этой неопределенности целей, занятий, от ограничения одним стремлением. Нехорошо, надобно обуздать себя, совершеннолетие требует пути определенного. Чем ни занимайся, все лучше шатания. — Я сделал шага два по этой определенности, на первый случай на главном плане философия и период Петра.

Белинскому я могу выдать аттестат в самых похвальных выражениях. Чтоб характеризовать его благодатную перемену, достаточно сказать, что он пренаивно вчера рассказывал: «Один человек, прочитавши мою статью о Бор., перестал читать „Отечественные записки», вот благородный человек». — Мы сблизились с ним. — В каком забавном положении теперь его защитники a la Katkoff, когда он сам со мною заодно против того, что они именно защищали. — Да и твое баронство не было изъято влияния нелепого примирения с действительностью. Отпускаю грехи твои!

Я нахожу одно примирение — полнейшую вражду (кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется). — Много мечтаний утратились, я не жалею об них, это последние лепестки венчика, в период плодотворения

93[93] настоящее положение (лат.); 94[94] будущее положение (лат.). — Ред.

они должны спасть. Истина не в них, а в плоде. Не скажу, чтоб вместе с мечтами отлетели и надежды, о нет, нет и 1000 раз нет. Напротив, в жизнь мою я не чувствовал яснее галилеевского е pur se muove. Скорбь родов нисколько не похожа на скорбь агонии. А умирают и родами — для избежания этого блаженный муж отходит от совета нечестивых и от дороги неправедных. Да, он идет с своей верой, с своей любовью, с надеждой и как упрек садится вдали и скорбит.

Ну что в Москве? Тоже пустовато, и глуповато, и холодновато. Мне немного жаль Петербурга, я как-то было здесь начал знакомиться с людьми, получать голос. И что может быть смешнее Новгорода. Кроме Рюрика и Зурова, я не знаю никого, кто бы по охоте туда поехал; особенно после того, как царь Иоанн Васильевич взнискал его своей милостью. — Я удостоверился, впрочем, что не обижаю ни одного губернского города, все они необитаемы (зная это, Одессу не назвали губернским городом), что, впрочем, не отнимает чрезвычайной скуки обоих столиц. Итак, я советник губернского правления. Уж дам же я себя знать уездному лекарю.

Сатин, право, может рассказать очень многое, да ведь из него надобно выковырять, иначе он все будет шиллерничать и об деле ни полслова. Например, он только вчера мне рассказал вашу прелестную прогулку из Петровского в Марьину Рощу, где было шампанское, поп, шинель, вор, квартальный, чай в трахтире и трактир на Петровке, портер, и, наконец, даже моя квартера. И отошла у меня душа, и на минуту выбежали из нее 7 лет, и пробежали по ней картины des beaux jours95[95], т. е. бывших ночью. Хотя Stimulus вашей прогулки и был далеко не юношеский разгул, а нервная слабость, ну да вышло-то хорошо. Завидно.

Он мне говорил, что ты начал было переводить «Wahlverwandtschaft» и бросил. Будь уверен, что это уж был приступ горячки и что ежели ты проживешь еще лет 70, то глупее ничего не сделаешь, как то, что бросил эту величайшую поэму. И с твоей способностью скоро переводить и хорошо (с чем поздравляю, например «Meister Floh» превосходно переведен, «Ричард», сколько могу судить, также). Огарев смотрит на «Wahlverwandtschalten», кажется, с Ретчеровой точки зрения, а Ретчер, может, и хорошо смотрит, да только с Гёте врозь. Нет, вникни в эту скорбную коллизию, в это грозное столкновение форм, Naturgewalten, духовных уз, влечений, разрешающееся тайной смерти. Великая поэма.

Я намерен писать «Письма о Петровском периоде» и для этого обзавелся Голиковым, разумеется, не полевовским, а настоящим. Разумеется также, что я беру предмет этот не с чисто исторической стороны.

Нами заключается петровское время, мы, выходящие из национальности в чисто европейскую форму и сущность, заканчиваем великое дело очеловечения Руси, но после нашего времени начнется период органического, субстанциального развития, и притом чисто человеческого, для Руси. Тогда ее роль будет не отрицательная в судьбе Европы (преграда Наполеону, например), а положительная. Положение наше относительно Европы и России странно, une fausse position96[96], но оно лежало в идее петровской революции, и вся крутость и скорбность ее была необходима, этими скорбями искупается десятивековое отчуждение от человечества. Возьми, например, Кошихина царствование Алексея Михайловича и «Récits des temps Meroving.». XVII и VI столетия, а сходство родственное, только в России больше китаизма и меньше движения.

Ну, хорош ваш «Москвитянин» с Погодиным, покупавшим и примеривавшим штаны на бульваре в Париже, и с шевыревскими взглядами без штанов. Дикое варварство.

Засим вельми обнимаю.

Прилагаю в подарок и презент экземпляр печати с письма, как здесь приносят с почты, по крайности сан-церемони.

Сделай одолжение устрой ты свои дела, чтоб приехать сюда в апреле с Огаревым и Сатиным, — во всех смыслах это хорошо и полезно. Во-первых, я отведу душу с вами всеми перед Новгородом, во-вторых, ты увидишь и узнаешь, что такое Петр I, в-третьих, кто не был здесь, не знает современной Руси. — Ей, приезжай. Притом я мечтаю, что, как вы приедете втроем, поедем мы провожать по морю Сатина и Огарева, и их, разумеется, остановят в Кронштадте и повезут обратно. Это тоже полезно. Итак, жду, жду, жду.

93. Н. П. ОГАРЕВУ

2— 4 марта 1841 г. Петербург.

2 марта.

(по примеру XIX века) в сфере мышления, а теперь снова стал действующим и живым до ногтей; самая злоба моя восстановила меня во всей практической доблести, и, что забавно, на

«Человек удивительно устроен», — говаривал Наполеон, да до него, я воображаю, Кир, Камбиз etc. etc. В самом деле, я начинаю ощущать пользу контузии № 2. Я было затерялся 

самой этой точке мы встретились с Виссарионом и сделались партизанами друг друга.

Никогда живее я не чувствовал необходимости перевода, — нет — развития в жизнь философии. И ни малейшей апатии от удара (который неизмеримо силен и только самой безвыходностью дает выход, торжественнее полное бессилие нельзя видеть, отрицание в себе всех малейших прав). Да в этом отрицании ist eine große Setzung97[97], это не игра слов: положение, что я нечто, что во мне есть сила, entelexia.

3 марта.

Получил твое письмо с Болг. — Благодарю. — Ты имеешь власть надо мною. И эта честь принадлежит немногим, а еще меньшим — честь полного сознания с моей стороны, что я им подвластен. Долго не получая писем от тебя, я начинаю ссориться с тобою, ворчу, недоволен многим — пришло письмо, и наша дружба во всем цвете, во всем юношестве живящая и прекрасная тут как тут, а облака едва, едва видны. Великое дело в нашей жизни наша дружба — и необходимое, без нее мы не совсем мы.

Сегодня день великого воспоминания в нашей жизни: 3 марта 1838 я виделся в первый раз с Наташей после 9 апреля 1835 года. Мгновение высочайше религиозное. Тогда я был безусловно чист. «Благослови меня», — сказал я ей прощаясь, и она благословила меня, и я пошел без слез, без печали. В такие минуты не может быть ничего болезненного, человек переселяется в высшую сферу гармонии. — Три года! Она осталась тою же святой и чистой, и на мне осталось ее благословение.

Я поручил Сатину растолковать вам, что я разумею и как я разумею отъезд. Вы не поняли меня. Никто не говорил о праздной жизни — да и мог ли я, весь сотканный из деятельности, решиться жить сложа руки. — Авось-либо он передаст вам ясно. Белинский без восхищенья не может говорить об моем желании — он его схватил именно с той точки, с которой я хотел. A propos не странно ли, что он сделался моим партизаном. Я здесь приобрел некоторый голос — и оттого мне жаль покидать Петербург. Разумеется, неуместность года в Новгороде абсолютна. Хоть бы в даль (теплую) куда, а то в Новгород. Впрочем, я постараюсь через год уехать хоть в Крым. Теперь нельзя, потому что того хочет Строгонов, а ему (равно и вашему

105

Строгонову) я должен засвидетельствовать искреннейшее спасибо. Мне, следственно, ими же предстоит и выход. Сатин расскажет тебе о записке от Сергея Григорьевича — гуманной весьма. Дело в том, что мы разно понимаем дело. Строгоновы думают, что сущность в службе, и потому определяют советником, чтоб перевести в виц-губернаторы, когда получу чин надворного советника, — а у меня уж это не входит в расчет. А смешно, я выиграл по службе проигрышем. Nolentem ^аЬипВ Впрочем, я и службы не брошу теперь. Да только не хотелось бы жить в мерзком климате.

Я прежде 1 мая не уеду. — Министр и не думает торопить меня. А до тех пор Наташа хорошенько оправится, и дороги будут пратикабельнее. Стало, увидимся. Остановись в Hôtel de Paris на Малой Морской возле Невского проспекта, это от меня не более 50 шагов. — Итак, мы вместе увидим море, я тебе покажу его. Это одно из моих мечтаний.

Прощай. Завтра Сатин едет, сегодня мы провожаем его у Кулона (Панаев, Белинский, Языков und meine Wenigkeit98[98]).

Симпатия, Симпатия и Симпатия.

4 марта.

Огарев, мне помнится, будто ты обещал мне свой портрет.

Или ошибаюсь???

94. Ю. Ф. КУРУТА

8 марта 1841 г. Петербург.

Милостивая государыня Юлия Федоровна!

Мы так смутно и беспокойно провели последнее время, что я даже хорошенько не помню, когда именно я писал вам. Обстоятельства оправдают меня в молчании после последнего письма. Малютка Ваня, через три дня после того, как был окрещен вашим именем, скончался. Мне нечего рассказывать вам, что происходило в душе от удара, так безумно, внезапно отнявшего новую светлую надежду. Наташа, слабая еще и в постеле, была сильно потрясена кончиной, и мы в две недели прожили два темных года, от которых останутся горькие воспоминания на душе и морщины на теле. — Вскоре после кончины его получили ваше письмо, исполненное той любви и того участия, которые грели нас два года, и мы горячо благодарим вас за письмо.

106

Я еще здесь. Вероятно, до конца апреля не выеду, здоровье Наташи далеко не в том положении, чтобы рисковать вешним путем под 59 градусом северной широты. Je suis dans les bonnes grâces du Cte Strogonov99[99] и уверен, что он не поторопит меня.

Одна жертва тяжелого времени есть.

98[98] и мое ничтожество (нем.). — Ред.

Меня назначают советником губернского правления, это почти так же идет вместе, как Небаба и финал, о котором вы пишете. И это лучшее из возможного.

Передайте мое глубочайшее почтение Ивану Емануйловичу, Софии Федоровне и всему почтеннейшему семейству вашему и примите мое искреннейшее почтение и преданность, с которыми остаюсь

А. Герцен.

8 марта 1841.

С.-Петербург.

95. А. X. БЕНКЕНДОРФУ

12 апреля