уверять. — Прощайте. Из Нижнего буду писать comme il faut — а здесь ни пера, ничего, зато дружбы к вам много, много. — Перед вами вспомнил только — кого? Sapienti sat106[106].
Александр.
138. А. Л., А. В., В. А. ВИТБЕРГАМ и П. П. МЕДВЕДЕВОЙ
Нижний Новгород, 1838 г. 1-го января.
Еще раз поздравляю вас, Александр Лаврентьевич, с Новым годом — как-то вы провели его? Я — одиноко в гостинице, с вечной одной мечтой и временами с вами, запивая вином слезу горячую. Наша встреча была важна, вы были Виргилий, взявшийся вести Данта, сбившегося с дороги. Жаль, что вы не совсем поступили, как Виргилий, — он довел Данта до Беатриче, до рая, а вы должны были покинуть меня
251
на Бахте, — извините, что кончил глупостью. Вы понимаете, ну, стало, довольно. Прочтите мое письмо к Эрну — оно напомнит вам меня.
И вас, Авдотья Викторовна, поздравляю с Новым годом.
И вам, Прасковья Петровна, мой братский, дружеский поклон. Что ваше здоровье?
Вам тоже, Вера Александровна, и притом искреннейшее желание, чтоб ваша чистая, светлая душа не тускла никогда. В вас отразилось много от Александра Лаврентьевича, храните это наследие.
А засим прощайте — велю себе подать икорки с лучком, да и в путь. Однако под конец моя разбитая голова попала на проклятую мысль болеть — и болит.
Прощайте.
139. А. Л. ВИТБЕРГУ и П. П. МЕДВЕДЕВОЙ 3 — 6 января 1838 г. Владимир.
Владимир, 3 января.
Так, как христианин останавливается с благоговейным трепетом, не входя в храм, на паперти, — так я остановился перед Москвою — еще нога пилигрима не так чиста, чтоб коснуться святого града. Москва, Москва!
А как все переменилось, здесь на каждом шагу виднеется Москва, entre nous soit dit107[107] теперь только я понял, что в смысле внешней жизни Вятка лишена всех гражданских удобств, что мы только прижились. Зато славные люди там. Будьте коротки с Репиным, да я еще отправил к вам Беляева — я его узнал только в Яранске, вы найдете в нем человека.
Водки не пью и ничего, кроме вина, и то для поддержания головной боли, которая мне начинает нравиться.
5 января.
О порядке моей жизни обязуюсь рапортовать нижеследующее: отвык обедать, ем ужасно мало, кофею пью еще больше. Совершенное ниспровержение всех гражданских обыкновений. Сегодня для курьезу буду в 7 часов обедать, а вчера совсем не обедал.
Прошу в ответе писать подробно — о всем вашем. Ежели вы, Прасковья Петровна, больны, то это очень дурно, а все оттого, что за обедом ложку супу и стакан воздуху. Поцелуйте за меня мою фаворитку Люденьку, а после Любеньку, ежели у ней ногти в порядке, а после Сонечку, ежели она не шалит. И Николаю Петровичу здравия желаю.
Ежели вы возьмете108[108] на себя труд прочесть мое общее послание к Эрну и Скворцову, то узнаете все подробно. Прощайте.
А. Герцен.
6-го января.
Прощайте.
140. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
Владимир. Января 5-го 1838.
Милый ангел — я с трепетом жду ответа на один вопрос, который я сделал. Жандармский полковник говорит, что он не слыхал о полицейском надзоре. — «Итак, мне можно в отпуск?» — спросил я дрожащим голосом. — «Куда?» — «В Москву». — «Сомневаюсь, чтоб вам позволили въехать в столицу». — «А в Московскую губернию?» — «Какая же разница от Владимирской — разумеется, пустят». — Господи, кто измерит все находящееся в этих двух словах? В мае месяце в Загорье… Опять погодим радоваться, полковник сам порядком не знает, он обещал спросить и сообщить мне ответ. Наташа, Наташа, прояснивает небо. О!..
Через несколько дней явится к кн<ягине> Найденов с письмом, вот тебе и очевидец; он говорит, что я очень состарелся — это 9 месяцев тюрьмы, это 2 года 8 месяц<ев> ссылки, это разлука, это история с М<едведевой>. Итак, ты меня увидишь стариком — но Найденов меня не видал 5 лет, а ты имеешь портрет, разительно похожий. Я писал к тебе в княгинином письме, только и есть солганного, что слово Вы — вольно им иметь очи и не видать. Итак, теперь надобно подождать ответа об отпуске.
Многие пишут журнал своих действий, мыслей и чувств, я отроду не делал этого. Да и странно, будто мысль должна непременно храниться вне души, будто ей нет места внутри, будто она там затеряется — и при всем том какой огромный, богатый журнал моей жизни письма к тебе. Мне ужасно хочется перечитать их — помнишь, я писал, как мы вместе будем повторять нашу жизнь? — Теперь я весь твой — нет людей, и они мне не нужны. Я всем друзьям сказал «прощайте». Так, как сказал мечтам о славе, о поприще, о деятельности «прощайте». Вся моя жизнь в тебе. Кончено! Я искал великого и нашел в тебе, я искал святого, изящного и нашел в тебе. Итак, прощай, весь мир! Ты мне дал все дурное и все хорошее —
253
теперь расстанемся, теперь моя жизнь одна апотеоза Наташе. И я чувствую силу оторваться от всего. Было время, когда, судорожно проницая в жизнь болезненным взором, я говорил:
108[108] Орфографическая ошибка!
«Любовь погубит меня» — потому что под жизнию я разумел славу. И в самом деле она погубила меня. Мало-помалу во мне вымерло все и вся душа образовалась в алтарь тебе. Наташа, перед этим подвигом должны склониться все. Весь род человеческий никогда не сделал бы со мною этой перемены — ее сделала дева-ангел!
Как необъятна твоя светлая душа, я вольно гуляю по ней, как огненная комета по эфиру, нигде преграды, нигде материи — везде небо. Клянусь тебе, что я не умел всем пламенем воображенья постигнуть, чтоб человек мог стоять так высоко, как ты, — да ты и не человек, ты ангел — и моя — моя. Великий боже, в прах повергаясь, благодарю я тебя; возьми тогда мою жизнь в цвете лет, я узнал тебя и мир в ней. Я никогда не считал себя способным так любить. Наташа, Наташа — я ужасно люблю тебя. Всю бы жизнь сидел вперя взор мой на тебя — даже руки бы не взял — взор выше, невещественнее. Один поцелуй, один, и с ним смерть. — «Ах бедные молодые люди, — скажет чувствительная толпа, — как были счастливы и умерли». — Дай же бог им столетнюю жизнь, нам ее не надобно. Даже благодарности вам нет, люди, — вы отвлекали меня от Наташи — только во имя ее позволяю вам приближаться, да, остановитесь передо мною, я выше вас, я Александр ее. Вот настоящая-то высота, вот слава. Natalie — двадцать раз написал бы твое имя, это крест, которым я отженяю все нечистое, это призыв всему святому. Друг мой, бытие мое расширяется, и, как океан, плещет, волнуется, и, как небо, ты смотришься в меня.
Я писал к кн<ягине> о Загорье с намереньем — напиши мне, что она на это скажет. — Сестре Emilie salut et amitié. — Сюда приедет Егор Ив<анович>; я думаю, это сделает маленькую остановку в нашей переписке — покорись и этому лишению, мой ангел.
Твоей Саше мой дружеский поклон.
На обороте: Наташе.
141. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ 7 — 8 января 1838 г. Владимир.
7 января 1838. Владим<ир>.
Опять к тебе, опять к тебе, мой милый ангел. Я перечитывал свои статьи — все мелко, кроме «Maestri» и некоторых
254
мест, все не говорит душе. Я взял твои письмы. Наташа, ну посмотри на меня, видишь ли ты этот восторг на лице, эту слезу?.. Который раз я перечитываю эту поэму, сладко, сладко. — Я пишу ко всем: «Друзья, друзья, не хочу вас обманывать, я не ваш, мне вас не надобно, идите своим путем, моя жизнь полна, имеет направление, цель, она выше вашей жизни, она жизнь для Natalie, жизнь ее, жизнь нас двоих. Ты, Огар<ев>, от меня ничего не требовал, кроме чтоб я был я, ну люби же меня по-прежнему и я тебя, и радуйся моему счастью». Да я и других всех готов любить. Музыкант может читать философские книги и политические, но все это hors d’oeuvre109[109] — его назначение музыка. Мое — ты, остальное я буду схватывать на дороге, встречаться, благословлять, жать руку и пройду мимо. Я вас не забуду, пилигрим всегда вспомнит дерево, под которым он отдыхал, идучи в страну обетованную. И ты стояла возле меня всю жизнь, и я искал великого! Ты хотела повергнуть свое существование в мое, исчезнуть в нем — нет, я повергаю свое в небесную душу твою, ангел-хранитель. Addio! Addio! всему миру.
8 января.
Наташа! Почти нет возможности, чтоб я не увиделся с тобою в Загорье. Так или иначе я буду там. Но, может, надобно будет не видаться с княгиней и ни с кем — это твое дело устроить. Итак, вот она, надежда, совершающаяся рядом с нами, вот она! Не думай, что это мечты, — все обдумано, все расположено, и четыре месяца на исполнение. И мы увидимся без них, мы увидимся под открытым небом — так, как ты этого хотела. Что со мною будет, когда я буду подъезжать к святому месту, где живет ангел? — Одно может помешать — ежели папенька приедет сюда прежде вашего отъезда, — но это мудрено себе представить, я знаю его сборы, да и тут можно положиться на мою хитрость. — Чудеса, в каждом письме моем есть намеки, и он отвечает на них, — но как отвечает — как будто совсем не понимает, и для чего эта комедия, не понимаю.
С нетерпением буду ждать твоего ответа — он будет радостен. Прощай, Natalie — не прелестна ли наша жизнь. Даже эти четыре года (когда совсем пройдут) примут величественный характер, исполненный поэзии — одно пятно на них, но сколько слез раскаяния лилось на это пятно, но
Une mer у passerait sans laver la tache
Car l’abîme est immense et la tache est au fond.
255
Но милосерд бог — увидим, чем кончится 1а та1еЬеИа. Б1опа110[110], как говорят итальянцы
142. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ 9 — 10 января 1838 г. Владимир.
Владимир-на-Клязьме, 1838. января 9.
109[109] второстепенно (франц.). — Ред. 110[110] проклятая история (итал.). — Ред.
Наташа, твое письмо от 6 я получил 8 — как быстро! Ангел, ты страдаешь, тебя мучат, и я все еще не могу прямо и открыто протянуть тебе мою руку. Потерпи еще, ты терпишь за меня. — Ничего упущено не будет, чтоб ускорить возможность отъезда. Ты терпела столько — терпи еще, до июля мы увидимся — я клянусь тебе 111[111]. Но отчего же ты не
