тебя, 6 августа собираются наши на неделю, мне бы хотелось лучше врозь эти посещения — или пусть они приедут, si toutefois cela leur convien123[123], после. Ты вернее можешь узнать, когда наши едут… и достодолжно распорядиться. Я непременно побываю в Москве в августе, по квартирной комиссии.
3. Галахов пишет ко мне, что он велел Монигетти мне отдать Proudhon^ брошюры — нельзя ли их взять и прислать.
4. Смесь и разные известия
Сашку не парил.
Он в два дня выздоровел.
Погода чудесная.
Это слог твоих писем и Погодина путевых мемуаров.
Die Herren, die waren lakonisch!
Вообще в тебе очень много спартанского, именно потому, что нет ничего ионийского.
Боткину и Белинскому поклоны. — А что же к нам? Да отчего же M-lle Armance не отвечала Наташе на ее записочку? —
А Шлоссер-то согласен со мной насчет Германии.
На обороте: Николаю Христофоровичу Кетчеру.
В Москве. На Самотеке, у Троицы в Троицком, в доме Макаровой.
156. Н. А. ГЕРЦЕН
10 августа 1843 г. Москва.
Мне такая тоска без вас, что я решился отправить гонца с вестью о себе — и себя утешить, поговори с тобою. Удивительная пустота без тебя, я так привык — и без Сашки. Что вы?
Дела идут скучно. Почти все квартиры лопнули. Одна надежда на Кологривовскую.
Может быть, в субботу не успею выехать, а в воскресенье. Грановские едут. Татьяна Алексеевна кланяется. — Мою статью в «Отечественных записках» напечатали, а в Пассек. альманахе вся запрещена. Шушке книжку купил, у Агтапсе был. Боткин едет в субботу — сегодня (четверг) обедаем у него.
Мне очень грустно. Здоровы ли вы? Что бы догадаться прислать весточку. Что потолок и Кетчер? С этих двух сторон добра не жду.
Целую и обнимаю вас. Серебряков берется доставить скоро.
Все кланяются.
151
157. Ю. Ф. КУРУТА (приписка)
12 сентября 1843 г. Москва.
Желание г. Долинского быть переведенным прямо в одну из московских гимназий старшим учителем находит много препятствий со стороны графа Строгонова и Голохвастова, и препятствий основательных. С истинно стесненным сердцем я известил об этом Софию Федоровну. Впрочем, я полагаю Возможным переход в Московский округ, прослуживши года дна, может, представится возможность перейти.
Мы имели живые вести об вас от Ивана Емануйловича — я нашел Ивана Емануйловича не токмо здоровым и веселым, но даже более здоровым, нежели как мы расстались.
Примите выражение истинного почтения к особе вашей и ко всему почтенному семейству вашему от
158. К. С. АКСАКОВУ
7 октября 1843 г. Москва.
Грановский поручил мне, любезнейший Константин Сергеевич, попросить вас к нему вечером в субботу — он хотел сам писать, но я взялся за это. Вы, верно, будете так любезны, что приедете поболтать и посидеть с нами.
Не пришлете ли еще «Москвитянин» — и этот № хорош, что и говорить.
Сегодня вечером будет у меня отъезжающий Кетчер. Не угодно ли и вам?
Душевно преданный
А. Г е р ц е н .
7 октября.
159. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ
Около 7 октября (?) 1843 г. Москва.
Рукой Т. Н. Грановского:
Тимофей Николаевич Грановский
с душевным прискорбием извещает о кончине московской жизни Николая Кристофоровича Кетчера, врача и переводчика, и просит пожаловать на вынос ужина
и отпивание тела его в субботу в седмь часов к Николе в Драчах, в доме Гурьева.
Приими, Петербург, дух его с миром!! 124[124]
152
160. Е. Б. и Т. Н. ГРАНОВСКИМ
15 октября 1843 г. Москва.
124[124] Письмо окружено траурной рамкой; к рамке пояснение Герцена: «Это бортик траурный»; пояснение к рисунку: «Это крыло и ангел смерти». — Ред.
Нашего привета не должно недоставать вам, друзья, в нынешний день. Давайте наши руки, мы нас обнимаем, благословляем — да, склоните голову, благословение дружбы — великое благословение! Мне захотелось писать к тебе, потому что на словах вместо этого я скажу какой- нибудь вздор (это мой органический недостаток, Кетчер должен бы уметь его объяснить, ибо он один из всех врачей изучает медицину по Шекспиру). Вчера нас посетила одна владимирская знакомая, и так ясно, живо вспомнилось, что было и как было 5 лет тому назад. О, много жито! (т. е. не жита в амбаре, как говорит Языков). Жизнь, жизнь, да помилуй ради бога, — разве по ту сторону (jenseits, Замоскворечье) может быть что-нибудь лучше этой жизни с ее блаженством и страданием?
Итак, вы, Елиза Богдановна, два года тому назад ступили на порог чужого дома и жизнь ваша переломилась, вы остались в нем. Чужой дом стал для вас — тот, в котором вы родились. Господи, какое самоотвержение в душе женщины, она любит и отдается. А мужчина любит и берет. Натура женщины, право, благороднее (зри предисловие к «Jean Zysca» G. Sand)!
Христос глубоко постигнул тайну сердца, сказав: «Творите это в воспоминание мое!» — Периодические торжественные воспоминания — это субъективные праздники — великое дело. Одна прозаическая душа не понимает этого. Жизнь течет, не до воспоминаний; но человек наставил верстовые столбы, дошел и глядит назад, и былое оживает. Повторю себя — я кому-то когда-то сказал: такие праздники имеют две стороны, и с обеих надпись хороша, хотя и противуположна: Memento mori125[125] с одной стороны и Vivere memento126[126] — с другой.
Vive la vie!
Vive l’amour, l’amitié127[127], и что же еще? et l’ordre publique128[128], как всегда присовокупляет Национальная гвардия.
Еще раз Vive la vie со всеми невзгодами, со всем гнетом, лишь бы на душе было полно, лишь бы жизнь неслась бурно, горячо и была бы грудь чистая, святая, на которую подчас можно склонить усталую голову, и был бы взор, в котором ты
125[125] Помни о смерти (лат.);
126[126] Помни о жизни (лат.);
127[127] Да здравствует жизнь! Да здравствует любовь, дружба (франц.); 128[128] и общественный порядок (франц.). — Ред.
увидишь слезу — тогда, когда тебе захочется плакать, и улыбку счастия — от которой опять захочется заплакать.
Целую вас — прощайте. Цветы — какие есть в октябре.
А. Г е р ц е н .
Поезжайте, пожалуйста, в театр, обоим место есть: литерная ложа 1 ряда с правой стороны Б. А.
161. К. С. АКСАКОВУ
Середина октября 1843 г. Москва.
Константин Сергеевич наверно не откажется отобедать у меня в четверг в пятом часу — все это в силу проводов шекспирующего Кетчера. — Просим и ждем.
При сем ваш «Москвитянин».
Дружески преданный А. Г е р ц е н .
162. К. С. АКСАКОВУ
1843 г. (до 23 октября). Москва.
Верите ли, что кардинальский пунш происхождением славянин от жженки? — А если верите, то я не вижу причин, почему вам не сделать мне одолжения и в четверг, в 9 часов вечера, не выпить жженку, которую я собираюсь варить под непосредственным начальством Кетчера.
Весь ваш А. Г е р ц е н .
163. Т. Н. ГРАНОВСКОМУ
Сентябрь — октябрь (до 23) 1843 г. Москва.
1. Лососок с раковыми шейками, шампиньонами и трюфелем.
2. Перепела на волованах с гребешками, сладким мясом, шампиньонами и трюфелем (трюфелей побольше).
3. Спаржа.
4. Каплуны и куропатки в зелени.
5. Латук со свежими огурцами. Груши, вишня.
6. Пудинг Нессельроде из персиков, вишен, малины, клубники с ананасным мороженым. Легкие и слабые напитки.
Сегодня в 9 час.
Варвинский (!?), Анке, Спасский, Глебов (!), Кетчер, Щуровский.
154
164. Т. Н. ГРАНОВСКОМУ
Сентябрь — октябрь (до 23) 1843 г. Москва.
Рукой Н. X. Кетчера:
Нижеподписавшиеся, свидетельствуя свое почтение его высокоблагородию из орловских дворян Тимофею Николаевичу Грановскому, покорнейше просят уведомить о состоянии его благоутробия, вожделенного здоровья тож.
Штаб-лекарь Кетчер.
Состоящий под надзором медицинского факультета и штатс-физиката надворный советник
Ею императорского величества всемилостивейшего моего государя надворный советник, член Общества истории и древностей российских и «Московских ведомостей» редактор
Е. К о р ш .
Почетный член королевского Мадридского исторического общества
П. Ре д к и н.
В засвидетельствование сего у сего отношения герба моего печать129[129].
На обороте рукой Герцена: Его высокоблагородию Тимофею Николаевичу Грановскому от многих. Рукой Н. X. Кетчера: нужняк и подлинник
129[129] Сургучная печать Е. Корша с инициалами «Е. К.». — Ред.
165. Н. X. КЕТЧЕРУ
9 — 10 ноября 1843 г. Москва.
9 ноября 1843. Москва.
То, что я предсказывал, то и случилось. Ты начал развиваться в Петербурге. Черт возьми, письмо в два с половиной листочка, когда это было, кто этому поверит? И, сверх того, ты как- то изящно вырезываешься из твоего письма. Спасибо за него. Оно меня взволновало, в нем есть строки, которых я не мог читать вслух — потому что я заплакал бы. Верим и понимаем и с любовью посылаем тебе привет и благословенье. — Тяжело, да, тяжело тебе, но я истинно и не шутя повторяю: Петербург последняя фаза твоего воспитания. — Хорошо, что ты встретился так скоро и так близко с фланером Языковым, которого обнимаю и жму руку. Он тебе лучший cicerone,
155
жаль, что он теперь женат, а то мог бы и не то показать. Скажи ему, чтоб он тебя познакомил с Зиновьевым, я очень жалел, что не дал тебе письма к нему, с ним ты проведешь прекрасные минуты. — Я бы вложил записочку, да не знаю, хочешь ли?
Мы здоровы. Проводивши тебя, я заехал к Тимофею Николаевичу, посидели там немного и отправились домой, только что я взошел, зазвенел колокольчик и взошел Галахов. Это так глупо, так досадно, что и слов нет, он два дня искал всех нас и никого не нашел, у Грановского был, да не застал, твоей и моей квартиры не знал и наконец приехал в наш большой дом. — Разумеется, он очень жалел, досадовал, требует прирезаться к чубуку. Чудный, прекрасный человек, как-то на нем иногда хорошо остановить глаза и душу — так все благородно и чисто в нем. Знаешь ли ты, что в сердцах ваших есть большое сходство, в вас обоих высокое понятие долга, чести, прямизны — но формы совершенно разны (а это отразилось и на нюансах содержания). Галахов — грациозно schwermütig130[130], а ты буянно schwermütig, ты не думай, чтоб ты мог надуть, — бесконечная нежность твоя просвечивает сквозь принятую маску резонерства, резких слов etc. Наконец еще у тебя преобладает нежность, замененная в Галахове деликатностью, — которой в тебе и есть и нет. Как вздумается. — Я в 1823 году писал для учителя статью: сравнение Марфы Посадницы с Зиновией Палмирской (о которой я ни тогда, ни теперь ничего не знал), и через 20 лет бог привел опять писать «Caractères et parallèles des contemporains célèbres».
Рукой К. С. Аксакова:
Сейчас слышал письмо твое, мой любезный Кетчер, и очень, очень был рад, хотя грустно, что это письмо уж, и из Петербурга. Обнимаю тебя крепко. Более писать некогда. Спасибо, что ты обо мне помнишь, — а все неправда, что я потомок татар.
Вот я сейчас Аксакову делал замечание, зачем он тебе советовал ехать в Петербург, к которому несколько пристрастен. А теперь жалеет. Он не токмо татарин — но и турка.
Рукой
