меня всегда режут, но, кажется, лучше. Письмо это равно относится и к Сатину, буде он здесь.
104[104] удав (лат.);
105[105] грязен (нем.);
106[106] переводчики-предатели (итал.); 107[107] еще грязнее (нем.). — Ред.
Кланяйся Боткину, Грановскому и Астраковым.
100. Ю. Ф. КУРУТА
16 июня 1841 г. Петербург.
Дней через 10 думаем мы, милостивая государыня Юлия Федоровна, оставить Петербург, и вряд буду ли я в Москве или Петербурге в 1841 году. Вчера виделся я с Ольгой Александровной, она, приехавши сюда, прислала за мной, сказывала, что виделась с Иваном Емануйловичем и пр.
Я несколько раз встречал здесь Шамбеллана, он как-то и здесь нашел средство драматически и поразительно одеться: носит картуз суконный и пальто из картузной материи, что придает ему вид ежели не М-те Сталь, то М-me Besoumnii.
Ивана Емануйловича душевно благодарим за приписку.
На обороте: Ее превосходительству милостивой государыне Юлии Федоровне Курута.
В Москве.
101. H. X. КЕТЧЕРУ (приписка)
14 июля 1841 г. Новгород.
Полагаю очень скоро увидеться с тобою, а потому ограничусь дружеским рукожатьем трех рук, из коих одна 1/8 руки, т. е. Сашкина.
14 июля 1841.
На обороте: Его высокоблагородию Николаю Христофоровичу Кетчеру.
В Москве. Между Красными Воротами и Спасскими казармами в доме Артари Колумба.
102. А. Г. СТРОГОНОВУ
14 июля 1841 г. Новгород.
Сиятельнейший граф!
Среди мрачных обстоятельств, в которые я повергнут судьбою, письмо от 9 июля, которым вашему сиятельству угодно было почтить меня, уведомляя о разрешении мне отпуска, было отрадным лучом света. Участие вашего сиятельства глубоко
тронуло мою душу. Очень понимаю, что не я, а мое несчастное положение обратило на меня внимание столь высокое; но не теряю надежды доказать со временем, что я и лично не вовсе не достоин благородного участия вашего. Служение под начальством вашего сиятельства дает мне возможность на то. И теперь, находясь в среде, совершенно чуждой моим симпатиям и способностям, я употреблю все силы усердно исполнять возложенную на меня обязанность, поставлю целью желаний снова перейти под ближайшее начальство вашего сиятельства.
С чувствами глубочайшего уважения и беспредельной благодарности честь имею пребыть, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейший слуга
А. Герцен.
Новгород.
1841 г. Июля 14.
103. H. X. КЕТЧЕРУ (приписка)
23 июля 1841 г. Новгород.
Я тоже очень бол^**н, но только (* читай болен. Сатин говорит, что тут надобен «есть», а так как он лет 17 болУн, то я уверен, что знает все подробности) — итак, но только не телом и не духом, а атмосферическим влиянием среды болотистой, в которой я должен ходить на травлю всякий день, и притом травлюсь я же.
Я очень рад, что ты нанял квартиру у Артарио-Колумба, я не могу тебя иначе представить, как где-нибудь в Африке. Твой хозяин, верно, остался между Америкой и Спасскими казармами, когда Христобал Неартари Колумб ездил «искать чего нет», как выразился Велтман.
Увижусь через месяц непременно.
Я забыл тебе сообщить, что перед отъездом Огарева я снова помирился с Марией Львовной, мы, право, много перед ней виноваты, в ней есть такие достоинства — mais des достоинствы. — Почтеннейшая женщина!
Прощай.
Александр.
104. А. В. и А. Л. ВИТБЕРГАМ
2 августа 1841 г. Новгород.
Августа 2. 1841.
Нужно ли говорить, с каким чувством глубокой горести читали мы ваше письмо; несчастный случай, бывший с вами и поводом которому хоть косвенно был наш отъезд, сильно огорчил
нас. Кажется, тяжесть креста иногда бывает несоразмерна с силою плеч человеческих. Позвольте мне вам дать совет: попытайте у доктора Пирогова (он живет на Гагаринской пристани в доме Косиковского), это человек, стяжавший европейскую славу, глубоко ученый врач, полагаю, что он вам даст хороший совет.
Что касается до нашей жизни, она идет здесь уединенно и тихо. Не могу равно сказать ничего хорошего и ничего худого об ней.
Рукой Н. А. Герцен:
Любезнейшая Авдотья Викторовна, сколько грустного, сколько грустного принесло ваше письмо. Истинно, вас должно ожидать в будущем счастие и наслаждение в награду за претерпенное. И, вы со мною согласитесь, что в самом сознании в себе силы — нести такой тяжкий крест — есть уже наслаждение. Как бы хотелось о вас знать часто и подробно. Каково теперь ваше собственное здоровье? Дай бог, чтоб все имело благополучное окончание, я прошу Александра Лаврентьевича хоть одним словом уведомить нас, — вас нечего уверять, как нам близко и интересно все, до вас касающееся. — Вы, верно, хотите знать о нас — не много интересного и хорошего теперь найдется сказать. Александр каждый день отправляется с 11 часа до 4-го в губернское правление, должность трудная, подвергающая большой ответственности, здесь же всё партии, немудрено попасть в беду. Я целый месяц сидела дома, квартеру мы наняли далеко, в глуши, с огромным садом, мимо нет проезда почти и не ходит никто, точно деревня, перед глазами Волхов, грязный, желтый, но наконец была у здешней вице-губернаторши и познакомились с семейством Рейхеля, который был некогда товарищем Александра Лаврентьевича и сохранил к нему доныне большое уважение, необыкновенно образованный человек, проведший 25 лет в чужих краях. Остальные визиты я думаю отложить до приезда из Москвы, а туда мы думаем ехать в конце этого месяца, граф Строганов прислал уже отпуск.
Что ваши крошки, их, как и всех вас, от души, искренно обнимаю крепко. Не забывайте истинно вас любящую
Natalie.,
Шушка поправляется.
Прошу принять и мое дружеское пожатие руки.
105. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМ
7—8 сентября 1841 г. Москва.
Доносим Татьяне Алексеевне и Николаю о появлении нашем в Москву. Не знаю, успею ли сегодня побывать, между прочим, потому, что я без сапог, которые в товариществе с тем и сим украли по дороге. Мы покаместь в большом доме. До 11 утра и от 4 вечера до 9 я видим, а потом через денек устрою себе где-нибудь убежище.
А. Г.
Таня моя, мы здесь — чего ж больше? Или я приду к тебе, или ты приди в маменькины комнаты в 3-ем часу.
На обороте: Николаю Ивановичу Астракову.
106. Ю. Ф. КУРУТА
22 сентября 1841 г. Москва.
Рукой Н. А. Герцен:
Милый, неоцененный друг мамаша!
Сколько я виновата перед вами, и сколько вы снисходительны… но вот уже мы здесь две недели, а все еще не успели опомниться, я хотела писать к вам и получаю от вас письмо, за
которое целую вас, дружочек мой, в нем столько теплого, родного вы хотите знать
подробности о нашем путешествии — это было первое исполнено происшествий, нас опрокинули, и ночью мы должны были идти до гостиницы пешком в ужасную стужу, темноту и грязь, но это не имело никаких дурных последствий, кроме того что мы ночевали не дома, а в Черной Грязи. Потом на дилижансе у нас разрезали кожу и вынули многое, но не все, говорят, что это нередко случается по этой дороге.
О Новгороде что вам сказать? — О службе Александра я уж ничего не скажу, если вы только имеете понятие о должности советника — то знаете, каково ему; я по необходимости сделала знакомства и вижу, что не надо убегать людей, всегда между ними можно встретить хороших и добрых, но я не надеюсь никогда и нигде встретить то, что встретила во Владимире. — Вы спрашиваете о надеждах насчет будущей службы Александра — во всяком случае в Новгороде мы будем не долго, то лето хотелось бы провести в деревне. — Письмо, которое вы писали пред последним, милая мамаша, было так грустно — и приехавши сюда, я слышала много неприятного о вас — подкрепи вас бог! Берегите себя, мой ангел, вы необходимы многим.
Не знаю наверное, много ли мы пробудем здесь, — только уже не долго, — Александр все не совершенно здоров.
С Евгеньей Ивановной мы виделись три раза, деточки все выросли и чрезвычайно милы, — когда-то я увижу Володечку — не суждено нам увидеться в Москве — как все хорошее и приятное достается трудно!
Скоро день ангела Ивана Емануйловича — поздравляю вас, его и все семейство, от всей души, дай бог вам как этот день, так и все последующие провести в полнейшем счастии и спокойствии; папенька, маменька и все наши приносят вам почтение и поздравления.
Милую мою тетеньку обнимаю крепко, Шушка целует ее ручки, он вырос, лепечет и бродит. — Прощайте, друг мой, ваша
Н. Герцен.
Москва. 1841. Сентября 22-е.
Позвольте и мне присовокупить, милостивая государыня Юлия Федоровна, мое поздравление и вместе благодарность за хлопоты о моем деле, за которое особенно благодарю Софию Федоровну, у Софии Федоровны, кажется, не прошла привычка нас одолжать.
115
Мы ужасно часто вспоминаем Владимир. Ежели бы можно было многое предвидеть, я не лишился бы такого начальника, как Иван Емануйлович.
Позвольте мне утрудить вас просьбою передать Ивану Емануйловичу и всему почтеннейшему семейству вашему глубочайшее почтение, и попрошу еще, когда увидите, напомнить обо мне М. Н. Похвисневу.
107. Н. И. АСТРАКОВУ
11 ноября 1841. Новгород.
Я получил письмо, самым странным образом касающееся до тебя и вовсе не касающееся до меня. Некая Степанида Николаевна Зиновьева, орловская мелкопомещица, не видавшая меня 20 лет, не слыхавшая обо мне 15 лет и не думавшая обо мне 7 лет, вспомнила, что я знаком с твоим братом Михаилом Ивановичем Астраковым, — оно и немудрено, что вспомнила наизнанку. Как бы то ни было, она со слезами на глазах и с чернилами на пере умоляет меня умолять его, и я буду умолять тебя о том, чтоб он с милосердием ее размежевал. Так как бедность ее не подвержена сомнению, то хотя она и обратилась довольно отчаянно ко мне, основываясь на том, что я даже не видывал твоего брата (кроме на портрете), — передаю просьбу ее на благомилостивое предстательство вашего высоко благородия. Если ты напишешь ему об этом, то, пожалуйста, попроси его, чтоб он ей сообщил, что я исполнил ее просьбу. Я же сам боюсь вступить с ней в переписку, ее дело девичье (она родилась в тот год, в который строили Девичий монастырь, ну, так мне и не идет.
№ 2. Если явится к тебе некий Пешков, которого я адресовал к тебе за советом, как поместить братенка и куда, — посоветуй во имя гуманности.
В заключение что сказать о моем житье здесь? Есть препоэтическая солдатская песня, начинающаяся с сих слов:
Нам ученье ничего,
Впрочем, очень тяжело!
«Се жизнь теперь моя», — как говорил Эдип (или т. е. как клепал на Эдипа Озеров).
108. А. Л. ВИТБЕРГУ
12 ноября 1841 г. Новгород.
Вы вправе были меня побранить за долгое молчание, почтеннейший Александр Лаврентьевич, но хлопоты, переезды, служба и пр. отвлекли меня от писем.
116
Мы здоровы — вот все, что могу сказать; хорошо, если и вас всех застанет письмо так же.
Григорий Иванович спрашивал вас насчет продажи «Путешествия Екатерины», вы не отвечали еще.
На сей раз я ограничусь этими строками.
