тетради, которые мы вместе писали, — полна была жизнь ваша и совершила высокое предназначение жизни, я возвращаюсь к мысли, которую имел очень давно: «Сознание всех трудов, совершенных вами, сознание, что жизнь не тщетно была прожита, должно служить опорой теперь, и с этой опорой не тяжело настоящее». Оно тяжело мелочами, реальностью, но не душе, душа взмахнет крылами, и исчезает болотистый, грязный мир реального. — А ужасную пыль наносит на душу суета и хлопоты домашнего, я их отталкиваю «обема рукама» — и как ничтожны они, почти стоят на одной доске с сплетнями и пересудами, от которых в провинциях почти никто не изъят.
Авдотье Викторовне мое почтение, Вере Александровне поклон. Хотел было писать к Прасковье Петровне особо — но недосуг.
395
А. Г е р ц е н .
Засим прощайте, вспомнили ли меня 23 — день, в который в 1835 я первый раз слушал ваши морали, Александр Лаврентьевич.
Когда увидите, прошу засвидетельствовать Величке, который меня забыл, и Николаю Мартыновичу, который меня не помнит.
Наташа, разумеется, кланяется много и много.
На обороте: Его высокоблагородию Александру Лаврентьевичу Витбергу. В Вятке.
205. Н. И. АСТРАКОВУ
1838. Владимир. Ноября 26-е.
Любезный друг! Недавно получил я записку от Сазонова, и которой он пишет о письме, отправленном от него ко мне недели 3 тому назад, — я его не получил, а так как я предполагаю, что при том письме была писанная книга, то меня весьма занимает, что с ним сделалось. Кетчер очень неаккуратен, то не у него ли, не узнаешь ли ты? А из этого произошел, между прочим, довольно неделикатный поступок Сазонова — он повторяет мне о деньгах, взятых у него. Ежели бы Сазонов в самом деле нуждался, тогда только мог бы он себе позволить повторенье. Я займу и к Новому году отошлю ему. — Ум и таланты его заставляли меня натягивать в нем душу, но вижу, что это невозможно. Неужели он мог думать, что я утаю его 900 руб<лей> у себя, писавши 2 раза к нему, что при первых свободных деньгах я ему отдам. Вот люди и люди: у вятского покупщика Беляева я взял 4500 руб<лей> без векселя и когда отослал ему в сентябре 3500, то он пренаивно спрашивает, испил ли я себя, платя ему. Во всяком случае я при возможности в январе отошлю ему деньги, часть хорошего мненья отослал уж предварительно.
Узнай же об писанной книге?
Отец Огарева умер — sit tibi terra levis!157[157] А что, письмо к нему пошло ли?..
И прощай, вот все, о чем хотел на сей раз писать к тебе.
А. Герцен.
Я тебя вопрошал, какие возможности предстоят для перехода учителя из вятской гимназии в московскую, ты за благо
396
рассудил не отвечать, а я рассудил за благо повторить — ответь.
Что Кетчериус?
На обороте: Николаю Ивановичу Астр<акову>.
206. Н. Х. КЕТЧЕРУ 4 декабря 1838 г. Владимир.
В Ревеле под Олаевской колокольней бережется сушеный барон лет триста и ни с кем не переписывается, ну, это дело обыкновенное, и никто на него не сердится, во-первых, потому, что все его знакомые умерли, во-вторых, потому, что он сам умер.
В Москве у Яра в гостинице живет Сазонов, и тот ни с кем никогда не переписывается, а когда и пишет письма, то берет меры, чтоб они пропадали — однако я от него получаю иногда весточки. Ну, а ты,
Барон не сушеный, а Упсальский, постыдись стен, ты стенограф, каллиграф и никогда не потешишь строкой бедного Герцена.
Я сам редко пишу, да на это есть причина. На монументальный завод, черт знает где, почта не ходит, а Владимир город, богом хранимый и Боголюбским отстроенный, c’est une autre158[158] дело. Прими же в наказание эту страницу, полную глупостей, и притом безропотно, да и не вздумай хохотать, а утри слезу раскаяния, возьми перо и пиши ответ на следующее:
I. Имеются ли вести о Н<иколае> Огар<еве>? и возможность к нему писать?
II. Имеется ли возможность от тебя выручить мою писанную книгу, которую пришли по оказии через Егора Ив<ановича>?
III. Получил ли ты от Эмильи Михайловны записку и думаешь ли посетить меня?
IV. Вступать ли в сношение с Полевым, или с кем лучше?
V. Достанешь ли мне «Revue» за вторую половину 1837 и книг от Катерины Гавриловны?
очень дурно выбранных, — я досадовал после на себя, надобно бы разом прислать.
VI (из скромности на конце). Как мыслишь о плане моего «Лициния», который наружно похорошел после отрывков,
Шутки в сторону, меня удивляет молчание Огарева, письмо, полученное мною в марте, — ответ на старое, с тех пор я писал два раза, и писал о своей женитьбе, он ни слова. Я не понимаю, как он в состоянии так долго молчать и что за невозможности, — фантастические, будьте уверены. Это наводит подчас на меня грусть середь моей жизни поэзии. Теперь, Кетчер, я чист, толпу оттолкнул далеко, вечно дома, вечно с ней и с моим миром… Расту душою… Нет, не стану всего рассказывать, не за что, вот как напишешь длинное письмо мне, тогда разговорюсь.
Новостей, новостей литературных, всяческих!
А. Герцен.
Наташа часто вспоминает рыцаря белого платка, а теперь дружески жмет его руку, расковавшую ее.
Когда будешь у Левашовой, передай ей и Чаадаеву искренное почтение, и Николаю Васильевичу.
4 декаб<ря>. 1838.
На обороте: Николаю Х159[159]ристофоровичу Кетчеру.
207. А. Л. ВИТБЕРГУ
Декабря 8-го 1838. Владимир.
Почтеннейший Александр Лаврентьевич!
Письмо ваше от 22 ноября получил я очень поздно (2 декабря), потому что оно было при посылке и потому что дороги скверные. — Вас, как соприкосновенного к делу подарка Веры Александровны, дружески благодарю; но скажу откровенно: желал бы, чтоб в нем было меньше золота, работа Веры Александровны сама по себе имеет для моей жены цену огромную. Это я вам говорю не из учтивости, нет — Наташа больше, нежели друг вам и вашим, — она самая близкая родственница — зачем же золото?
159[159] Не правда ли, буква эта что-то выражает самого барона? В его характере?
Итак, артистический инстинкт мой был верен касательно Тонова проекта. — Боюсь сомневаться, что вы исполните ваше обещание; но прошу, ежели можно, не долго томить, пришлите обещанное. Это одно из давних, заповедных желаний — иметь
ваш проект, и притом именно в византийско-тевтонском стиле. — Здесь во Владимире есть древний собор, строенный при в. к. Всеволоде, он невелик, но масса его очень хороша, в нем есть что-то стройное, конченное, и, признаюсь, он для меня в 10 лучше Т<онова>. Между прочим, как нелепо огромное окно над дверями. Может, тевтонская розетка не шла; но уж и это pseudo-венецианское очень нелепо… — Да и вообще масса ничтожна. — Подобных соборов в Киеве, Москве и пр. много. Тон прибавил только мамонтовский размер. Я желал бы вам прислать фасад нашего Дмитровского собора, он одноглавый, четыреугольный, но чрезвычайно гармоничны части. Строен из дикого камня, весь покрыт барельефами (ныне поправленными!), и, конечно, строил какой-нибудь греческий зодчий. Другой собор, Успенский, тоже четвероугольный, нелеп. — А ведь византийское зодчество, т. е. зодчество с plein cintre160[160], куполом, переходами и пр., имеет, мне кажется, большую будущность. Древнее греческое окончено, оно же сводится на несколько типов. Тевтонское богаче — но что воздвигать после соборов в Реймсе, Париже, Кёльне, Милане? Но византийский стиль, рожденный у гроба господня, сроднившийся с покойной, созерцательной идеей Востока, — ему будущность большая, которую Тон не понял. — Слышали ли вы, что Кёльнский собор достроивается совершенно по первоначальному чертежу?
Душевно рад, что вы заняты. — Я занят очень много и, разумеется, не службой, много читаю, пишу и доволен собою. Мне так страшна эта жизнь постоянного безмятежного счастья, этой полной симпатии между мною и Наташей. Нет мысли, нет мечты, нет идеи, которая не находила бы больше нежели отзыв в ее душе, — развитие поэтическое, высокое. Александр Лаврентьевич, помните, вы говаривали, что «я паду», — я вам всегда отвечал: «Провидение поддержит». Ужели вы не уверены теперь, что я не паду? — Но душа моя все та же бурная, порывистая еще больше — она поюнела, весь прежний пыл, все надежды возвратились. — Небо дало залог, с ним я окреп, с ним силен!
Прощайте — к Новому году пришлю детям книг. — А скоро и 29 декабря — вспомните меня, я вас вспомню — год тому Addio, Вахта, проводы — прощайте.
Авдотье Викторовне поклон и почтение. Что Виктор, Лоренц и Базиль, которого не имею чести знать? Любенька перестала ли грызть ногти? — А вспоминает ли она плачевную историю о пиве и о прочем?
399
208. А. Л. ВИТБЕРГУ 8 декабря 1838 г. Владимир.
Теперь я к вам, Александр Лаврентьевич, с весьма важной просьбой. У Наташи есть меньшой брат, несчастный юноша, совершенно всеми оставленный. Этот молодой человек, не имевши возможности образоваться, сам собою немного выучился рисовать и пламенно желает быть живописцем. Я придумал обратиться к вам с всепокорной просьбой. Так как он вовсе бесприютен, то я бы прислал его в Вятку, буде возможно, к вам, в противном случае к Скворцову с тем только, чтоб он мог пользоваться вашими советами. Si cela est faisable161[161], вы меня обяжете чрезвычайно и спасете молодого человека — само собой разумеется, что вы нам позволите ежегодно за него по возможности платить vu les circonstances dans lesquelles vous êles à présent162[162]. Буде же вы не сочтете это за возможное, то напишите, что нам с ним делать? — Ежели к Скворцову, то я за особое одолжение поставил бы себе, ежели бы вы этом его спросили.
Боже мой, как дорого выкупает наш век порочную нравственность прошлого, — вот еще бедная жертва. А сколько их! — И у него есть родной брат, у которого 500 душ, etc. etc — Но бог с ними, надобно как-нибудь помочь.
Ежели не к вам, Александр Лаврентьевич, то к кому посоветуете адресоваться в Москве, вы, верно, знаете — пожалуйста, поспешите ответом. Юноша ждет — и так он много потерял, ему
18- ый год.
Душевно любящий вас
А. Герцен.
209. А. Л., A.B., В. А. ВИТБЕРГАМ и П. П. МЕДВЕДЕВОЙ Между 18 и 20 декабря 1838 г. Владимир.
Любезнейшие и почтеннейшие друзья
Александр Лаврентьевич!
Авдотья Викторовна!
Прасковья Петровна!
Вера Александровна!
Поздравляю вас с праздником и Новым годом, дай бог вам и того и сего — тороплюсь ужасно.
161[1б1] Если это возможно (франц.).
162[1б2] принимая во внимание обстоятельства, в которых вы теперь находитесь (франц.). — Ред.
Прасковье Петровне посылаю отрывок из моей поэмы, которая сама есть отрывок из меня самого, а я отрывок человечества, а человечество — вселенной. Прасковье Петр<овне> советую его раза два прочитать и потом в торжественное собрание в
