Векселя я получил уже давно. Потеря очень большая при переводе — но необходимости надобно покориться. Маменька, кажется, не поедет без нас — а мы, может быть, принуждены будем зимовать здесь (т. е. остаться до конца февраля), — на чем окончательно остановимся, сообщим вам тотчас. — Душевно рад, что мой финансовый отчет принят вами так, как я его писал. Вы очень хорошо сделали, пославши Аксинье Ивановне 100 сер., вообще в таких случаях я прошу вас поступать совершенно самовластно, я знаю ваши чувства — и знаю, что они никогда не разойдутся с главными моими желаниями. Насчет Эрна я добиваюсь одного — отдал деньги Рейхель или нет. Я не могу представить, чтоб бесстыдство и наглость могли идти до такой степени, в то время как я для Эрна, кажется, кой-чем был полезен. Обязанность Прасковьи Андреевны была бы ему представить всю гнусность такого поступка. Если г-жа Каппель будет приставать, то я попрошу отдать ей проценты — к Огареву я буду писать сегодня; если еще больше будет приставать, то я попрошу вас написать к Николаю Платоновичу, чтоб он прислал вексель на мое имя в сумме, должной им Каппель, и переписать мой вексель. Но чего же ей лучше, как получать 8 процентов с Огарева? — Я буду просить вас переслать прилагаемое письмо через верного человека Марье Федоровне, она мне забыла написать свой адрес, да, сверх того, нефранкированные письма доходят гораздо аккуратнее, а мне не хочется ее вводить в траты, вы будете, верно, так добры, что запишете в мой расход это тяжелейшее письмо. — В случае, если б Марья Федоровна после обратилась к вам

105

за деньгами», я попрошу сколько возможно, например, до 300 серебр. ей предложить — я ею бесконечно обязан.

О Сергее Львовиче знаю только, что он здесь и здоров.

При свиданье кланяйтесь Егору Ивановичу, которому я уже писал. Пусть он перестроивает и устроивает.

К зиме не худо бы было от Дмитрия Павловича взять 4000 сер. остальные. Кажется, он не должен затрудняться в таких суммах.

56. Н. П. ОГАРЕВУ

17 (5) октября 1848 г. Париж.

17 октября 1848. Париж.

Я думаю, Огарев, Алексей Алексеевич едва успел окончить тебе повесть о событиях и приключениях, и вот я тебе шлю продолжение. — Жаль, что тебя не было в Москве, когда Марья Федоровна приехала, — впрочем, ты, вероятно, не все же будешь жить в Пензе.

После отъезда Алексея Алексеевича здесь все сделалось хуже и отвратительнее, я не могу выразить всей тяжести существованья в этом очумелом, издыхающем городе. Такую тоску выносил человек только один раз, в падающем Риме, — да и то не в августовском Риме, а в Риме третьего столетия, когда все величие исчезло, а безнадежная гибель стала во весь рост. Добрые мечтатели никак не могут сладить идею развития с уничтожением целой цивилизации, как будто в понятии цивилизации лежит условие ее продолжения. Цивилизация — по превосходству временная, как лучший цвет данного времени, цивилизация, переживающая себя, — это Византия в средних веках, это мамонт в Сибири после геологического переворота. Я убежден, что Европа не выпутается из современной борьбы на основаниях своей цивилизации, своей гражданственности. Дряхлое бессилие Франции очевидно — страна, лишенная образования, страна мещанства, утратившая все юное, поэтическое, все честное наконец, — что она может сделать? — Хотя я не должен бы был предполагать возражений с твоей стороны, — но прибавлю еще об этом слова два. Вы там мечтаете и рефлектируете, как я вижу из московских вестей, и составляете вовсе иное понятие о том, что делается. Европейская цивилизация, — еттеттепП09[109] аристократическая, разочтенная для меньшинства, возможная при существовании толпы, видоизменилась до некоторой степени под действием мысли, — все живое может видоизменяться до тех пор, пока

106

его сущность, его особность не отрицается изменением. Именно изменение и отрицание существенного принципа в организме — называется смертью. Теперь возьми ты любую точку старой Европы и любую сторону новых учений, — ты увидишь их антагонизм и отсюда или необходимость Византии, или нашествия варваров — варварам нет нужды приходить из дремучих лесов и неизвестных стран — они готовы дома. Так как в природе удивительная спетость, то нравственное падение старой цивилизации совпало с началом роковой борьбы. Все мелко в ней, литература и художества, политика и образ жизни, все неизящно, — это признак смерти, — все смутно и жалко — толпы едут в Алжир, в Америку, павперизм растет, торговля убита, кредиту нет, работников не пускают из департаментов — и во главе всего какой-нибудь ограниченнейший из ограниченных Каваньяк с плутом Маррастом. — Кто сколько-нибудь ознакомился с патологией, тот не ошибется. Я совершенно встретился в этом с Георгом. — Начавши писать к тебе, я невольно вспомнил отъезд Алексея Алексеевича и то время, дурно было тогда очень, но когда вымерить, сколько градусов ниже все стало здесь в эти два месяца, то мороз подирает по коже. Жаль многого, но кто же не стоял при постеле умирающего отца, брата… и не покорялся. Грусть, плач, все, что угодно, — наше право, — но не воскрешение мертвых. — Выпиши из Москвы от Грановского статейку мою «Перед грозой» — она еще писана в 47 году, но не без достоинства ad hoc110[110]. — Прощай. — На днях приедет сюда Марья Львовна. Она хлопотала через меня продать здесь небольшую inscription111[111] банковую, но формализм так сложен и запутан, что ничего не сделали.

Я тебе писал нечто вроде выговора по финансовой, части по поводу жалобы Григория Ивановича (очень основательной, sauf le respect112[112]). — Я писал ему — если Каппель очень будет приставать, то переписать твой вексель, а ты дай ему другой. Да плати проценты. Мне очень не хочется тратить из капитала, а нынешний год не из удачных, signor Эрн (хорошего управляющего я тебе рекомендовал) получил 5000 моих денег да с ними как в воду канул, дом пустой (я, впрочем, уже продал его Егору Ивановичу).

Кланяйся Тучковым. — Я думаю, кончится тем, что и я поселюсь где-нибудь между Яхонтовым и Старым Акшином — тридцать шесть лет, еще лет пять, не больше, остается на то, чтоб жить и чувствовать, потом пойдет уже отживанье. Вот эти-то пять лет и не хотелось бы маячить в злобе и скорби, — а

107

впрочем, тут тоже фатум. Помнишь, как римские патриции бросали все состояние свое и бежали в христианские монастыри? Вот каково было жить в разрушающемся мире. Мы счастливее их, — связанные цивилизацией с Европой, мы связаны народностью именно с тем юным и новым миром, который готов, как некогда германы, помериться с старым. Итак, да здравствует Старое Акшино и сельская жизнь в России.

Адресуй: Confiée aux soins de Mrs les freres de Rotschild a Paris.

Рукой Н. А. Герцен:

Я жму тебе, саго mio, крепко руку. Хотелось бы так слетать к вам… Огарев, с странной просьбой я к тебе — вручи Hélène 166 франк. 20 сантимов, непременно, я им должна. — Пиши нам, пиши!

110[110] применительно к данным обстоятельствам (лат.). 111[Ш] ценную бумагу (франц.).

Достань себе всенепременно Гафиза, перевод Даумера, напечатанный в 46 году или 47. Вот тебе новый, огромный источник наслаждений. Что это за реальный, разгульный и глубокий поэт. Будешь благодарить.

Алексея Алексеевича дружески, душевно обнимаю и собираюсь, как получу ответ на сие послание от тебя, писать.

57. Е. А. и Н. А. ТУЧКОВЫМ

17 (5) октября 1848 г. Париж.

17 октября 1848. Париж.

Дайте вашу руку и вы, и вы, — мы много помним вас — оттого что много любим. Мы мало пишем — оттого что хочется писать очень много. Здесь такая скука и тоска, что, я думаю, скоро люди будут топиться в Сене.

Вы спрашиваете записочку о книгах, ее составить нелегко, вы перешли большую часть книг, а потому вам придется зады твердить. Тем не менее для полноты, для изученья жизни советую заглянуть в комедии Бомарше, я еще рекомендовал тогда «Manon Lescaut», романы Ж. Санд. Читайте беспрестанно Гёте, иногда Шиллера, читайте по выбору Вольтера и Дидро — и больше ничего французского не читайте. Читайте Шекспира и Байрона, а потом, если понравится, переводы с древних, Edition Nisard, например. Еще вот что: займитесь историей, — да только не читайте ни коротких, ни всеобщих историй, а лучше подробную, живую историю какого- нибудь одного периода, например, век Григорья VII. Живое изучение одного периода больше ознакомит вас со всей историей, нежели без толку сколоченные. Огарев может указать такие монографии. Я очень рекомендую теперь заняться падением

108

Рима (тут есть премилая книга «Les Césars» Champigny, даже Низара «Décadence…»), наконец, Гиббон. Вам не будет скучно. А если будет, то возьмите тотчас что-нибудь по части естественных наук: Milne-Edwards^ или геологию Лейля. Огарев будет объяснять. — Потом опять за историю. A propos, для падения Рима необходимо несколько ознакомиться с двумя- тремя св. отцами, например, Василий Великий, Григорий Богослов, Августин, Ориген — есть французский перевод.

Ну, вот вам на двадцать лет чтения, потом, т. е. в 1868, я напишу другую записочку. — Книги, мной назначенные, серьезны, — да ведь и время серьезное.

58. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ

26 (14) октября 1848 г. Париж.

26 октября 1848. Париж.

Письмо ваше, почтеннейший Григорий Иванович, от 14 октября я получил очень скоро, а именно 25, и спешу отвечать на него.

Хотя я никак не считаю действительно выгодным давать деньги взаймы, тем не менее этот случай составляет полное исключение. Огарев принадлежит к самым близким людям, мы с ним росли вместе, и не только материально вместе — но и душевно. В нем я совершенно уверен. Если я затруднялся и приискивал обеспеченья в такой значительной сумме — это единственно в одном несчастном предположении смерти Огарева, ибо его наследнику я не верю, племянники несовершеннолетни, а Плаутин сам не может, я думаю, внушить доверия даже своей жене. — Видя теперь и из вашего письма и из письма Огарева, что деньги ему необходимы на оборот, я решаюсь их ему дать. Пусть Маршев113[113] с своей стороны подпишет (как вы лучшим найдете), пусть будут соблюдены все возможные формы — кроме залога именья, что оказывается невозможным. — Я очень желал бы, чтоб вы приняли на себя труд заметить Огареву, что мне очень хотелось бы на всякий случай, чтоб он особенно поручил этот долг и прежний во внимание своих наследников.

У вас доверенность на получение денег есть, но, кажется, она была недостаточна — для того, впрочем, чтоб это не могло вас остановить, попросите Егора Ивановича взять из