было сделано. Ломайте, господа, ломайте пуще всего друг друга. На эту ломку уйдет вся ваша и вся наша жизнь… Дети наши потом сосчитаются. Революции вообще оставляют не майораты, а полудостигнутые идеалы и вновь раскрытые горизонты.
48
Странная вещь — два бойца схватились, а победа зависит от третьего: к кому он примкнет союзником, тот и одолеет, и этот третий — безмолвный народ, немое множество. Он еще молчит и держится за землю.
Только увлекая его в движение, делая из своего дела дело общее, дело народное, земское, только отрекаясь от монополей, может дворянство вести серьезную речь с правительством.
А правительство только и может подорвать олигархические притязания, поставив их лицом к лицу с народным большинством, с народной волей, которая хочет отстоять и отстоит свое право на землю.
В то самое время, как князь Щербатов доказывал невозможность идти далее, канцелярски управляя Россией, вышла в Париже книжка «Revue des Deux Mondes» с новой статьей Мазада о России. Вероятно, читатели наши помнят его примечательную статью, напечатанную года два тому назад. Статья эта опечалила Александра Николаевича, наделала много шума и была поддержана возражением Жомини-fils’a. Мы находим вторую статью еще вернее и замечательнее, несмотря на то что в многих случаях мы не делим мнений г. Maзада. Французы поняли, наконец, какого рода силы проснулись в России и какая работа двигает и подымает этот материк, — а у нас еще есть желчевики, остающиеся в старческом брюзжании или узком отчаянии.
Мы надеемся в следующем листе «Колокола» ближе ознакомить читателей с трудом Мазада.
49
ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ
Длинные филиппики, помещенные в русских газетах о статье Мазада в «Revue des Deux Mondes», заставляют думать, что статья эта не запрещена в России. Было бы слишком глупо дозволить возражения, не дозволив статьи. А потому мы и приостановились с печатанием ее, несмотря на то, что перевод статьи сделан и г. Бюллоз самым любезным образом позволил ее поместить. Если, впрочем, наши читатели заявят желание, мы поместим ее в одном из следующих листов.
50
ПОСЛЕ СМЕРТИ
Наконец-то и правительство отслужило по Михайлове своего рода панихиду. Мы помещаем ниже «Дело о послаблениях начальствующими лицами Михайлову, Обручеву и Макееву».
Что за мелкое, гадко злое, ничтожное правительство, которое идет через годы копаться около могилы страдальца, замученного им, и отыскивать виновных в сострадании… Как это у них нету никакого такта, воспитания, коли нет сердца настолько, чтоб понять, что роль сытой гиены, шляющейся около ею же обглоданных костей, мерзка, глупа… Будничные люди, узкие лбы… не вам вести Россию на совершение ее судеб, вы только можете тормозить колеса или прибавлять грязь под ними. Даже «Indépendance belge» не вынесла и, пожимая плечами, спросила: «Что же выигрывает правительство от таких процессов?»
Мы перепечатываем эту мефитическую19[19] гадость царского злопамятства, для того чтоб сохранить в «Колоколе» еще документ для будущей характеристики этих людей и еще оправданье, почему мы так от души их ненавидим.
Доклад но этому делу происходил 16 марта во 2-м отделении 6-го департамента Правительствующего сената (в Москве). Обстоятельства дела следующие:
Третье отделение собственной его импер. велич. канцелярии в апреле месяце 1862 г. получило известие, что начальствующие лица города Тобольска оказывали послабление содержавшемуся в тобольском пересыльном замке государственному преступнику Михайлову, который, будучи отправлен из Петербурга 14 декабря 1861 г. и прибыв в Тобольск 30 декабря того же года, не отправлялся к месту ссылки до 27 января 1862 г.;
51
что все тобольское общество оказывало ему сочувствие; что по прибытии в Тобольск он был раскован и содержался в тобольском замке незакованным; что вице-губернатор Соколов, прокурор Жемчужников и начальник провиантской комиссии полковник Ждан-Пушкин принимали его у себя в домах и вместе с ним обедали; что к Михайлову в тюремный замок приезжали и оказывали сочувствие к его положению военный медик Онучин, жена его, директриса тюремного комитета купчиха Пиленкова и другие дамы, которые подносили Михайлову букеты цветов; что в тот день, когда Михайлов должен был отправляться из Тобольска к месту ссылки — в Нерчинск, в квартире Ждан-Пушкина, из которой он был отправлен, разбиты были его кандалы и кольцо из них после видели на столе у вице¬губернатора с привязанною дощечкою, на которой было написано: «Покровителю угнетенных — от Михайлова»; что, при самом выезде Михайлова из города, повозка его остановлена была у заставы, где многие мужчины и дамы прощались с ним, пили шампанское и кричали «ура!», а за заставою он был остановлен вице-губернатором Соколовым, который прощался тут с ним и дал коробку с чем-то.
Вследствие этого донесения, государю императору благоугодно было назначить исследование о противузаконных послаблениях начальствующих лиц города Тобольска, оказанных государственному преступнику Михайлову, и вообще о сочувствии к его преступлению тобольского общества, для чего и назначен был генерал-майор Сколков. При следствии, произведенном последним, оказалось, что со стороны начальствующих лиц города Тобольска делано было одинаковое послабление с Михайловым государственному преступнику Обручеву и бессрочноссыльнокаторжному Макееву.
Смотритель тобольского тюремного замка Козаков. Михайлов, Обручев и Макеев, во время бытности их в Тобольске, содержались не на кандальном дворе, а во флигеле для подсудимых арестантов из дворян с разрешения, по отношению к Михайлову, тобольского вице-губернатора. Камеры их не запирались. Обручев и Макеев доставлены были в Тобольск без оков и незакованными же были отправлены из Тобольска к месту ссылки. Михайлов прибыл закованный; по прибытии помещен был не в замке, а в квартире надзирателя острога Устюгова и в тот же день, по приказанию полицмейстера, был раскован и затем переведен во флигель для подсудимых дворян. Камера его, так же как у Обручева и Макеева, не запиралась. Увольнялся он из замка, с разрешения полицмейстера, к вице-губернатору Соколову, лекарю Онучину и другим лицам. Посетители бывали у Михайлова с разрешения вице¬губернатора.
От этого последнего показания Козаков на другом допросе отказался, объяснив, что ссылку на вице¬губернатора научил его сделать полицмейстер Кувичинский, а что на самом деле впускал посетителей он сам, без билетов, в чем и сознает себя виновным.
Показание полицмейстера Кувичинского. Преступники Михайлов, Обручев и Макеев содержались не на кандальном дворе, а во флигеле для
52
подсудимых арестантов из дворян; но это было сделано по издавна заведенному порядку в тобольском тюремном замке, где отделялись содержавшиеся преступники привилегированных сословий от простого. Что же касается того, что давал ли он прямо приказание смотрителю замка Козакову о содержании Михайлова, Обручева и Макеева во флигеле подсудимых дворян, то он этого не помнит; но может быть, и давал. Камеры означенных трех преступников никогда не запирались, также по существующему издавна порядку. Отдавал ли он приказание смотрителю расковать Михайлова по прибытии его в Тобольск, не помнит, но не отрицает, что мог и отдавать, уважая в преступнике дворянское сословие, к которому последний прежде принадлежал. О посещениях, делаемых к Михайлову разными лицами, он вначале ничего не знал, но когда смотритель доложил ему об этом, то он не приказал никого пропускать без его записок; сам же дозволил бывать у Михайлова только полковнику Ждан-Пушкину, а также дозволил Михайлову быть на обеде у лекаря Онучина. В самый день отправления Михайлова из Тобольска к месту ссылки оп дозволил ему быть в доме Ждан- Пушкина, откуда Михайлов отправился в Нерчинск, а не заковал его при отправлении потому, что не пришло это в голову.
Генерал-майор Сколков, при произведении следствия, открыл, по отношению к Михайлову, следующее обстоятельство: на другой день по прибытии Михайлова в Тобольск лекарь тюремного замка, по обыкновению, осматривал его и нашел, что у него сильное кровохаркание, а на теле были синяки на нижней части голеней, почему начал его лечить, но, по тесноте помещения в больнице, Михайлов во время лечения оставался в своей камере и поэтому же оставлен был в Тобольске с 31 декабря 1861 г. до 27 января 1862 г. В январе 1862 года Михайлов подавал прошение в тобольский приказ о ссыльных о разрешении ему отправиться к месту ссылки, по болезненному его состоянию, не с партиею пересыльных арестантов, а на почтовых. Вследствие этого прошения тобольская врачебная управа свидетельствовала Михайлова и нашла, что он действительно не может не только что идти с партиею арестантов, но не может даже следовать и на пересыльных подводах, почему разрешено ему было отправиться, на свой счет, на почтовых. В день отправления его в ссылку из Тобольска в квартире Ждан-Пушкина, по показанию находившегося у последнего в услужении человека Лыскова, капитан генерального штаба Скибинскнй взял из чемодана Михайлова, где лежали арестантские его вещи, кандалы, разбивал их молотком, а жена Ждан-Пушкина сказала будто бы, что кольцо от этих кандалов нужно оставить на память о Михайлове. Но это показание Лыскова опровергается показаниями двух жандармов, сопровождавших Михайлова из Тобольска, которые объяснили следственной комиссии, что, принимая из квартиры Ждан-Пушкина арестантские вещи Михайлова, они приняли вместе с ними и кандалы его, совсем целые. Кроме того, в комиссии, для большего убеждения, по распоряжению генерал-майора Сколкова, при кузнецах разбивались арестантские кандалы молотком, и оказалось, что без помощи кузнеца разбить их невозможно, о чем и составлен был генерал-майором Сколковым акт.
53
Продолжаются показания подсудимых.
Показание тобольского губернатора Виноградского. О послаблениях, которые оказывались Михайлову, Обручеву и Макееву, он совершенно ничего не знал. Вице-губернатор и директор попечительного о тюрьмах комитета, напротив, всегда представляли ему, что в тюремном замке нет никаких беспорядков; сам же он не мог бы допустить их, потому что хорошо знает, что всякое послабление, оказываемое таким преступникам, как Михайлов, Обручев и Макеев, есть протест против правительства. Об этих послаблениях он не мог иметь даже частных сведений, потому что не имел никаких частных сношений с обществом: все время его поглощалось служебными занятиями, в которых он, как человек бедный, видел всю цель своей деятельности. Кроме того, во время бытности Михайлова в Тобольске, он занят был приготовлением к ожидавшейся ревизии генерал-губернатора, и потому узнал о послаблениях, делавшихся преступникам, только из бумаги, полученной им от генерал- губернатора, вследствие которой он потребовал донесения об этом предмете от полицмейстера и получил объяснение, что послабления преступникам делались смотрителем замка по приказанию вице-губернатора и прокурора. Это донесение он препроводил от себя к генерал-губернатору. Доходили до него частные слухи, что преступник Макеев отлучался из замка к прокурору, за что он делал выговор полицмейстеру; в статейном же списке Макеева не сказано было, что он отправляется в ссылку закованным, и из сведений, полученных им от приказа о ссыльных, видно было, что он прибыл в Тобольск незакованный. Обручеву, по ходатайству жандармского штаб-офицера, он позволял прогуливаться, для здоровья, около памятника Ермака, в сопровождении жандарма.
Показание вице-губернатора Соколова. Как
