреждены без разрешения правительства, а некоторые были, кроме того, направлены к явнопреступным целям как, например, в одной школе (Мусатовского), открытой даже с разрешения правительства, преподавание различных предметов клонилось к очевидному возбуждению против верховной власти. Затем некоторые члены обществ взаимного вспомоществования, а также переводчиков и переводчиц, задумали организовать свою деятельность на определенных началах; для этого они стали собираться на сходки, обсуждать различные вопросы и предположения, составлять и рассматривать проекты уставов, и хотя таких проектов было несколько, но ни один еще не был окончательно принят; однако же при этом некоторыми из участвовавших в упомянутых сходках были заявляемы цели и предлагаемы средства самые безнравственные, самые преступные; в числе целей заявлялись не только экономический переворот посредством устной и письменной пропаганды, но и социальная революция, дележ собственности и переворот государственный
201
насильственными мерами; в числе средств предлагались: обворование купца чрез подставного служителя, ограбление почты, заведение тайной типографии, освобождение из каторжных работ государственного преступника Чернышевского для руководства предполагавшеюся революцией и для издания журнала, так как роман этого преступника «Что делать?» имел на многих подсудимых самое гибельное влияние, возбудив в них нелепые противообщественные идеи, и, наконец, предлагалось принять за правило, что цель оправдывает средства. Большая часть из этих предложений не была принята, но по некоторым и без общего согласия были делаемы приготовления: так, Ермолов купил типографский шрифт, а Странден готовился ехать в Сибирь за Чернышевским. Но самые безнравственные, самые тяжкие преступления были задуманы не на общих сходках, а в совещаниях между несколькими лицами; к числу этих преступлений принадлежат умысел и приготовления Виктора Федосеева отравить своего отца для передачи наследства после него тайному обществу, в чем ему особенное содействие оказал Николаев; и, наконец, в небольшом кружке были возбуждены рассуждения о том, следует ли, но примеру европейского революционного комитета, в числе средств для произведения всеобщей революции, допускать цареубийства и истребления правительств вообще. Рассуждения об этом предмете были возбуждены Ишутиным, который, возвратившись в конце 1865 г. из С.-Петербурга, сообщил своим товарищам Каракозову, Ермолову, Страндену, Юрасову, Загибалову, Шаганову и Моткову сведения, полученные им от Худякова об упомянутом европейском комитете. Рассуждения между этими лицами по вопросу о цареубийстве вообще происходили несколько раз, но одними были отвергнуты совершенно, а другими отложены на неопределенное время, кроме Каракозова, который выразил отрывочными фразами полное сочувствие этим преступным предположениям и, несмотря на то, что в первый раз во время поездки своей в Петербург великим постом был удержан Ермоловым и Странденом от совершения своего преступного покушения, а Ишутиным был даже вызван из Петербурга в Москву, вторично скрылся из Москвы на Святой неделе и без ведома своих товарищей совершил 4-го апреля то преступление, за которое понес уже назначенное в законе наказание.
В связи с этими преступлениями раскрыты и действия некоторых польских агентов, относительно которых обнаружено, что между ними и членами «Организации» сношения существовали, что поляки помогали русским в добывании средств, необходимых для задуманных ими преступлений, и сами пользовались их помощью преимущественно при освобождении поляков, осужденных к каторжным работам.
Обращаясь к определению вины каждого из поименованных выше подсудимых, Верховный уголовный суд усматривает, что как предварительным, так и судебным следствиями обнаружено, что главными действующими лицами в образовании кружков с преступными целями были Ишутин, Ермолов и Странден, что Ишутин первый возбудил рассуждения о европейском революционном комитете и об учреждении подобного ему
общества в Москве, что в рассуждениях этих участвовали, кроме означенных трех подсудимых, Юрасов, Загибалов, Шаганов и Мотков, которые все однако же возражали против всяких предположений о цареубийстве, и что о намерении Каракозова совершить покушение на жизнь священной особы государя императора великим постом было известно Ишутину, Ермолову, Страндену и Юрасову; другим же подсудимым вполне и положительно об этом намерении известно не было. Сверх того, следствием обнаружено, что Шаганов составлял проект устава «Организации», в котором было постановлено, между прочим, правило, что каждый член обязан запастись револьвером и выучиться стрелять; Николаев, также составивший проект устава, принимал, после ареста главных основателей «Организации», самые деятельные и наиболее преступные меры для поддержания этого общества, ибо добывал рецепты для отравления отца Федосеева. Мотков исправлял проект устава, составленный Ермоловым, и хранил проект, написанный Шагановым, но вместе с тем принимал меры для противодействия насильственному перевороту; Юрасов и Загибалов были членами общества, имевшими полное сведение о преступных целях его, но не выказавшими никакой особой деятельности.
В числе лиц,
