же? Неужели узкая теория северо-американцев, феодализм Англии и прусские гелертеры — всё, что может человечество?.. Черт знает что на меня нашло за любомудрое расположение.
Так как на той странице письмо окончено по форме, то и ни нужно его 2-й раз оканчив<ать>. Что Herr Барон? Что Сайтов и его свадьба? Новостей всяких литературных и безграмотных и etc.
199. Н. Х. КЕТЧЕРУ Конец августа — начало сентября 1838 г. Владимир.
Чудак ты: я мало пишу, а сам никогда ничего и туда же с репримандами. И ты говоришь, что в тебе мало экспансивности, в то время как ты живешь дружбой и симпатией. — Огарева молчание приводит меня в грусть. Нет, он не мог перемениться, не мог, но как же понять его скорбь о друзьях и молчание со мною? Потеря его была бы для меня потеря половины благородных верований, но доселе вера моя в него незыблема. — Ты что-то слишком дурным находишь аккуратность Симонова в получении своих денег. — Я бы не сделал так, как он, но, впрочем, очень дурного тут ничего нет: я ему отдал 600 руб.
390
Я, ежели успею, то пришлю с Левашовым всего «Лициния» (1-я часть) — да повторяю, хочешь ли для «Наблюдателя» статей от меня? И почему ты не прислал моей писанной книги?, В ней надобно то и се поправить. Когда возвратишь — через наш дом, напр<имер>, — тогда пришлю новых статей.
Ежели письма распечатывают, то это лучшее доказательство, что есть на белом свете люди, которым нечего делать, а так как, может, и это распечатают, то буду учтив и обращусь с речью:
«Г. NN
Не стыдно ли вам читать чужие письма, и неужели вы так глупы, что думаете найти вашей грубой удочкой что-нибудь?
Ха-ха-ха.
Прощайте, любезный незнакомец».
Благодарю за книги. Писать, ей-богу, некогда. — Спроси Измаила. Приезжай. Друг, сделай одолженье, приезжай.
200. Т. А. и Н. А. АСТРАКОВЫМ 19 сентября 1838 г. Владимир.
Что же ваш Николай мне не отвечает, можно ли доставить письмо, приложенное тогда, — а мне это очень хочется знать, а вот почему я теперь пишу к вам об этом, а не к нему, этого и сам не понимаю, и потому середь речи обращусь к нему. Что же, друг, когда сбудется твой слух о скорой развязке, хотя мне индивидуально хорошо жить, но пора выйти на свет божий. — Что же Барон и Сазонов грозились посещением, — за чем дело стало, — хочется с родными повидаться. Тебя не зову — потому что наверное не поедешь. — Ну, мое почтенье.
А. Герцен.
201. А. Л. ВИТБЕРГУ и П. П. МЕДВЕДЕВОЙ
1 октября 1838. Владимир.
Портрет Александра Алексеевича Корнилова и письмо ваше от 20 сентября, почтеннейший друг Александр Лаврентьевич, получил. Благодарю душевно.
Вероятно, теперь Авдотья Викторовна дома, желаем узнать, счастливо ли окончила она путешествие, и усердно кланяемся ей.
391
Причина моего письма следующая. Лев Алексеевич выхлопотал помещение двух из детей Прасковьи Петровны, Николеньку и одну из девочек, — это, впрочем, будет уже в будущим году. Слава богу и еще раз слава богу; но вместе с этим он спрашивает, хочет ли Пр<асковья> Петр<овна> место классной дамы в том самом отделении Воспит<ательного> дома (институт детей чиновников ниже 8 класса), где будут ее дети; сверх разных выгод, будет и то, что вторая из девочек может воспитываться там же. Я пишу все это к вам и к Пр<асковье> Пет<ровне>
потому, что она редко дает прямые ответы, а тут надобно действовать. Итак, я требую: 1-е — хочет или нет Пр<асковья> Петр<овна>; 2-е — ежели хочет, то писать просьбу по форме, которую я пришлю не отлагая, и 3-е — обещать мне непременно ехать из Вятки, ежели я напишу, что это нужно, Считаю я необходимым говорить и требовать это, потому что просьбы об детях были поданы в Совет в сентябре, т. е. 8 месяцев после того, как мне писал Эрн, — по этой методе Пр<асковье> Петр<овне> невозможно получить место. Да, à propos, s’il faut passer par un petit simulacre d’examen à l’Université153[153], я не думаю, чтоб это испугало Пр<асковью> Петр<овну>, особенно при протекции Льва Алексеевича, это вовсе ничтожно. Au reste154[154], может, это и не нужно.
Прощайте. Видели ли вы памятник Сусанину (кар<тинка> в «Журнале М. В. Д.», след., в канцелярии губерн<атора>)? Мне нравится. Работник упал в самом деле с Ал<ексеевского> монастыря. Я писал, что вы не поняли тон, в котором я рассказал это происшествие.
Обнимаю вас и остаюсь верный и неизменный
А. Герцен.
Я пишу стихи — вот новость.
Да получила ли Вера Ал<ександровна> нашу грамотку 17 сентября?
Александр Лаврентьевич, как бы довести до мерзавца Тюфяева, что дети все-таки помещены?
Жена моя, сиречь Наташа, говорит, ежели б она вас увидела, то обняла бы и расцеловала — это весьма огорчает меня, и питому, ежели вы приедете, готовьте пистолеты и т. п.
Виктору мое почтение.
Рукой Н. А. Герцен:
Верно, Александр хотел меня испугать, написавши вам, что я хочу обнять — но ошибся — я подтверждаю письменно и своеручно мои
392
слова — о! Дай бог исполнение желания, дай бог!! — Жду с нетерпеньем от Авдотьи Викторовны уведомления о путешествии, как приятно мы провели 22 сентября! Вы, верно, почтенный друг наш, не сетовали, что приезд ее замедлил днем155[155]. Итак, обнимаю вас всех, родные, милые друзья!
153[153] кстати, если придется выдержать подобие университетского экзамена (франц.) 154[154] Впрочем (франц.). — Ред.
Ваша Н. Герцен.
202. Н. Х. КЕТЧЕРУ 4 октября 1838 г. Владимир.
Любезный Кетчер! Левашов проездом здесь, и на одну минуту, писать некогда; но несколь<ко> слов скажу, потому что жаль пропустить случая. При первой оказии я пришлю тебе первую часть фантазии «Палингенезия». Я написал Сазонову, что это драма; нет, просто сцены из умирающего Рима. Это первые стихи, с 1812 года мною писанные; кажется, 5- ст<опный> ямб дело человеческое. — Еще начал я диссертацию о том о сем. Напиши мне непременно, вступить ли мне в сношение с Полевым? Послать ли ему что-нибудь или нет. Сделай одолже<ние> напиши. Далее, я subintelligitur156[156] счастлив — однако, пора расстаться с провинцией: сердцу довольно, но хочется и для ума деятельности. А вы, варвары, книг посылаете мало.
Я определяюсь здесь к месту.
Прощай.
Отослано ли мое письмо к Огар<еву>?
Владимир.
4 окт<ября>.
Наташа клан<яется>.
203. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМ Октябрь 1838 г. Владимир.
1838. Октября. Владимир.
Caro! Я своекорыстно обрадовался твоему намеренью идти в директоры, здесь есть ваканция: был дир<ектором> Калайдович, его прогнали, теперь правит должность Соханской, поистине один из казенных скотов нашего времени. Не хочешь ли? Вот бы прелесть. И ты полковой командир Дмитрия Вас<ильевича> Небабы (который здесь во всем городе считается Лейбницем). Выгоды: 175 в<ерст> от Москвы; остальные выгоды —
большие невыгоды: бедный город, глупый город — но все это перевешивается истинным удовольствием и честью быть в одном городе с Герценым, одним из самых лучших моих знакомых скажи мне вот что: в вятской гимназии есть учитель русс<кой> слов<есности>, превосходный человек и ученый насколько нужно, учился в Казанс<ком> унив<ерситете>, ему остается год пробыть в округе, а потом я ему советую бросить Австралию и ехать в пред- Европие, т. е. Москву, ¿ Есть ли возможность (и какими средствами) получить место по сей части? А человек такой, о котором стоит позаботиться.
Далее quasi-драма идет; мне нравится, да хочется, чтоб еще нравилось кой-кому. Наташа — судья пристрастный. Пришлю образчики, да только это не драма (я соврал, писавши к Саз<онову>), а сцены. Хочется печатать что-нибудь, хочется свое имя записать между Сенковским, Ал<ександром> Анф<имовичем> Орловым, Бенедиктовым! — Что за скот выдумал печатать портреты в книге, издав<аемой> Смирдиным, и в главе Сенковский, после Пушкин. Я скажу про нашу литературу как Югурта про Рим: «О продажный город. Жаль, что нет покупщика на тебя». — И кто будет покупать лица Тимофеева, Кукольника и пр.? Я думаю, все это делается для того, чтоб так нагадить и намерзить литературные занятия, чтоб порядочному человеку равно казалось красть платки и печатать книжки. Оно уж и началось с издания журнала Cloaca maxima — «Б<иблиотека> д<ля> чт<ения>», — наконец, дошло да мни, что, наряду с Пушк<иным>, гравируют А. А. Орлова — да верить ли подобным нелепостям?
Мое почтенье.
Позвольте мне вас, Татьяна Алексеевна, преусердно поблагодарить за хлопоты по просьбе Наташи, предоставляя ей пространнее распространиться; я ограничиваюсь тем, что, с вашего дозволенья, целую вашу ручку.
Рукой Н. А. Герцен:
Начало моего писания к вам на той странице. Хочется еще несколько слов сказать — что вы поделываете в столице, — мы живем как отшельники, ни к нам никто, ни мы никуда, кроме семейства Куруты. Книги, фортепиано, воспоминания и море блаженства настоящего, слившегося с будущим… Ну довольно уж. Что Николай, выздоровел ли? Еще вас обнимаю от всей души.
Ваша Н.
Благодарю, благодарю и благодарю — а как — знаете сами, мантилья превосходна, воротнички хороши, а кацавеечка дурна. Остальные деньги пусть у вас, может быть по бессовестности своей опять обращусь к вам с просьбой.
Что ежели это возможно, чтоб вы с Николаем переехали сюда? Мы, вероятно, еще долго здесь пробудем, Александр хочет занять должность.
394
Как бы желала вас видеть, обнять крепко, крепко… почему знать, может быть это и скоро будет! — Пока мысленно вас целую. А вы мне все являетесь в мечте той заступницей, спасительницей из ада.
Николаю жму руку.
А сколько, я думаю, вам было хлопот с моими комиссиями.
204. А. Л. ВИТБЕРГУ
Ноября 24-го 1838. Владимир.
Давно, почтеннейший Александр Лаврентьевич, вы не писали ко мне. Получили ли вы посланный мною фасад Тонова храма? — Наконец я получил ото Льва Алексеевича ответ насчет Прасковьи Петровны — вот он. Дети, т. е. двое, помещены на кандидатском месте и поступят, как откроется ваканция; самой надобно быть здесь и ждать места, ибо в виду нет. — Из этого ясно, что не теперь следует ехать, а пользоваться вашим гостеприимством до того, как поместятся дети, тогда ехать необходимо, тогда и ждать будет легче, вот мой совет. Хотя Лев Алексеев<ич> и советует Пр<асковье> П<етровне> ехать, но сам говорит — может, год придется подождать. По-моему это было бы очень неосторожно: в Москве жить не то, что в Вятке, и так оставаться до тех пор, пока я извещу о детях. Все это вы потрудитесь передать Пр<асковье> Петр<овне> вместе с дружеским поклоном.
Что вы поделываете? Вятка, вероятно, с каждым часом делается скучнее. Я занимаюсь, иду с человечеством, сколько могу и понимаю. — Нынешняя немецкая философия (Гегель) очень утешительна, это слитие мысли и откровения, воззрения идеализма и воззрения теологического. — На днях я перелистывал известные вам
