ночи.

Наташа! Вот мы у преддверия великого дня, да не помрачит З марта дивное 9 апреля. Нет, этим двум дням не тесно в нашей душе, о нет, разве тесно на небе от Благовещенья, Преображенья и Воскресенья? Несколько месяцев была скована душа стенами, когда я взглянул на Москву и чуть не пал со слезами на колена, — мир земной в пышном наряде города показался мне на минуту и спрятался. Прошло еще несколько месяцев, и перед одинокой, одичалой душой явилась ты, мир небесный вошел в образе девы к узнику! Ангел, до завтра»

Девятое апреля.

Лети в мои объятия, голубь, не испугавшийся гибели, лети — ты не испугалась будущих страданий и должна была прострадать три года; но вот и награда, лети, лети в мои объятия, грудь моя пространна, ты будешь счастлива на ней. Пройдены три мрачных года, благословим и их, малодушно к мертвым питать злобу.

А ты, чай, ждала меня, мой ангел, — чай, грустишь, что я не приехал. Погоди несколько дней, и увидимся, погоди несколько

357

недель, и не расстанемся до гроба; а в гробе на минуту разлука, что нам друг без друга делать на земле? Скоро, скоро, страшно вздумать, как скоро… Теперь я уж не спрошу, пугает, ли тебя участь голубя. Эта-то участь и подняла тебя так недосягаемо высоко, и, подымаясь, голубь унес вверх и ракету, а между тем буйный огонь, который бы разорвал ее, превратился в кроткий пламень.

Наташа, ты велика, как бог!

А третье марта, как святая святых, виднеется за царскими дверьми, 9 апреля не может всё поглотить души, великий день за ним — велик!

Прощай, милый ангел, отвечай тотчас насчет свидетельства и тотчас советуйся с Emilie — спасай любимые вещи. В конце мая, ну не прелесть ли — природа во всем цвету и мы радостные, венчанные посреди нее.

Сбылось твое предчувствие в первый праздник.

Твой Александр.

173. А. Л. ВИТБЕРГУ

7 апреля 1838 г. Владимир.

Ежели вы прочли письмо к Эрну, то не для чего писать о том же, Александр Лаврентьевич, да и у меня на душе, рассказать вам, три восторга, три вдохновенья. Господь очищает мою душу. Слава ему, слава!

Я говел — холодно, пришел на исповедь, священник-поэт увлек меня, мы расстались тронутыми, я каялся, обличал себя и клялся исправиться, он молился обо мне — и не для формы. Вот первая минута. В молитве провел я время до причастия, прихожу в церковь, подхожу к дарам, в то же самое время женщина подняла маленького ребенка, и священник сказал: «Причащается раб божий Александр» — и прибавил: «и раба божия Наталия». — Вы это понимаете, толковать нечего — это вторая минута. Третья — обедня в праздник, архиерейская служба. Да, греческая литургия — поэма, это мистерия и драма высочайшая. Вот идут четыре дьякона на четыре конца мира проповедовать евангелие, вот Его наместник в прахе молит бога благословить жертвоприношение. Но прежде он у ног клира — который целует руку Его, потом у ног народа — чистым идет к престолу. Это высоко! Маститый старец выходит из алтаря, т. е. с Востока, как Геспер, и говорит Западу: «Христос воскресе». — Тысячью голосами подтверждает Запад, говорит Югу, Северу, и Север и Юг подтверждают. Тогда Старец обнимает

358

и целует клир, целует всех, и все целуются, все ликует. Искупление мира совершилось! — Поверите ли, что я совершенно увлекся поэзией литургии и так от души целовался с священниками, как сын с отцом. — О, вот каким хотел Христос человечество: чтоб весь род человеческий обнялся и прижался бы к его неизмеримому сердцу. Весь род человеческий должен любить друг друга, как я и Наташа любим.

А что они сделали — люди! — Снисхождение — они еще поправятся, они дети, будут взрослые.

Ну, еще новость. Из прошлого письма вы могли догадаться, что я виделся с Наташей, это было в седьмом часу утра, на полчаса, она требовала, чтоб седьмой час каждого дня был посвящен молитве. Я исполнил волю посланницы божией — и, поверите ли, никогда не просплю седьмого часа, и теперь так привык, что, как проснусь, рука поневоле складывает крест, и уста поневоле начинают молитву. Моя молитва проста: одна благодарность за то, что существует Ангел. Больше ничего. Потом часто опять засыпаю.

О, какое необъятное расстояние между моей вятской жизнию и здешней. И сухая мысль о славе падает, и все, все обращается в одну светлую область любви…

Мы умрем от любви.

Желал бы умереть в то самое время, когда кончится венчание, тут, в церкви, тут, перед престолом, — или нет — выйти на воздух. Природа тоже церковь — но зодчий — бог. — Моя фантазия делается шире, а ум глупее — хороший признак.

Обнимаю вас, как сын.

А. Г е р ц е н .

Was m-me Medwedeff betrifft, so kann ich Ihnen sagen, daß Sie eine ausserordentliche, grosse Frau ist, jetzt schätze ich Sie hoch wie einen Engel139[139].

На обороте: Милостивому государю Александру Лаврентьевичу Витбергу.

174. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ

11 — 12 апреля 1838 г. Владимир.

11 апреля.

Вчера, мой ангел, я не писал тебе — день мрачных воспоминаний, сегодня три года, как я был проездом в том же Владимире. Я был как-то душою утомлен вчера, и сегодня тоже, не

359

от воспоминаний, не от прошедшего, а от зари будущего счастия, от восходящего солнца. Мы здесь чудесно проведем время, я начинаю любить наш маленький Владимир. Ты не можешь себе представить, как изящно его положение, я беспрерывно гуляю. Мы вместе будем гулять — нужно ли еще хоть слово, ты чувствуешь, что это! Ну что же, сделала ли ты что-нибудь? Я писал Егору Ив<ановичу>, чтоб он вручил тебе деньги для священника. Бога ради, торопись, помни, что Александр будет мучиться, пока не в его руках свидетельство, умоляю тебя, кончи это скорее. Хорошо было бы тебе поссориться с сиятельнейшей покровительницей; но я все оставляю на твою нолю, пиши только подробно как, а я выполню. Здесь затруднений не жди, сам архиерей будет на нашей стороне. А ежели и будут затруднения — будут готовы и другие средства. Иди же, время, иди быстро, как молния, а тогда остановись, как северное сияние. Наташа, в конце мая будут месячные ночи — и не один выйду я на вал смотреть, как лучи его опираются на древний собор Андрея Боголюбского, и стелются по необозримым равнинам, и всасываются Клязьмой. Я иногда с улыбкой думаю, как в материальном отношении круто переменится твоя жизнь: новый мир, новый город, новая природа, все, все новое и притом все поглощенное гармонической, полной любовью без разлуки. Не правда ли, сильно бьется твое сердце, и слеза, и улыбка, и страх, и восторг. А страх ужасный, трепет пробегает по жилам — это тот трепет, с которым пилигрим склоняет колена пред гробом господним, идучи долго, долго, пришедши с Запада в огненную Палестину. Почта еще не пришла, но, вероятно, часа через два придет. Прощай — пойду гулять. Ну поцелуй меня на дорогу…

11-го. После обеда.

Давеча я был глуп — а теперь грустен; несмотря на то, что письмо твое от 9 получил. Я ждал ответ по крайней мере на два письма, а ты ни одного не получила. Тебе ужасно доставляют письма, почта никогда не опаздывает так долго. Меня сердит, что ты ждешь так долго и грустишь. О, надобно, надобно соединиться как можно скорее, бог с ними, с нашими nos amis

139[139] Что касается т-те Медведевой, то могу вам сказать, что она исключительная, великая женщина; я чту ее, как ангела (нем.). — Ред.

los ennemis140[140]. Знаешь ли, в каком положении теперь моя и твоя душа, — нам не вынести пятой доли того, что выносили до 3 марта, — грудь проломится. Наташа, достань же, бога ради, достань свидетельство. Ни мыслей нет, ни чувствований ясных, пал туман на душу.

Честь имею поздравить с высокоторжественной милостью царской, оказанной дядюшке Льву Ал<ексеевичу >.

360

Ночь.

Не могу ровно ничего делать. Ангел мой, спаси меня от этого томного ожиданья, которое именно тем и несносно, как ты пишешь, «что его можно перенести». Ну говори же, повторяй, что скоро, скоро ты моя, ты здесь — и расступятся тучи, и настанет день, закат которого будет конец жизни, за которой вечность. Наташа, я чувствую близость. Как получу твой ответ, так увижусь с тобою (как 3 марта). Лучше было бы не откладывать до июля, я сделаюсь болен. В идее решено — итак, чего же ждать? Ты, верно, спишь, мой ангел, покойся же, лягу и я. А похвали баловня — он ни разу не проспал седьмого часа. Так исполняет он заповеди, данные богом через его ангела.

Прощай.

12 апреля. Втор<ник>.

Сон, дивный сон! Я видел тебя в венчальном платье, и ты была так лучезарна, так хороша! Мы сидели долго, долго на диване, и когда я проснулся, я искал твоей руки. Почти всякую ночь после 3 марта вижу я тебя, это счастье.

Прощай, прости, что письмо коротко, ей-богу, не могу писать, пока не получу ответ на предложение.

Твой Александр.

На обороте: Наташе.

175. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ 16 апреля 1838 г. Москва

Ангел мой, сию минуту приехал, имею много сказать и… и. Устрой как хочешь, я приду за ответом в сумерки к Аркадию, во всяком случае вели ему ждать меня в четыре часа утра. — Опять секретно и там же. Сообщи Emilie. Твой фельдъегерь заслужил поцелуй, через час после твоего письма он уж несся по грязи.

176. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ 20 — 21 апреля 1838 г. Владимир.

Середа. Пять часов утра.

Ангел мой, я сейчас воротился — и к тебе. Твоя последняя записка пугает меня, каким образом ты хочешь одна приехать сюда и как пробудешь несколько дней до венчанья? Это невозможно

361

и потому при первой возможности оставь княгиню и — к Астраковым, дальнейшее предоставь мне. Боже, что-то у вас было. Страдалица, — но вспомни любовь Александра, не из твоих ли уст я слышал подтверждение о счастье, и потому повторю — твердость!

А прелестны были два мига в два утра, когда мы, крепка Соединенные в объятиях друг друга, наслаждались, вдохновлялись друг другом. 3 марта было не в меру груди человеческой, это день страшный, может, величайший в нашей жизни, тогда любовь поглотила нашу отдельность, даже уничтожила все способности.

Папенька хуже всех, эгоизм холодный, бесчувственный и только. Завтра получу письма, которые откроют завесу, а, господи, чего я не перестрадал, ожидая Тат<ьяну>Алекс<еевну>, когда она была у тебя. Письмо, которое я послал с нею, Кб достигло цели, я хотел им взбесить