маменьки в доме остановиться, верно, есть комнатка — в ее дозволении я не сомневаюсь.

Прощайте, мой адрес так же:

Confiée aux soins de Messieurs de Rotschild — Paris.

68. H. П. ОГАРЕВУ

Декабрь 1848 г. Париж.

Ну, саго, скажу тебе еще в тысячный раз об жизни то, что говорят о шапке Мономаха: тяжела жизнь…. нет, сколько ни имей сил, их не довлеет, за шесть месяцев покоя, где-нибудь в тепле, с условиями звериного благосостояния — солнца, моря, — я отдам шесть лет жизни.

…Таков ли был я расцветая, Скажи, фонтан Бахчисарая!

Может, я и уеду в Швейцарию, я же здесь познакомился с твоим женевским приятелем, — я действительно, наконец, устал — устал особенно в последнее время… Большое счастье, что ты переживаешь теперь вторую юность. — Ты меня раза два упрекал в том, что, стоя близко, я вижу частности, подробности, что я, уткнувши нос в кирпич, не вижу здания — или в этом роде. Ты мог прочесть «Перед грозой» и «Новый год» каждый день приносит мне новые подтверждения. Ну, впрочем, когда я приеду, мы наговоримся вдоволь…

123

1849

69. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМ

1 февраля (20 января) 1849 г. Париж.

1 февраля.

Вот именно в это число мы с вами обедали или ужинали в Черной Грязи. Помните? Снег белый, солнце, тройки и тройки — это был день удивительный, он остался у меня в сердце — как итальянский закат солнца. Мне тепло, когда я его вспомню. Последнее время бывали иногда споры, натянутые разговоры — но этот день вдруг все опять сплавил и спаял. Итак, да здравствует Черная Грязь. Вспомнили ли вы?

Получил я грамотку от Николая Александровича, доволен им несказанно, но ни с чем не согласен насчет его мнения о физике и химии, особенно с его идеалистическим мнением, что общий обзор, бросаемый издали, вернее. Что же, Окен и Стефен много взяли? Нет, нынче давайте пониманье и микроскоп, пониманье и скальпель, жизнь надобно следить по вивисекциям, а не по физиологии Каруса. Посмотрите, какие шаги делает сравнительная анатомия здесь, — старый доктринаризм никуда не годен.

Кстати к физике. Кто в сношении с Огаревым, пусть сообщит ему, что микроскоп его готов, — превосходно сделан, 650 франков со всеми принадлежностями. Я его, пожалуй,

адресую к тебе, Сергей Иванович, — ты можешь его разобрать, я уверен, что такого микроскопа не найдешь в Москве ни у кого.

Кланяйтесь всем — и не напоминайте никому для нынешнего дня, что никто не приписал строки в письме от 25 декабря.

До свиданья. Разумеется, мы, вероятно, к лету у вас на Девичьем Поле.

На обороте: Татьяне Алексеевне Астраковой.

124

70. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ

12 февраля (31 января) 1849 г. Париж.

12 февраля 1849. Париж.

Давно я не писал к вам, почтеннейший Григорий Иванович, между прочим, потому, что я через Егора Ивановича уведомлял вас о получении вашего письма. — Я знаю, что вы имеете ко мне много дружбы, но теперь я попрошу вас прибавить несколько доверия. Могли ли вы только подумать, что я пущусь в такие обороты, как Сергей Львович? Я до такой степени неповоротлив в этом отношении, что без полного обсуждения дела, без взвешивания всех шансов за и против я не стал бы рисковать долею капитала — который считаю, как писал вам, достоянием детей. Опыт на первый случай подтвердил мои соображения: весь капитал, употребленный мною, уже возвратился и третьёгодня Ротшильд сообщил мне, что капитал к моим услугам, но только вместо 20 т. возвратились 25 т. — из Нью-Йорка. Этот капитал я отправлю впоследствии через Колли и Редлиха в Московскую сохранную казну. Будьте же уверены, Григорий Иванович, что я только в том случае предпринимаю что-нибудь финансовое, когда просто совестно не поднять выгоду. Дело все в том, что здесь именно теперь наличные капиталы спрятались или на время увязли. Такие люди, как Ротшильд, не занимаются мелкими (с их точки зрения) оборотами — а те, которые занимались ими, — у тех капиталы компрометированы.

Теперь попрошу вас насчет векселей Дмитрия Павловича. Вы писали мне, что он весною намерен уплатить их, потрудитесь спросить Дмитрия Павловича, не позволит ли он в том случае, если он не заплотит до мая месяца (и это положительно), передать вексель Егору Ивановичу, разумеется, если Егор Иванович согласится тотчас выплатить, о чем я попрошу вас и у него спросить, — выгода для него очевидная в увеличении процентов. Мне хочется иметь в распоряжении эти деньги; если Егор Иванович не согласится, я передам маменьке, просто можно бы переписать векселя, скоро будет им десять лет. Скажите Егору Ивановичу, что я сочту за истинное одолжение, если он это сделает, — с его стороны, а равно и со стороны Дмитрия Павловича. Жду от вас ответ на это предложение и прошу не очень медлить, ибо у меня еще есть разные проекты.

Егор Иванович всё покупает домы. Я очень был бы не прочь купить в Москве вместо моего бывшего дома — новый. На всякий случай, если что-нибудь представится, то отметьте, пожалуйста. Я полагаю непременно, если не к началу, то к концу лета пуститься в обратный путь. Главное условие, во-первых, что я дороже 25 т. серебр. дома не куплю — и это уже самая

125

высшая цена, второе — дом должен быть непременно на высоком месте, с садом. Я помню возле дома Боткина на Маросейке удивительные дома. Кстати, что Егор Иванович чинит с моим домом, попросите его кончить купчую; маменька желает теперь уступить ему и тучковский — не лучше ли было бы процесс об земле вести Егору Ивановичу от своего имени, потом какая же перемена для дела, кому принадлежит дом. Я бы очень желал покончить это. Что отвечал вам департамент внешних сношений насчет доверенности из Рима? Если есть затруднение, пришлите билеты сюда, застрахованные и на имя Ротшильда с передачей мне. Кстати, скажите Данилу Даниловичу при свиданье, что Ротшильд мне говорил, что у них затрудняются второй (французской) надписью, но она необходима, без нее билет если б пропал, то его предъявили бы как неизвестный, а потому им невозможно не гарантировать себя.

Кстати, попрошу вас, Григорий Иванович, прислать денег, т. е. идущих в расход. Вероятно, аккуратнейшие костромские крестьяне выслали сполна оброк, да и с Дмитрия Павловича следует уж теперь довольно получить. Чем больше, тем лучше. Когда вам случится писать в Кострому, потрудитесь прибавить, что я крестьянам и Шульцеву кланяюсь и желаю, чтоб их бог по-прежнему миловал.

Если случится нужная помощь Петру Александровичу или кому-нибудь из них, пожалуйста, поступайте так, как ваше преблагороднейшое чувство вам подскажет.

Прощайте, Григории Иванович, буду ожидать ответа. — Если вы будете посылать билеты, то уже вместе приложите и заемное письмецо Огарева.

Жена моя вам дружески кланяется, а равно маменька и Мария Каспаровна.

На сию минуту дети здоровы. Зимы здесь совсем не было, и мы в генваре ходили в одном пальто; вторую зиму я не вижу снегу.

Жму дружески вашу руку.

А. Герце н.

Примите на себя труд отправить прилагаемую записку к Марье Федоровне.

71. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ

15 (3) февраля 1849 г. Париж.

15 февраля 1849. Париж.

Я писал к вам, почтеннейший Григорий Иванович, дня четыре тому назад, но снова берусь за перо, получив ваше письмо от 2 февраля — и перед тем вексель от Редлиха и Колли

126

в 300 фунт. стерлингов. Оставя в стороне всякого рода фразы, я не знаю, как мне благодарить вас за ваше дружеское внимание, за вашу аккуратность, я знаю, как много вы заняты и притом успели составить и мой отчет — и с такой подробностью, что я бы сам не составил за год. — Благодарю и душевно благодарю вас. Что касается до моих расходов (ибо я считаю себя повинным доносить вам и о своих издержках) — они идут совершенно правильно, т. е. я издерживаю с семьею 2500 фр. в месяц и плачу маменьке в уплату занятых 10 т. сер. 1500 фр., иногда у меня остается фр. 200, иногда передерживается, а к концу года все-таки вышло так.

Пожалуйста, не беспокойтесь насчет того капитала, который я взял, вы знаете очень хорошо, я не спекулятор, не мот и не игрок; вы знаете тоже, что очертя голову я бы не поступил. Кажется многим, которые судят по наружности, что я поверхностно занимаюсь финансовыми делами, — но ведь это неправда, и вы сами, я уверен, в своем сердце найдете доверие ко мне и в этом отношении. Я только не придаю этим делам той важности и не так много об них говорю, да и по совести должен сказать, что я их и не считаю первой и существенной статьей в жизни. — Таким образом, я мог бы уэкономить что-нибудь из проживаемых мною 30 т. фр.; но я думаю, теперь живется еще, семейная жизнь моя идет так покойно и так счастливо, как десять лет тому назад, когда я венчался, дети — когда здоровы — приносят с своей стороны что-то благодатное и покойное — я не хочу стеснять, стягивать эту жизнь, я не хочу из нее делать прилавка, конторы, — я иногда думаю: кто знает, что будет впереди, для чего я буду копить; но для чего, с другой стороны, я выйду из пределов дохода, для чего не увеличу его там, где это легко, где стоит нагнуться, чтоб поднять. Вот главные правила, от них я не отступаю и не имею повода раскаиваться. Увеличение средств позволяет в иных случаях протягивать руку с существенной помощью друзьям — а без этого и совесть нечиста.

Итак, об уплате от Дмитрия Павловича и думать нечего теперь, потрудитесь ему сказать, что я бы желал или чтоб он переписал заемные письма на Егора Ивановича, если он заплотит, или на маменьку, которая согласна заплатить; если ему это покажется удобнейшим, то я здесь сделаю надпись и засвидетельствую у консула. Егору Ивановичу было бы всего удобнее — оно же ему представляет значительное приращение дохода. Если он желает купить тучковский дом за ту цену, в которой он тогда пошел, то я вас попрошу мне опять прислать форму доверенности. Маменька соглашается.

127

Относительно Петра Александровича и Шацка я попрошу вас, Григорий Иванович, без каких-нибудь особенных случаев на 49 год Петру Александровичу переслать до будущего января не более 150 руб. сер. и столько же Аксинье Ивановне — в случае крайности можно Аксинье Ивановне прибавить еще 50 сер, Я потому упоминаю об этом, что я Петру Александровичу сверх того раза три имел случай посылать денежные гостинцы. — Костромские крестьяне опять