ужаснейшие спазмы, кашель и лихорадка, так что она и себя и нас перепугала порядочно. Альфонский прописал ей какой-то пластырь и капли; к ночи боль утихла, и она спала спокойно. Вот второй день, что и гораздо лучше. Ни боли, ни спазмов нет, но ее приговорили пролежать еще довольно долго, т. е. с неделю по крайней мере. Хорошо, что так кончилось! Могло бы быть похуже. Она и сердится и беспокоится твоим молчанием. Что с тобой, Кетчер? Неужели это от одной лености, что ты так давно не писал ни строки? — Твой тезка славный мальчик: живой, и

170

здоровый, и прехорошенький собой. Дай бог не сглазить. Его окрестили 6 числа в день Крещения, при котором случае его батюшка родной и крестный преусердно выпили за его здоровье. Впрочем, нового ничего нет, кроме того, что Арсений Иванович Менщиков женится послезавтра. На днях Наташа получила письмо от Armance, в котором никаких подробностей нет, отчего они разошлись, но где она пишет, что они более не видятся, что она ужасно несчастлива от того, что Боткин ее ненавидит. Она посылает поклон «au monsieur en lunettes que j’aime beaucoup et dont j’ai publié le nom»146[146]. Она спрашивает

1461146] «господину в очках, которого я очень люблю и имя которого стало известным благодаря мне» (франц.). — Ред.

об тебе, где ты и как ты. Наташа напишет к ней, как скоро она выздоровит. Не знаю, кого осуждать. Она обвиняет себя отчасти, но мне все-таки кажется, что его поступок, т. е. что он женился на ней, вытекает из бесконечного эгоизма. Он сам видел, что в его привязанности к ней не было прочности… нет, он во всяком случае более виноват!

Вот адрес Витберга, который Наташа просит передать Петру Александровичу, когда он у тебя будет. В Италианской улице, близь Литейной, в доме Мюсонд. В Москву приехал Рейхель; он сделал портрет Грановского чрезвычайно похожий. Главное достоинство в этом портрете то, что выражение превосходно схвачено. Прощай же, Кетчер. Будь здоров и пиши скорее.

Е. Г р а н о в с к а я .

11- го января.

Главное все успела написать Лизавета Богдановна, мне остается повторять. Твое молчание не очень ясно, однако я не беспокоюсь еще. Наташино здоровье поправляется, а 8 и 9 число прошли чрезвычайно тревожно. Я был — как всегда — против всех бравад, меня ни Наташа да и никто не хотел слушать — долею благодаря тому, что ты всех уверил в моей трусости относительно больных. За эту браваду Наташа чуть не заплатила жизнию, спазмы превращались в постоянную боль и Альфонский говорил: «Еще нет воспаления, но обстоятельство весьма важное», etc., etc. Зато теперь Наташа лежит и ей не позволено привстать, и пролежит так еще дни три. — И, как нарочно, точь в точь такая же история с Сашиным коклюшем. Он у него совсем проходил. Его всякий день, когда мороз был менее 5°, возили катать в карете, и все шло превосходно. Альфонский велел попробовать пройтиться пешком, и коклюш у него опять сделался по-прежнему, — и теперь он должен жить в большом доме, потому что Аркадий Алексеевич боится за новорожденного.

Доходят ли к тебе наши письмы? Я писал 31 декабря и 3 января, да Грановский писал еще. —

15-го начнутся публичные лекции Тимофея Николаевича. A propos, отчего нет об его лекциях ни в «Отечественных записках», ни в «Литературной газете»?

Прощай. Пора на почту.

Твой А. Г е р ц е н .

171

178. Н. X. КЕТЧЕРУ (приписка)

17 января 1844 г. Москва.

А что ж вы, господин, чубук получили или нет? Он послан Блохиной.

Все дни, проведенные после последнего письма, прошли спокойно и хорошо. Наташа оправилась немного. Лекции Грановского начались с тем же огромным успехом. Меня

заставляют к тебе писать всегда врасплох, оттого мои письма к тебе похожи на твои ко мне. Сегодня я только что проснулся, возвратившись очень поздно от Авдотьи Петровны (которая тебе кланяется, notez bien147[147], что ныне Алексей Андреевич с усами, каковые придают ему вид Блюхера). Наташа говорит, нельзя письмо оставить до завтра.

Я тебя просил отдать Еггерсу что-то рублей 15 или около 20, если не забыл — отдай же. Что Краевский говорит об экземплярах статьи? — Бенефис Михаила Семеновича шел не блестяще; он был составлен бог знает из чего — «Ивангое» Шаховского и сцены малороссийские. Первое — воображайте сами.

Прощай. Кланяйся Белинскому и Михаилу Александровичу с Иваном Ивановичем. Будем опять писать скоро — пиши ты.

Января 17.

179. Н. Х. КЕТЧЕРУ

30 января — 3 февраля 1844 г. Москва.

30 января. Вечер. Москва.

Сейчас отправился от меня Михаил Семенович, доставивший твое письмо от 24. Спасибо за него. Ты бранишься за наше молчание и, конечно, прав, но, право, есть тысячи причин, по которым не пишется или мало пишется. То ли дело, как, бывало, велишь серенькую лошадь величиною с крысу заложить в сани и отправишься на Позауну. — Да без тебя решительно есть пробел, и ты, как тень Банко, и тут и нет, на всех приятельских беседах. Но сперва pars historica et narrativa148[148] письма. 1-е. У всех здесь простуды, и я и Грановский осипли, отчего он не читал лекции, а я не слушал, впрочем, мы более нездоровы, нежели больны. Наташа поправляется, коклюш у Шушки идет явно под гору, а Николай Александрович явно в гору — растет и цветет. Куме подарок сделан приличный,

172

и она уверена, что ты прислал. 2. Ты отгадал, что об opus operaus пресхоластические споры часов по 8 с совопросником мира сего; у вас в Питере фокусников называют prestidigitateur, я думаю, нас скоро можно будет назвать prëstidisantateur’ами. 3. А вот страшная новость по твоей части: две недели тому назад приехала сюда к Авдотье Петровне ее племянница Воейкова, веселая, живая, острая барышня. Неделю тому назад, в воскресенье, она жаловалась на головную боль, а сегодня ее хоронили. Все истинно почтенное семейство Елагиных было terrifiee149[149], во вторник у ней оказались признаки скарлатины, в середу Иноземцева

147[1471 примите к сведению (франц.);

подмастерье уверял, что это ничего, а утром в пятницу она умерла. Вообще болезней много катаральных и воспалительных. Сим и оканчивается наррация. В табаке я виноват, — но только мне до сих пор кажется, что на Гороховой у Богосова можно получить чудесный Вакштаф. Впрочем, 5 фунтов пошлю непременно или вместе с сим письмом или через день. — Сравни и увидишь, что это дело пустое.

Все новости, о которых ты сообщаешь, дошли до нас прежде твоего письма. Наташа писала к Лгшапсе. Жаль их; что хочешь говори, а я не могу осуждать прежде, нежели выслушаю причины. Все наши общие знакомые, добрые и недобрые, здравы и невредимы, кроме Крюкова, который часто хворает; Петр Григорьевич потолстел. Сюда приезжал какой- то Рюо читать публичные лекции об Евгении Сю, он их с успехом читал в Петербурге, но здесь ему не удалось. Теперь я еду на минуту в томболу, а потому прощай. Немецкая опера надоела. Бенефис Михаила Семеновича был неудачен.

Рукой Н. А. Герцен: Генваря 31-е. Понедельник.

3 часа пополудни.

Ты не понял, не надоесть боялась я тебе длинным письмом своим, а, писавши его, я еще была слаба и думала, что ты меня пожалеешь. Петербург дурное имеет влияние на тебя, ты делаешься бестолков. Теперь бы я и рада много написать, да не знаю что, — сижу дома, да и то в другую половину его меня не пускают, Сашка да Николашка, Николашка да Сашка… вот, чтобы тебе живо представилась наша жизнь, опишу настоящую минуту: Саша поехал кататься под Новинск, потом заедет к дедушке, там ему бабушка обещала дать маленький блинок, нарочно для него испеченный, Николашка лежит распеленатый на подушке и делает гримасы, Александр сидит возле меня и выписывает рецепт из Гуфланда от припадков катара, которыми он одержим почти с рождения Николашки, не правда ли, каждый рисуется ярко с своим характером? — Ну, и Саша является домой, а за ним собачья суета, беготня, у сеней даже толпа народа… Пауза!..

1 февраля.

Великий ты ругатель — вот и табак, и короткие письма, и мало утешают, а сам: просил побывать у Еггерса — нет ответа,

173

спрашивал, почему в «Отечественных записках» не было о Грановском — нет ответа. 3 раза писал потребовать от Краевского особо отпечатанных статей и в противном случае сказать, что я прерываю всякие сношения с журналом — можно бы об этом хоть слово, — я писал и еще кой-какие просьбы. La critique est aisée, mais l’art est difficile. A дедушка и бес морей? — Ты в следующем письме хоть напиши, что решился не отвечать на эти пункты — я и буду знать. Да и Грановский кстати узнает, что ты не хочешь сообщить и справиться, под каким ведомством заведение глухонемых.

Рассказывал Мансуров о твоем житье. Нельзя быть довольным всем. Например, говорят, ты несколько дней работаешь страшно, и потом ничего не делаешь, много тратишь, etc. Наш совет на все это такой: достань как-нибудь, хоть через год, место в Москве, да и к нам. Элемент

фантазерства в Москве есть, и я, в силу твоего писания, доказал это Константину Сергеевичу — но все же климат лучше и повеселее.

Рукой Н. А. Герцен:

3 февраля.

Сколько пережито с тех пор, как началось к тебе это письмо. Вчера до двух часов все было хорошо, и все были веселы, ели блины. Наконец Александр возвратился в кабинет, я пошла к нему, а сзади бежал Саша, споткнулся, упал лбом на вострый угол зеркала (что стоит у нас в спальной) и глубокую сделал рану, я оглянулась — он весь в крови… до 8 часов вечера не приезжал доктор, ужасный испуг, потом несколько часов страху… Теперь лоб склеен, и Саша весел, играет, а я вся как прибитая. Хотела много писать тебе, да то все мешали, а теперь тороплюсь кончить, пора на почту. Вчера же мы узнали, что умер Грановского отец, хотя он и дурной был человек и бесполезный для Грановского, но на него, Лиза говорит, это должно ужасно подействовать (он еще не знает), он же это время все нездоров. Александр приговорен также к лекарству, к диете, к сидению дома. Тезка твой и здоров, и мил. Что ты не напишешь о своем здоровье? Не вредны ли для тебя неумеренные занятия? Пожалуйста, берегись, если не для чего другого, так хоть для семейства Фишгоронова ?

3 февраля.

Кажется, случай с Сашей, о котором пишет Наташа, миновал благополучно. Альфонский

приехал через 6 часов после раны, склеил ее