Емапуйловичу, вам, Софии Федоровне усердное почтение. А я прошу, сверх того, напомнить меня Евгении Ивановне, Ольге Ивановне и ученицам.
Александр Г е р ц е н .
Владимир28!28!.
1839. Сентября 12.
32. А. Л. ВИТБЕРГУ
Сентября 13-го 1839. Москва.
Почтеннейший друг, Александр Лаврентьевич! Последнее письмо ваше получил я в Москве, где проживу весь сентябрь, а приложенное к Прасковье Петровне отошлю во Владимир.
27[27] порхающее существо (франц.). — Ред.
Есть несчастные существования, которым ничего не удается, в этом положении Прасковья Петровна. Куруты ею недовольны (et par malheur moi je vous le garantis29[29], что не напрасно); я хлопочу теперь здесь поместить ее в пансион вместе с детьми. Жаль, очень жаль ее, какие тяжкие испытания несла она во всю жизнь!
Что сказать вам о продолжительном свиданье моем с Москвою? Москва похожа на тех добрых людей, о которых часто поминаешь в разлуке и до которых дела нет, когда они налицо. Москва скучна, несмотря на то что теперь шум, беготня, треск, именно эта суета суетствий наводит подчас грусть.
Я виделся здесь с Жуковским, но особенно замечательного сказать не могу. — В публике вас часто поминают, особенно
43
теперь, когда новая закладка sur le tapis30[30], и знаете ли, что большая часть за ваш проект — кроме аристократов. Есть даже громогласные партизаны, и в том числе архитектор Мирановский и др.
Мейер был во Владимире и в Москве, ни там ни тут он не дал себе труда со мною повидаться. Замятнин здесь, я встретился с ним в театре. Вот и всё.
Прасковья Петровна передала мне все, что вы ей поручили, ряд грустных обстоятельств наводит на вашу душу меланхолические мысли — ежели вы вызовете из прошедшего все мое поведение относительно вас и вашего семейства, то ясно увидите всю дружбу мою, всю преданность. А что не было ответа на письмо вашей супруги, то совестью клянусь вам, что я вовсе этого не помню и совсем не знаю, о каком письме идет речь. Скворцов пишет на три письма от меня одну записку, и я, право, не сомневался в его дружбе. Конечно, я с вами более сблизился, нежели с Авдотьей Викторовной. Что же из этого? Между мной и вами больше общего, симпатического (хотя я не скажу, чтоб была полная гармония). — Отвергнете ли вы дружбу искренную, примете ли ее, как прежде принимали, — это не изменит ни моего уважения, ни моей любви к вам, et cela sera le dernier mot de ma lettre.
Salut et amitié31[31].
A. Герцен.
Авдотье Викторовне, Вере Александровне поклоны etc. А Виктору и Лавреньке поклон и рукожатье от Александра Герцена за № 2.
29[29] и, к несчастью, могу вам поручиться (франц.). — Ред.
30[30] служит предметом разговоров (франц.).;
Государь и иностранные принцы еще здесь, 12 была новая закладка.
Наташа кланяется вам и вашим. Малютке привили оспу. Я здесь до конца сентября.
33. Ю. Ф. КУРУТА
14 сентября 1839 г. Москва.
Милостивая государыня Юлия Федоровна!
Вот какое было положение Веньямина Франклина, жившего посланником в Париже: каждое утро являлись к нему множество особ, просивших рекомендательные письма к Вашингтону, — особы, хотевшие par anticipation essayer la république32[32]. Что делать? Не дать письма — совестно перед просителем,
44
дать — совестно перед собою. Как же быть? Неужели человек, выдумавший громоотводы, не найдется? Он и нашелся: стал всем давать рекомендательные письма такого содержания:
«Му dear general!33[33]
Le porteur de cette lettre m’est parfaitement inconnu, or il n’y a pas cause de le croire mauvais — je vous le recommande donc etc.34[34]»
То же случилось со мной, когда я приехал в старый свет, как Франклин, а именно — меня познакомили с г. Лихаревым, который желает получить убийственное место (лекаря) во Владимире, несмотря на то что его зовут Федором Григорьевичем. Этот Федор Григорьевич просит неотступно способствовать его погребальным видам, и говорят, что он честный и бедный человек; вследствие чего я ему посоветовал, во-первых, как можно более натирать виски оподельдоком, принимать мятные капли бутылками и, во-вторых, молиться Дионисию Ареопагиту (ибо он один из святых в ранге сенатора и, следственно, может иметь влияние на получение мест). Наконец, решился даже дать ему это письмо для доставления вам, зная ангельскую доброту, с которой вы готовы протянуть руку помощи каждому просящему, и зная это по собственному опыту.
32[32] заранее испытать, что такое республика (франц.). — Ред.
33[33] «Дорогой генерал! (англ.);
34[34] Податель сего письма мне совершенно неизвестен, однако нет никакой причины считать его дурным человеком, итак, я рекомендую его вам, и т. д.» (франц.). — Ред.
Простите меня!
Пользуюсь сим случаем, чтоб поздравить вас и особенно Евгению Ивановну с Станиславом, о котором в прошлом письме потому я не писал, что Христофор Павлович хотел удивить всех неожиданно. — Евгения Ивановна завтра, вероятно, увидит Христофора Павловича, Наташа еще прежде увидится с своим мужем, а именно за чаем сегодня.
Огарев здесь — Москва расцвела.
В заключение прошу свидетельствовать мое почтение Ивану Емануйловичу, Софии Федоровне, Христофору Павловичу и всем — ей-богу, мы вас очень, очень любим и уважаем.
Наташа, вероятно, будет писать сама, да и муж в жениных делах не идет в доносчики.
До гроба уважающий А. Герцен.
14 сентября.
45
34. А. Л. ВИТБЕРГУ
18—23 сентября 1830 г. Москва.
18 сентября 1839. Москва.
Письмо ваше, любезнейший и почтеннейший друг наш Александр Лаврентьевич, от 5 сентября я на днях получил (оно пролежало несколько дней во Владимире). С восхищеньем читал я о 30 августе, я понял все, что вы должны были чувствовать при закладке — это росинка благодати на ваше больное сердце. Молю бога, да благословит он новое начинание во славу его, во славу вашего благодетеля, во славу вашу.
Получивши письмо, тотчас повидался я с Григорьем Ивановичем, он чрезвычайно занят, обещал было сегодня ехать к вам в дом со мною; но отложил. — Извините меня за маленький упрек — помните ли, сколько раз (и тщетно) я предупреждал вас насчет г. Пузыревского — вы не верили мне и дали полное время расточить все: Григорий Иванович говорит, что даже библиотека вся расстроена, картины вырезаны, проданы, брошены. И вы находили чувства и религиозность, вы даже говорили, что г. Пузыревский трезвый человек. Ключарев и ваша сестрица Шарлотта Лаврентьевна мне рассказали его житье, его поступки с матерью и женой. — Вас, чистого и благородного человека, конечно, мог обмануть chevalier d’industrie35[35], но отчего же вы не верили дружбе, предохранявшей вас. — Но что с возу упало — пропало! Жаль, что вы не пишете, какие особенно ценные вещи должно отыскать, — впрочем, мы составили маленькую опись.
Пузыревский решительно отказался от передачи вещей Кошелеву, Ключареву и мне — дерзость и наглость, с какою он дал письменный ответ г. Кошелеву, превосходит всякие границы. Я еду 28 во Владимир и след. не успею ничего сделать; но ящики пусть пришлют и после меня, он, говорят, скупает вещи кое-какие.
Времени не имею ни секунды. Прощайте. Дай бог вам скорее отделаться.
Всем вашим много и много; во Владимире я пробуду до Нового года.
Salut et amitié.
А. Герцен.
Он, т. е. Пузыревский, ждет 1-го октября, чтоб еще раз взять с мужиков оброк.
Прасковья Петровна здесь.
46
35. Ю. Ф. КУРУТА (приписка)
21—25 сентября 1839 г. Москва.
Мне даже для поздравления не оставлено места.
36. С. Ф. КАППЕЛЬ
29 сентября 1839 г. Москва.
Милостивая государыня София Федоровна!
Вот мой обоз, состоящий из сундука, трех ящиков, одного повара, одной прачки и трех детей. Сделайте милость, препроводите их на мою квартиру, которую я вовсе не знаю. — Я сейчас же посылаю письмо по экстра-почте, а сам еду завтра. Может, увижусь прежде письма этого.
Ваш покорнейший слуга А. Г е р ц е н .
29 сентября 1839.
Главное я пропустил — буде у Матвея недостанет денег заплатить извозчику, потрудитесь ему дать.
37. Н. И. АСТРАКОВУ
10 октября 1839. Владимир.
Ты — Араго-Ампер-Астраков — прельстил меня этой бумагой, пей же горечь ее протекаемости. — С ужасной головною болью покинул я Москву и с чрезвычайно здоровой головой приехал сюда. (Практический доктор мог бы записать от головной боли36[361:
Rp. CLXXVII stad. Ruth.
Aeris atmosph. 3ij
adde
Humiditatis Octobrii 3iiij.
Ехать, как сказано).
Хорошо мне было в Москве, но здесь спокойнее, тише, я рад, что уехал, и грустен от того же. Так странно устроена душа, всему в ней место — и меду и дегтю — точно на ярмарке в деревне. Теперь обращаюсь к существенному делу,
47
т. е. к Петруше. Кетчер обещал его взять, но я полагаю несравненно лучшим нанять квартеру у священника, которому прилагается записка: во-первых, зачем без крайности обременять Кетчера, во-вторых, зачем жить в Покровском, куда, конечно, никто не пойдет давать уроки. Петруша получает 500 рублей — платья у него очень довольно, книги и есть и достать может, итак, нет причины не платить за себя. — У меня финансы очень плохи. Взять его сюда бесполезно для него и очень беспокойно для меня; сверх того, если его взять, то прогнать Пешкова, что было бы преступно, — у Пешкова 500 копеек нет, да и сверх того Пешков человек, обещающий много вперед, т. е., между нами, гораздо больше Петруши. Ежели же он с попом не сойдется, то пусть прямо отправляется к Кетчеру и спросит его, может ли к нему переехать, ибо я уж с ним говорил и независимо от того буду писать. — Я не благодарю тебя за важное одолжение, которое ты сделал ему, т. е. не благодарю на тонкой бумаге, а иначе — сердцем.
Я, право, не понимаю, что выйдет из него, — прошу тебя, когда он переедет, присматривать за ним. Прощай.
А. Г е р ц е н .
36[36] Для сего взять гигрометр. См. «Физика» Двигубского. Барометр. См. неизданную «Физику» Павлова (а в изданной такого вздора нет, ибо он оканчивает началом и доказательством, что вещества нет, а есть сила и разумение)…
Жму руку Татьяне Алексеевне.
38. А. Л. ВИТБЕРГУ
Около 12 октября 1839 г. Владимир.
1839. Октября. Владимир.
Почтеннейший Александр Лаврентьевич!
Вы, может, сетуете на меня, что я не исполнил вашего поручения; больно и самому мне это, но вот в чем дело. 29 сентября г. Кошелев известил меня, что г. Пузыревский соглашается наконец сдать вещи и что Григорий Иванович на днях с ним позовут меня — но в это время у меня укладывали чемоданы, и я 30 утром уехал. Вот что я вам entre autre37[37] замечу. Г-н Кошелев не очень деловой человек, il se prend gauchement38[38] знаете ли вы его хорошо? Зачем вы не прислали записочки о главнейших вещах? Что касается до помещения негромоздких вещей, я думаю, это не трудно (хотя дом после отъезда опять вне моих распоряжений). Хорошо бы было
