Я очень рад, что дом нанял Аксаков, — семейство препочтенное и преблагородное.
Вероятно, с тех пор вы уже имели случай послать что-нибудь Петруше.
Прощайте, Григорий Иванович, от души желаю, чтоб письмо мое вас нашло здоровым. — Поклонитесь Егору Ивановичу — я, уезжая, отошлю ящик с моими портретами в Петербург, и оттуда попрошу контору Языкова переслать к Егору Ивановичу, а его попрошу их покаместь поберечь у себя, — впрочем, предоставляю 10 экземпляров в распоряжение Егора Ивановича сверх того, который ему доставит Боткин. Карлу Ивановичу усердно кланяюсь, Вере Артамоновне также.
До 15 ноября ст. ст. вы можете продолжать адресовать письма к Турнейсену, он перешлет в Ниццу. Но с 15 ноября лучше писать такому-то à Rome (Italie). Confiée aux soins de Monsieur Torlonia.
Я еду 20 — сегодня 16, до Буржа по железной дороге, потом в Лион, Авиньон и Ниццу. Сообщите адрес и Егору Ивановичу.
Осень здесь стоит удивительная, теперь по-вашему 4 октября, а погода точно в июле, теплые ночи и ясные дни.
Что, как идет домостроительство Егора Ивановича?
Жена моя кланяется вам, к Егору Ивановичу напишем, как только приедем в Италию.
44
23. Е. Б. и Т. Н. ГРАНОВСКИМ
Около 15 ноября 1847 г. Ницца.
Лизавета Богдановна, вашу руку.
Несчастие, бывшее с тобой, Грановский, сильно встревожило всех нас, несмотря на то что весть об нем была вместе с тем и успокоением. Гнусная, отвратительная случайность… и как скверно положение тех, которые узнают через месяц, как мы. Мне написал Егор Иванович как слух, потом я писал к Боткину. Давайте весть о себе как можно полнее, ах если б сбылась мечта Боткина и вы приехали бы! — Только в Италию и надобно съездить, а это недорого, можно даже из Одессы ехать в Триест Мы теперь отправляемся морем в Геную — мы бы выехали вас встречать и чудно провели бы время. Обнимаю тебя от души и не хочу задерживать письма. Галахов кланяется.
24. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ
20 (8) ноября 1847 г. Ницца.
20 ноября 1847. Ницца.
В то время, как я писал к Егору Ивановичу, принесли мне ваше письмо от 2-го ноября, оно несколько опоздало оттого, что съездило прежде в Париж. Весьма благодарен вам, почтеннейший Григорий Иванович, за все сообщения. 1-е. Что касается до билета Марии Каспаровны, то потрудитесь его взять из казенной палаты, этот билет вовсе не зависит от 2000 серебр., взятых Н. П. Огаревым у нее, след., взявши его, записка Огарева останется у вас. — 2-е. Билет перекладывать не стоит; я отмечу долг на Огарева в 480 сер. в дополнение к другим. 3-е. Когда проценты от Дмитрия Павловича вы получите, то из них на 10 т. серебр. от 1 февраля 1847 до уплаты принадлежат маменьке; я просил Егора Ивановича отдать из моих Вере Артамоновне, да еще следует дрова и Карлу Ивановичу, также маменька желает из этих денег поземельные за свой дом отдать и все траты по дому, небольшой подарок к Новому году Якову, Егору и пр. 4-е. Я попрошу вас, Григорий Иванович, принять на себя труд некоторой ревизии Зонненберга, он не совсем надежен в денежных делах, и я опасаюсь его сильного желания переправок. По крайней мере чтоб он вам доставлял все счеты. — Я надеюсь, что костромские крестьяне не изменят своей аккуратности и вышлют в срок свой оброк, если же нет, вы примите на себя труд им подтвердить, деньги эти я попрошу также положить в Опекунский совет
45
хоть (на имя маменьки]34[34], или на неизнестного, как лучше найдете. — Проценты, когда вы получите от Дмитрия Павловича и буде вам напишет из Шацка Аксинья Ивановна насчет выдачи замуж ее дочери, то я вас попрошу препроводить ей 3000 р. ассигнац., которые Наталья Александровна назначила ей в приданое. Вероятно, послать придется через того
34[34] В автографе над зачеркнутым «на имя маменьки» Герценом написано: «она не желает». — Ред.
же Протопопова. — Буде же письмо от них придет до получения от Дмитрия Павловича, то вы возьмите у него тогда. — Дело их задерживать я бы не хотел.
Я, кажется, вам писал, что вместо присылки денег я предпочел отдать билет Сохранной казны г. Турнейсену в 5000 сер. — этого мне еще станет на несколько месяцев и с маменькой.
Дмитрия Павловича поздравьте с дочерью Натальей, нашего полку прибыло, у меня все Натальи да Александры. — Дети здоровы, но Наталья Александровна — которая усердно вам кланяется — была здесь все время больна, несмотря на то что климат удивительный, — теперь цветут на воздухе розы, оливы и алоэ совершенно зелены, одни каштаны начинают желтеть.
Мы едем отсюда 22-го, — если хорошо будет, т. е. не бурно море, то мы поедем на пароходе в Геную, где пробудем дней 5, оттуда в Ливурно, откуда по железной дороге через Пизу во Флоренцию — оттуда или сухим путем в Рим или морем в Чивиту-Веккию. В Риме, вероятно, останемся до июня.
Пишите, пожалуйста, о новостях, обо всем, все нам интересно, особенно что касается до вас. Я продолжаю время от времени напоминать себя моим приятелям и через печать. Скажите Дмитрию Павловичу, что я здесь написал небольшую шутку под заглавием «На пароходе» и помянул в ней Бычка, — полагаю, что «его не возмущу я праха» этим итальянским воспоминанием.
А уж как здесь климат хорош — этого сказать нельзя. Вчера была гроза, сегодня посвежее.
Маменька и Марья Каспаровна вам свидетельствуют свое почтение.
Потрудитесь переслать прилагаемую записку по адресу — по почте.
К вашему Новому году мы в Риме.
Пишите на имя Соп^е aux soins de Monsieur Torlonia. Только вы меня искренно обяжете не франкируя письма и
платя за мои из расхода — иначе я буду писать на имя Егора Ивановича. — Вероятно, Боткин уж вручил портреты.
На обороте: Его высокоблагородию Григорию Ивановичу Ключареву.
Неизвестной рукой: На Кузнецкой улице, что за Москвою-рекой, позади Пятницкого частного дома, в собственном доме.
25. Т. А. АСТРАКОВОЙ
Около 20 ноября 1847 г. Ницца.
Рукой Н. А. Герцен:
Пишу тебе, Таня, только для того, чтоб дать весть о себе, знаю, как тяжело долго быть в неизвестности, вот ты меня избаловала твоими письмами, и как долго нет — все думается, что с тобой? Большого письма не расположена писать, ты получишь ее по городской почте, я вложу ее в маменькино письмо к Егору Ивановичу. — На днях мы получили от всех письма, от тебя нет, что же ты не пишешь? Пиши теперь в Рим, poste restante. Известие о Грановском потрясло нас до основания; не могу воротиться в прежнее русло, разрывается вся внутренность. Пиши мне все, что знаешь о них, и со всевозможною подробностью. Что бы дал и что бы сделал для того, чтоб уладить жизнь — я не говорю людей необходимых для нас, — людей, необходимых для человечества, — да ничто не поможет ничто, ничто! Давно не было такого толчка. — Пиши. Обнимаю тебя.
Мы в Ницце уж три недели, первую я наслаждалась здешним климатом, а остальное время все хворала, через два дня едем в Рим. Будь здорова, пуще всего.
Твоя Н. Герцен.
Рукой М. К. Эрн:
Обнимаю и целую вас крепко, милая Татьяна Алексеевна, в этом маленьком уголочке; здоровы ли вы — теперь это важный вопрос в Москве где так гуляет холера. Что это с Грановским сделалось — вздумать страшно; из Москвы много писем и во всех об нем. Теперь прощайте, верно, и от вас будет скоро весточка, да что-то уж и ждать страшно. Сергею Ивановичу кланяюсь.
Ваша М. Э р н.
Мне и приписать Наташа не дала — бог ей судья.
А. Г.
На обороте рукой Н. А. Герцен: Татьяне Алексеевне Астраковой.
В собственном доме, близ Девичьего Поля. В приходе Воскресенья на Вражках.
26. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМ
2 декабря (20 ноября) 1847 г. Рим.
Рим, 2 декабря 1847.
Это не письмо, — а записочка, — записочка наскоро и с корыстной целью. — Последнее письмо ваше получено в Ницце, с тех пор мы сделали длинный переезд на пароходе и наконец водворились
47
здесь. На первый случай неудачно — несмотря на прекрасную погоду, несколько дождевых дней простудили всех и одесную лежит Mme Herzen и Саша, а ошую Тата, Коля и Марья Каспаровна в катаральной лихорадке, со рвотой, болью в горле. — Доктор полагал, что у Коли круп, однако или его не было, или он предупредил его рвотным. — Далее предоставляю Наталье Александровне, когда она отходится, описывать, теперь к делу.
Одно место в вашем письме сначала удивило, ошеломило нас, — а потом глубоко оскорбило. Я серьезно прошу вас основательно ответить мне на мой вопрос.
По какому случаю Марья Федоровна просила денег у Корша, и каких денег? — Она даже свое наследство оставила им, — случай этот чрезвычайно важен, я вас попрошу написать мне, в чем дело. Марья Федоровна постоянно отказывалась от денег, отзываясь, что когда
нужно будет, она спросит. Все нужды ее до мелочей от большого предупреждены. Что же это значит?
Странно, впрочем, как вы могли подумать, что у нас до того мало денег, что она должна адресоваться к брату. Это или слишком просто или слишком замысловато. Да вы слыхали, что мы получаем более 25 т. доходу — как же это возможно?
И сколько искусства было употреблено, чтоб уверить нас, что ей не нужны деньги — и для чего, для того, чтоб взять у брата, у которого нет, покрыть грязным подозрением людей, ничем не заслуживших этого. — Я много толковал в Москве об аристократии бедности, у ней есть сверх того свое жестокосердие, своя скрытность — а впрочем, я жду подтверждения. Если это так — полуправда, слух, — я истинно буду рад. Надеюсь, что вы напишете правду — я оставляю это на вашу совесть. Удивляюсь, как могут зависеть отношения людей от цифры их доходов, удивляюсь — но прямо скажу, что лучшая роля не всегда принадлежит неимущему, если он, пользуясь своим несчастием, теснит ближнего и обманывает его в ту минуту, как он отдается со всею откровенностью.
Сергей Иванович, не правда ли?
До сих пор об этом никому не известно.
Я вас прошу, чтоб об этом письме как можно менее узнали — разве одна Софья Карловна35[35], ибо она одна может сказать, в чем дело. — А впрочем, вы писали, так вам и надобно знать.
Прощайте.
48
27. А. А. ИВАНОВУ
4 декабря (22 ноября) 1847 г. Рим.
Препровождая к вам, милостивый государь, письмо от искреннейшего приятеля вашего, Ивана Павловича Галахова, я считаю долгом сказать, что я сегодня был уже у вас
