таким образом; рана не в
самoй середине лба, а ближе к правому глазу, величиною около полувершка, до самой кости. Страшная вещь. — Я болен, принимаю лекарство и оттого не купил табаку. У Краевского, я слышал, работает Ратынский, это второй экземпляр Милановского, и это верно. Скажи Белинскому.
174
На обороте: Его высокоблагородию Михаилу Александровичу Языкову.
В С.-Петербург. Близь Владимирской, в доме Фридрихса. Для вручения Н. X. Кетчеру.
180. Е. Б. и Т. Н. ГРАНОВСКИМ
31 января 1844 г. Москва.
Рукой Н. А. Герцен:
Скажи мне, Лиза, что вы, лучше ли Гранке? Александр мне сказывал, что завтра вы к нам с лекции — правда ли? Да не допускай Гранку, если еще он не совсем здоров. Александру все нездоровится с тех пор, как Николашка150[150] родился, и небрежностью он сделал то, что до сих пор неможется ему.
150[150] Сноска рукой Герцена: «Дело понятное: на троих Герценых здоровья хватало, а на четырех стало маловато».
От Кетчера письмо, большое, не посылаю потому, что, видно, ты его письмами закусываешь. Если последнее цело, возврати с сим посланным. Давно не видались мы с тобой, когда же ты ко мне? Надо торопиться жить, пользоваться каждой минутой, наслаждаться во всей беспредельной широте этого слова, а то, пожалуй, умрешь скарлатиной или просто скотиной, как Е151[151].
Твоя Н. Г е р ц е н .
Мое почтение, Елиза Богдановна.
Не желая ничем отставать от вас, Тимофей Миколаич, я довел свое здоровье до болезни и сел дома наконец, по ненахождению форсы быть вне дома; если завтра будет так, на лекцию не поеду, а попрошу Корша, чтобы он в смеси объявил завтра: А. И. такой-то просит нас сообщить, что по болезни он лекции сего 1 февраля слушать не может, о чем и извещает почтенного профессора. Вчера на томболе Гофман отплясывал нарочито изящно, что однако катара не вылечило.
На обороте рукой Н. А. Герцен: Елизавете Богдановне Грановской.
Рукой Герцена: С соучастием и супруга от его покорного слуги.
181. Н. X. КЕТЧЕРУ
7 февраля 1844 г. Москва.
7 февраля.
Писать некогда, да и смерть не хочется, а Алексея Алексеевича я просил на словах рассказать обо всем интересном и до нас касающемся тебе и Виссариону. Между прочим, чтоб он не забыл, вот пункты:
175
1) О Строгонове и берлинцах.
2) О Ратынском.
3) О глупости писать псевдонимы в письмах (это прямо тебе).
4) О визитных карточках Греча.
5) О старосте церковном и его детях.
К сему присовокупляется, что письмо от Огарева я не послал, потому что, кроме стихов на первой странице, остальное неважно. А посылать не хотелось. — Отец Грановского жив, а сам он болен. Табаку 5 фунтов повергаю к стопам вашим.
Набери к отъезду Алексея Алексеевича побольше новостей, например, чем же кончился донос Булгарина, и нет ли каких новостей в этом роде.
Засим прощай.
Если успею, напишу Белинскому цидулку.
Из новых знакомых часто бывает очень Самарин, в котором вы, мудрецы, грубейшим образом ошиблись с вашей односторонностию.
182. Т. А. АСТРАКОВОЙ
Февраль 1844 г. (?) Москва.
Наташа с Шушкой поехала прокатиться, и потому отвечаю вам я сама, как говорит Саша.
1) Грановскому лучше.
2) Лекции не будет до субботы.
3) Вероятно, Наташа после сей таковой прогулки может скоро увидеть вас, несмотря на зубную боль, которую вы поручаете ей себе представить.
4) Вчера я был у Полуденских.
5) Хотя и неправда, что вы не читали ни одного письма из Кетчеровых, тем не менее я записку вашу пошлю, когда буду писать.
Засим прощайте.
А. Г е р ц е н .
На обороте: Милостивой государыне Татьяне Алексеевне Астраковой от Герцена.
183. H. X. КЕТЧЕРУ
Марта 1-е. 1844. Москва.
Письмо твое краткое и строгое получил и тотчас передал Коршу для печати объявление; он заметил, что ты начал заниматься хождением по чужим делам, я не думаю этого, потому
что Краевский пишет, что ты с Панаевым занимаешься хождением гулять.
Ты напрасно сердишься, что мало пишу, я решительно отвык писать письма, прежде лилось рекою, а теперь просачиваются мысли каплями. Причин на это много, есть внутри лежащие, а вдесятеро более внешних, отучивших писать. И на сей раз не надеюсь сообщить многого. Здесь находится автор «Параши», я от души посмеялся над проницательным определением людей в Виссарионе, пусть он разбирает книги, а до живых существ не дотрогивается. Хлестаков образованный и умный, внешняя натура, желание выказываться и fatuité sans bornes152[152], и такие-то люди кажутся Белинскому чуть не гениями. А впрочем, бог с ним.
Лекции Грановского продолжаются с чудовищным успехом, и он растет, читая. Что за живой, широкий взгляд, что за язык — просто удивленье. Для тебя отсутствие — огромная потеря. Аудитория набита битком, и тишина до того велика, что слабый голос его слышен с края в край. — Событие этих153[153] чрезвычайно важно, я был прав, приветствуя их в самом начале. Шевырев et Cnie, удивленные успехом, как-то смолкли, закусив губы. Погодин едет в Гейдельберг. Дай-то бог, чтоб «Москвитянин» перешел в добрые и честные руки. Шевырев не сладит, у него impotentia v. — тогда можно было бы в самом деле не посылать к идеалу неделикатности, Андрею Александровичу, статьи. Я до сих пор не получил особо отпечатанных статей — это свинство, при свидании можешь ему сказать, что я намерен не затруднять его более своими статьями иначе, как получая немедленно 200 руб. с листа.
Кстати к деньгам. Когда ты поехал отсюда, ты был должен мне 400 руб., а мелочи сам аллах не сочтет. Ты заплатил Еггерсу, а я Гофману не платил, потому что он не взял денег. Сатину я дал деньгами 20 руб., да 20 руб. вышло на Казинет и пр. Ему хочется сертук — это будет стоить рублей 70 или 80, я напишу.
Дела Евгения идут плохо, у них в доме большая крайность, к тому ж он все скрывает. — Он как-то иногда унывает, и я не предвижу радикальной помощи. Есть у меня в голове одно средство, да и на то недостает многого. А смерть жаль, удивительная, натура, хотя и эгрированная обстоятельствами.
Насчет письма от Николая Платоновича я совершенно примирился с совестью, если я тебя лишил удовольствия прочитать диссертацию о живописи, то доставил вящее удовольствие
177
три раза меня за это побить словами — что, как известно, господствующая слабость вашего высокоблагородия.
152[152] безграничное самомнение (франц.). — Ред.
153[153] В рукописи пропущено слово при переходе с одной страницы на другую. — Ред.
Грановского здоровье поправилось, но он слаб, худ, утомлен — ему надобно после всего этого хороший летний отдых без книг. Крюков всю зиму был болен. Коклюш у Саши прошел, но остался кашель, все это продолжается с половины ноября. Здоровье Наташи довольно хорошо, малютка толстеет благодаря сливкам, на которых его прокармливает кормилица.
Прощай.
Языкова расцелуй и поздравь, дай бог, чтоб маленький язычок был похож на отца сердцем и совершенно противуположен деятельностию — хотя папаша и пошел по смесям.
Михаил Семенович печален, у него очень больна сестра. Иван Павлович кланяется.
184. H. X. КЕТЧЕРУ
15 — 16 марта 1844 г. Москва.
15 марта 1844. Москва.
Здравствуйте, предобрый злой Кетчер! Письмы ваши получил и комиссии справил, 300 руб. отдал, для вручения твоему брату, твоей сестре, потому что в Академии никто не знает, где его квартира. Деньги за Сатина в пансион заплачены, Евгений не очень здоров, простудился. Из его денег у меня останется руб. 50.
Ну за что же ты все ругаешься и увечишь меня словами и сравнениями — а я живу себе, право, прекомильфойно и пишу ответы аккуратно. Вероятно, на другой день после того, как ты отправил письмо ко мне, получил ты мое, заметь симпатию между нами, а если хочешь, между автором «Параши» и Иваном Александровичем — я тебе теми же словами и самое то же написал. Au reste c’est un homme de beaucoup d’esprit154[154], я думаю — он в Петербурге обленится, деятельность петербургской жизни всего ближе граничит к лени, надобно отучиться считать ленивым того, кто бездеятелен наружно, кто лежит на диване; высший тип лени — это преферанс и меледа. №. Пояснение in usu delphinum, — да и не токмо дельфинам (Виссариону), но и китам (т. е. тебе).
Нового ничего. Вчера чтебные Михаила Семеновича шли плоховато, выбор пьес очень дурен, он читал превосходно «Заколдованное место» и «Тяжбу» Гоголя, остальное шлехт. — А Грановский — черт его знает, что его прорвало — со всякой
178
лекцией лучше и лучше. Он как-то вдохновляется на кафедре. Речь идет плавно, грустный элемент, присущий ему всегда и во всем, не мешает торжественному maestoso — просто
каждая лекция художественное произведение. Аудитория так бывает полна, что нет места всем сидеть. Алексей Алексеевич был удивлен и профессором и аудиторией; он кончит после Святой, хоть бы тебе услышать две лекции. Все, что Виссарион пишет по этой части, решительно 2 х 2 = 72; вообще последнее письмо его (дай ему это прочесть) не выдерживает никакой критики, это писал больной человек с точки зрения субъективной. Я очень хорошо понимаю процесс, которым можно дойти до этого порядка мыслей, — но понимаю и то, что в нем остаться нельзя. Клюшников некогда рассматривал мир с точки зрения человека, у которого болит чашка в правой ноге. — Это вроде теперичного взгляда Виссариона. — Я, впрочем, при первом досуге напишу ему на сей счет отповедь, а это он может принять за прелиминарии и дальние апроши, как говорил Вобан. — Алексей Алексеевич с большими похвалами отзывался об жене Виссариона, это меня искренно порадовало. От Агтапсе получено еще письмо, опять нет никакого ключа. Николай Платонович и Николай Михайлович в Лондоне и до осени не будут. Вот и все.
Рукой Н. А. Герцен:
Может быть, если бы ты был здесь — я послушала бы тебя, поговорила бы с тобой, и мне было бы хорошо, а писать не хочется. Отдай Петруше записочку.
16 марта.
К необыкновенным явлениям прошу причислить то, что четвертый день страшные морозы, от которых я, по обыкновению, страдаю головными болями.
Пожалуйста, передай сам или через Панаева (которому поклон, да что же он не печатает дельной повести) Краевскому, что я требую высылку статей, хотя бы ему вновь ее печатать, такое невниманье отучит хоть кого посылать статьи, если ж он не исправится — то заметь ему, что считать Бенжамена Констана живым, право, так же смешно, как Коперника последователем Ньютона. Я уверен, что статьи валяются у его Иванова и ему некогда похлопотать, — не забудь передать это при моем почтении. Если ж он хочет, то вместо статей может расчесть по 150 с листа и вычесть за книги и пр.
Прощай.
На обороте: Его высокоблагородию Михаилу
