книга о XVII столетии. Ничто не ново под луною! Умилительная книга, я думаю, ты плакал над нею — и я плачу.
Статья о Витберговом храме готова, да хочется у себя оставить копию. Он в ужасном положении и в дополнение — нездоров.
Еду в Новгород. Зачем не тебя бог шлет в этот город стертых надписей, перестроенных монастырей, ганзеатических воспоминаний и православного либерализма? Ты ожил бы смертью его. Ты разобрал бы надпись над архиереем Иосафом, лета 7115 почившим; а я, профан, буду с досадой смотреть на туманное небо, на трескучие морозы и не вспомню, что от них дрожали ганзеатические купцы. Переберусь в Тверь через год. Тверь лучше. И ты, Корчева — город моей древней истории — открой свои объятия.
Читала ли твоя жена, что об ней писал кто-то в XVII-м № «Отечественных записок»?
Теперь от Львицкого поручение:
1) Он просит вручить Вельтману рукопись для исправления.
2) Так как он сбирается ехать за границу, то просит вас самих распорядиться о печати и о прочем. Он готов даже отступиться от своих 500 р., лишь бы не платить вторых. Я полагаю, вы должны принять такой патриотический порыв и прислать ему после, по лавочной цене, на 500 р. снов в летнюю ночь. Ведь дело-то в том, что Сатин напечатает, ежели уже не напечатал свой перевод, и тогда пойдет конкуренция довольно опасная. В умилительной, патриархальной стране… Шекспира знают 20 человек, в том числе и блаженной памяти Сумароков переводил «Гамлета датского принца».
3) Должно быть, № 3 твой ответ.
Прощайте-с, целую ваших деток.
А твоя жена не пишет никогда более одной строчки. Бог ей судья! Все оттого, что о татарах думает и о дивных судьбах патриархального племени. Ах, черт возьми! да она писала когда-то о свинцовых водах Волхова или об оловянных, — как бишь?
Наташа не очень здорова, вероятно, в начале февраля бог даст нам второй № Шушки.
Доставь приложенную записку Сатину. Вот умная догадка переписываться через меня. Как не похвалить!
98
Картинки посылаются через контору Т.: Африка едет в Корчеву. Трубочки взяты офицером.
Александр
91. Н. П. ОГАРЕВУ
11— 26 февраля 1841 г. Петербург.
1841 г. 11 февраля. С.-Петербург.
День идет за днем, пора готовить эпистолы с Сатиным, я было написал к тебе письмо удивительной длины, прочел Сатину да и сжег, теперь напишу сколько бог на сердце положит.
Ты, Огарев, проповедуешь резигнацию, но в том случае, в котором ты ее проповедуешь мне, она нейдет, даже я думаю, что именно и беда-то вся, что ее слишком много. — Я понимаю, что человек, одержимый чахоткой, был бы жалок со своими упреками и гневом на судьбу; понимаю, что человек, у которого потонул корабль со всем имуществом его, благороден, перенося кротко то, что вне сферы разума и его воли; но резигнации, когда бьют в рожу, я не понимаю и люблю свой гнев, столько же, сколько ты свой покой. «Частный случай». Конечно, все, что случается не с целым племенем, можно назвать частным случаем, но, я думаю, есть повыше точка зрения, с которой землетрясение Лиссабона — частный случай, на который надобно смотреть сложа руки. А приказ Геслера Теллю стрелять в яблоко, касавшийся только до двух индивидов, — самое возмутительное действие для всего человечества; и на чем будет основано, ежели я скажу «личное несчастие Телля его подвергло этому», а возможность зачем была, да и разве лучше поступил бы Геслер с Стауфахером или др., и разве с ним одним так поступлено? Ежели ты написал, что это частный случай, мне в утешение, то спасибо, ежели же ты не шутя так думаешь — то это одно из проявлений той ложной монашеской теории пассивности, которая, по моему мнению, твой тифон, твой злой дух. Христиане истинные могли смотреть равнодушно на все, что с ними делали, для них жизнь была дурная станция на дороге в царство божие, где наградятся труды. Мы на жизнь не так смотрим, мы слишком шатки в вере, в нас будет слабостью, что у них сила. В этом отношении нам, может, скорее идет гордый, непреклонный стоицизм, нежели кроткое прощение действительности, индульгенция
всем пакостям ее. И именно случай, о котором идет речь, принадлежит к пакостям, превышающим всякую меру, так что, кроме подлейших организаций,
99
совершенно отрицательных, он ошеломил всех (как услышишь из рассказа). Satis86[86].
Сатин говорит, что, между прочим, у тебя бродит намерение пожить здесь год-другой. По-моему (как я уж говорил в 1839 г.), это просто безумие и, как всякое безумие, не имеет ни малейшего оправдания в самом себе. Служить — ты неспособен, да и где с твоим рангом. Прожить все свое достояние самым глупым образом, chemin faisant87[87] к камер- юнкерству, — рассуди сам! Пожить весело — низкая цель, да и притом я не думаю, чтоб ты сумел здесь веселиться, собственно жить сюда никто не ездит. Спроси у Сатина, как я и Белинский разбивали Струговщикова и Неверова и до какой ясности доказали необъятное расстояние между Москвой и Петербургом. Кн. Одоевский много лет приискивает средства быть разом человеком Петербурга и человеком человечества, а удается плохо, он играет роль какой-то Zwittergestalt88[88] и несмотря на всю прелесть души — виден и камергерский ключ на заду. Приехать сюда на лето и на часть зимы посмотреть на гигантский город, насладиться его островами, его пышностью, всосать к нему отвращение ex ipso fonte89[89] — против этого ни слова. А искать здесь тебе une position dans le monde90[90] смешно. Да ты имеешь ли понятие о здешней аристократии? (Разумеется, это слово даже не идет к ней.) Это аристократия придворных чинов, аристократия занимаемых мест, неужели ты думаешь, что они познакомятся с тобою, pardon — они дозволят тебе приезжать с женой на их балы, они спустятся до тебя, но плечам твоим будет нелегко, — а тягость не с кем будет разделить. Удостоверь меня, что план этот исчез; да и что теперь может быть лучше 5 лет путешествия, и я, остающийся с стесненным сердцем, но с полною любовью друга и брата, благословлю вас (и Сатин едет) на благодатные пять лет. Поезжайте, поезжайте!
Omni casu91[91] 1 января 1845 мы встречаем в Женеве, т. е. каждый с своей стороны пусть сделает все от него зависящее, à l’impossible nul n’est tenu92[92]. Давай руку. И с этой-то надеждой я поеду в Новгород. «Не бейся, сердце, погоди», все заключено да будет глубоко
86[86] Довольно (лат.);
87[87] по пути (франц.);
88[88] двуполой фигуры (нем.);
89[89] из самого источника (лат.);
90[90] положение в свете (франц.);
91 [91] во всяком случае (лат.);
внутри. О!! — Лютер говаривал: «В гневе чувствую я всю мощь бытия моего». Ненависть — Бирег-ехакаРо любви. — Планы, проекты литературно-жизненные расскажет Сатин.
1. Продолжать изучать Гегеля и немцев. 2, Диссертация о петровском перевороте — тезисы пришлю. 3. Опыт детской книжки, приуготовительной для изучения всеобщей истории. Я радуюсь, что цели ограниченные, пора
100
перестать блуждать по морю по океану. Скоро наступит тридцатый год — не правда ли, при этом мороз дерет по коже, «много собрали, да мало напряли».
Ты любишь «эту землю». Понятно, и я любил Москву — а жил в Перми, Вятке, не перестал ее любить — а жил год в Петербурге да еду в Новгород. Попробуем полюбить земной шар, оно лучше — куда ни поезжай, тогда все будешь в любимом месте.
Сатин говорит, что ты, кажется, сжег мои письма, это скверно, лучше бы сжег дюйм мизинца на левой руке у меня. Наши письма — важнейший документ развития, в них время от времени отражаются все модуляции, отзываются все впечатления на душу, ну как же можно жечь такие вещи.
20 февраля, поздно.
Десять дней с тех пор, как начато письмо, и десять лет жизни. С тех пор у меня родился
малютка, умер малютка, Наташа была несколько дней в опасности и и жизнь опять
взошла в свое обычное русло. Но прошедшее не гибнет, оно внутри вечно живо, на душе новые чувства, на теле новые морщины. Странно — чувство любви к малютке, к бессмысленному существу, уже теряет свою плотскую сторону и возрождается грустью в духе. Опять вопросы кипели в душе и слезы на глазах. Наташа и тут явилась во всем блеске прелестной, просветленной души. Ни на минуту дикого отчаяния, а торжественная грусть, и как не грустить, когда перед глазами борется материя с духом, и дух побежден, и безумные стихии берут верх над жизнию. Да, тут религия, одна религия несет утешение. Философия не овладела еще идеей индивидуума, она холодна еще к нему. — Сатина бог послал в это время, с ним я отдыхал, он умеет сочувствовать, потому что умеет любить. — Вечером отвезли малютку, а утром я ездил его хоронить; чудное дело, я радостно встретил его гробик в церкви, будто свиделись старые знакомые. — И все-таки ты хороша, жизнь! Счастлив был бы человек, ежели б он заключал этим всякое горе. Видишь ли, что я умею быть кротким там, где разум повелевает кротость. Но в борьбе с властью «князя тьмы» я могу быть побежден, но не покорюсь и думаю, что тут гордость уместнее резигнации. Этот «князь» оскорбляет во мне мое высокое достоинство, а стихия глупа, она оскорблять не может, она сама не знает нелепостей, которые делает, на нее и нельзя сердиться, как на дурную погоду. Довольно.
26 февраля.
Сатин говорит, что ты в восхищенье от Ретчерова разбора «ШаЫуегшапШ5сЬаЙеп», — а я нахожу его, во-первых,
ложным по идее, во-вторых, ложным по воззрению и безмерно скучным. Гёте нисколько не думал написать моральную притчу, а разрешал для себя мучительный вопрос о борьбе формализма брака с избирательным сродством. Брак не восторжествовал у Гёте (как думает Ретчер). Неужели самоубийца от ревности — победитель ревности? Нет, вызванные противуположности естественных влечений, не просветленных в духе, формы без содержания гражданского устройства вступили в ужасную коллизию и окончились смертью. За смертью новая жизнь. Фортинбрас у трупа Гамлета, она по-прежнему польется, а те пали жертвами — но без торжества с чьей бы то ни было стороны.
92. Н. X. КЕТЧЕРУ
1— 4 марта 1841 г. Петербург.
СПб. 1 марта 1841.
Барон! Много говорить мне нечего, Сатин на словах расскажет и факт, и status quo93[93] мой, и futurus status94[94], и пр. и пр. Слава богу, что ты не умер, это была бы нелепость, и так семья мила, да и в той малой семье не все здорово, с какой же стати тебе умирать, да и переводы не все кончил.
Сатин много грустит и тоскует. Доля грусти имеет сама в себе озаконение, но доля происходит от
