Александровичу Языкову.
В С.-Петербурге. Близь Владимирской, в доме Фридрихса. Для вручения Н. X. Кетчеру.
179
185. Н. X. КЕТЧЕРУ
Бранишь ты меня, caro, за прошлое письмо? Ну, прости для праздника Христова. Многое хотелось бы сказать тебе, а писать — ведь дело мудреное. Теперь у нас Лиза больна, жестокая лихорадка, я ездила ее навестить, да и сама простудилась, сижу дома. А дети молодцы, когда ты увидишь Николеньку, то примешь его за Сашу, премиленький мальчик.
Ну, однако, со всячинкой155[155]. Я не вижу, как день проходит, шум, суета, деятельность, полна жизнь, хорошо, пусть они выйдут люди, и не надо мне вечности, о которой я так хлопотала.
Слышала и Рубини, и Тамбурини, хорошо, но не вполне. Прошлого года, помнишь, мы были вместе, а нонче при разъезде не мелькала в толпе шляпа с широкими полями, ни плащ, подбитый красным. Хорошо и Светлое воскресенье мы встретили тогда. — Странно, примешься писать, подумаешь, что напишешь много, ан напишется мало, иное не достойно бумаги, иного бумага не достойна. — Зачем ты так мало пишешь о том, что собственно касается до тебя, а ведь уж я просила об этом? — Прощай, уступаю место общим интересам.
Рукой Саши Герцена:
Кетчер! Христос воскресе!
Рукой Е. Б. Грановской:
Тебе кланяется Маменька и все, кто тебя знает. Тебе приготовляется разнообразный подарок.
23 марта 1844. Москва.
Эти строки тебе вручит сослуживец твой, Август Иванович Тиме — добрейший немец и Medicinae D-r, тебе, верно, будет приятно видеть человека, так недавно видевшего всех нас. — Особенного сообщить нечего, кроме того, что Крюков очень болен. Все идет по-прежнему, успех Грановского беспримерен, я мало делаю, — правда, читаю, но пера в руки не беру.
Твои выходки насчет письма о Петербурге и справедливы и нет, все берется там только в антиномическом смысле, а оно и не имеет целью быть руководством к изучению — и с твоими замечаниями нельзя со всеми согласиться, хотя в них и нет таких вопиющих неправд, как в письме Виссариона. — Я собирался писать ответ ему, но не знал, когда поедет Тиме, а он едет сегодня и теперь здесь. — Прощай. — Часто, очень часто поминают тебя Михаил Семенович, Богданов и пр. — Грановский припишет.
Рукой Т. Н. Грановского:
больна. Теперь несколько лучше. Мы ждем тебя сюда к 9 мая. Я уже дал обет в случае твоего приезда дать такой банкет, о котором будет говорить отдаленное потомство (т. е. Грановский XXII столетия
Давно собирался писать к тебе, собирался даже сам ехать в Петербург, и все это, т. е. и письмо, и поездка не состоялись. Лиза моя
упомянет на своих лекциях)156[156]. В Петербург я хотел ехать только для тебя, тебе, следовательно, должно приехать для нас (ибо он все-таки не поехал для тебя)157[157]. На днях провели вечер у Михаила Семеновича и крепко вспоминали о тебе, т. е. о каком-то плуте Котельникове, служившем в Курске158[158].
Нападения на мои лекции пока прекратились. Ругают их теперь только Глинка, Дмитриев и подобные.
Кланяйся Белинскому, Панаеву и Языкову. Всем остальным можешь и не кланяться.
Твой Г р а н о в с к и й .
Рукой Е. В. Грановской:
Мерси за ботинки.
186. Т. А. АСТРАКОВОЙ
Конец марта 1844 г. Москва.
Я на вас имею зуб, и притом не какой-нибудь, а коренной, слоновый зуб за вашу прошлую записку… Вы разобидели меня, да и покрыли это тем, что шутка, а сами и не подумали, что если я в анадышную лекцию был рассеян, то это… тут было оправдание, но я хочу у вас отнять оправдание. Право, вы предобрая, злая Татьяна Алексеевна.
А зачем же, поздравляя и с погодой, и с будущим праздником, вы не поздравили меня с 32 годами. Вот вам и отместка.
187. Н. X. КЕТЧЕРУ
10 апреля 1844. Москва.
Здравствуйте, онорабель ученый друг. Мы опять помолчали, ну не беда — поговорим теперь. Сегодня девять лет, как я дожидался тебя, выезжая из Москвы в первый раз от роду… и вот все старое, полузабытое и задернутое явилось — и захотелось писать к тебе; т. е. оно собственно вовсе не писать захотелось, а говорить. Писать — это суррогат вроде Моренковского кофею… ну сам ты человек умный и Шекспира больше не переводишь, стало, все сообразишь, вообразишь, дополнишь и раскричишь. —
У Михаила Семеновича скончалась сестра 5 апреля. Я ее вовсе не знал, но знал его привязанность к семейству, кажется,
156[156] Вставка рукой Герцена. — Ред. 157[157] Вставка рукой Герцена. — Ред. 158[158] Вставка рукой Герцена. — Ред.
это его крепко огорчило. Это единственная очень дурная новость, которую я имею, потому я ее протолкал вперед. Потом тебе комиссия, которую непременно тотчас исполни и мне напиши. Кто в Петербурге лучше всех гравирует портреты на стали, меди, или au burin159[159], или акватинта, кажется — Рейт. P. S. Всех лучше, говорят, Менцов. Ценой не испугаешь. Хотят гравировать портрет Тимофея Николаевича, оригинал пришлю я. Или не лучше ли послать в Лондон, но через кого, возьмешься ли ты? или здесь похлопотать? Разумеется, сходство с оригиналом должно быть совершенное и работа оконченная. Ты увидишь сам по ценам, до чего идти можно, о числе экземпляров можно поговорить потом, сверх того, доска должна остаться у заказывающего.
Теперь обращаюсь к внутренним апартаментам. У нас продолжается с Грановским следующий спор о Сашкином воспитании: он советует взять теперь немца — menin160[160], я решительно не хочу и готов взять за дорогую цену немку, француженку, англичанку — только не мужского пола. Причин тысяча. Если немец en question161[161] человек образованный, ему надобно платить по меньшей мере 2000, да и то не пойдет к 44/2-летнему ребенку, которого учить не надобно, если ж это un diadka comme ilyen a partout162[162], черт ли в нем, он то же, что слуга, только что ругаться будет по-немецки, а не по-русски. Женщина будет великой помощью для Наташи, потому что она может присмотреть и за маленьким. — Немец, dixit163[163] Грановский, необходим для его физического развития, diadka будет водить гулять etc.; во-первых, несмотря на все обвинения (которым корень и источник ты), в физическом воспитании ничего не упущено. С начала ноября у него был коклюш до февраля, а с февраля до сих пор он кашляет — тут, кроме поветрия, никто не виноват. Когда он здоров, тогда он бывает беспрестанно на воздухе — например, прошлый год в Новегороде, потом в Покровском. Гулять водить или лучше надсматривать, как он гуляет, может женина в 100 раз лучше. Вот дело разное, если б был мальчик его лет, с которым бы он мог играть, это для физики было бы чудесно. — «Да если этот немец будет удивительно хорош». С чего же это? Я полагаю совсем иначе, он должен быть человек грубых понятий, немецкого мещанства, и этого человека сделать членом семейства? Да, членом семейства — или лакеем; третьего нет для меня и по нашему образу жизни. Женщина вообще мягче, лучше оклимачивается в доме, женщина вообще благороднее мужчины необразованного. Извольте
159[159] резцом (франц.);
160[160] воспитателя (франц.);
161 [161] о котором идет речь (франц.);
162[162] дядька, каких много повсюду (франц.); 163[163] сказал (лат.). — Ред.
дать по сему делу ваш голос без иры и штудии, как говаривал ученый друг Тацит. Veto я не даю никому, votum принимаю от друзей с величайшим вниманием.
Да, еще о портрете: поговоривши с художником, хорошо было бы, если б ты прислал образчик его работы, какой-нибудь портрет. Рейта работа мне известна по портрету Жуковского; но он не отличен, да и формат у нас будет в пол-листа, а Жуковского в 8 долю.
Засим прощай — не задерживай ответ, все тебе кланяются, все тебя любят, и много кланяются — потому что много любят.
Что же Краевский, когда перестанет со мной шутить и перешлет статьи? — Сделай одолжение, скажи ему, что мне дела нет, хоть бы он вновь напечатал. Что за гигант неделикатности.
Виссариону Kuß und Gruß164[164].
188. H. X. КЕТЧЕРУ
27 апреля 1844. Москва.
164[164] поцелуй и привет (нем.);
Здравствуйте, достопочтенный Herr Кетчер, вот вам и Иван Павлович, которого ты не видал с Кунцева. Ваша разлука вставлена между двумя праздниками — он теперь едет весь под влиянием d’une orgie monstre, данной в честь Грановского в день окончания его курса. Такого торжественного дня на моей памяти нет. Ты ужасно много потерял, что не был здесь. Так как я сейчас писал о том же к Белинскому, то почти выписываю оттуда. Аудитория была битком набита, Грановский заключил превосходно; он постиг искусство как-то нежно, тихо коснуться таких заповедных сторон сердца, что оно само, радуясь, трепещет и обливается кровью. Публика, может, сначала стала собираться шутя, курьезу ради — но вскоре она была увлечена ей вовсе неведомым наслаждением энергической всенародной речью; смелая чистота и романтическая нежность, открыто благородный образ мыслей, вера в прогресс и любовь к каждой увядающей форме — возбуждали un frémissement de sympathie165[165]. Окончив, он встал. «Благодарю, — говорил он, — тех, которые сочувствовали с моими убеждениями и оценили добросовестность, благодарю и тех, которые, не разделяя их, с открытым челом, благородно высказывали мне несколько раз свое несогласие»; при этих словах он как-то весь трепетал, и слезы были на глазах, когда он еще раз сказал: «Еще раз благодарю вас».
Что было потом, нельзя себе представить, крики «браво, прекрасно», треск, шум, слезы на всех глазах, дамы жали его руки etc, etc. Приготовлен был обед торжественный, a la List, в доме у Аксакова. Жаль, что и тут ты не был. Всё напилось, даже Петр Яковлевич уверяет, что на другой день болела голова, я слезно целовался с Шевыревым. Детали предоставляю Галахову. Потеря не шутя, ибо за пиром продолжалась та же энергия и одушевление. Распоряжались обедом Самарин, я и Сергей Тимофеевич Аксаков. Вина выпито количество гигантское, и NB не было сотерну, лафиту меньше 9 рублей бутылка, prachtvoll und donnerwetterlich166[166].
Получивши твое последнее письмо, я тотчас отправился к твоему брату, не нашел его квартеры, потом — на вашу квартеру, и потом он был у меня. Дело поправлять нечего, он остается казначеем, но не советником. Узнать, почему остановлено представление о награде, я могу — но далее, что же тут делать, где замешалась личность. — Точно ли ты в мае будешь здесь; очень, очень было бы хорошо. Потом все вон: Грановский едет в Малороссию, я в деревню — Корш останется один. — Покупка «Галатеи», кажется, совершенно идет на лад, граф Строгонов обещал выхлопотать все, что надо. Корш редактор, хотелось бы другое имя — «Ежемесячное обозрение». В последнее время я недоволен
