и бельги с первой версты резко отличаются от Германии и немцев, — сравнение, кажется, не в пользу последних.
19.
Всё еще в Брюсселе. Да, признаться, я так разохотился смотреть старое и новое в здешнем краю, что отправляюсь отсюда в Антверпен. Там оставляем мы на сутки Марью Федоровну и Тату и отправляемся в Брюж в Останд — посмотреть на море и на приморских. Титов советовал мне внимательно поглядеть на новую больницу; сегодня я был там, это под пару туннелям и виадуктам — удивительная колоссальность, порядок и ум устройства. Паровая машина во флигеле отапливает всё здание, проводит всюду воду, мелет на больницу муку и пр. и пр. Что за чистота, какой воздух, для каждой отрасли болезней особое отделение, окруженное террасами, при каждом отделении зала для выздоравливающих, уставленная деревьями и цветами, о медицинских пособиях и говорить нечего. Больных от 300 до 400, из них majoпtë15[15] даром, потом ничтожная плата, но есть отделение для
богатых, 6 и 4 франка в сутки, каждому большая комната, прекрасно отделанная. За больными ходят монашенки. В Palais de Justice16[16] две чудные картины: Карл V, отрекающийся от престола, и протест Оранского и Эгмонта, от обеих нельзя оторваться; суровый старик Альба наклонил голову, и слеза скатилась по щеке, и слеза так нейдет к этой щеке, что становится страшно, — все кругом поражено
16
какой-то непонятной ни для кого мистерией; Карл V, худой и с видом идиосинкразии, надевает корону.. Но ведь это надобно видеть! — Вчера Скриб сам ставил здесь новую оперу «Ne touchez pas à la reine». Несмотря на превосходную постановку, на отличную здешнюю труппу, пьеса не произвела действия, да и поделом, такая нелепость может только взойти в голову du grand fournisseur17[17]; еще давали новый его же водевиль «La protégée», там есть роля для Михаила Семеновича, но у нас вряд пойдет ли она. В балете здесь отличается Грань, балет вообще хуже московского и петербургского, зато как идут водевили! Я как-то в прошлом письме похвалил ганноверских актеров, это с дороги, немцы, кажется, заговелись Деврианом. — Мельгунову обязываюсь донести, что у Розика, аu magasin Espagnol18[18], сигар купил. Он с большим удивлением услышал, что я дней в семь приехал из Берлина сюда, и значительно сказал своей жене: «Comprenez-vous, de Berlin, de Deuschlan»19[19], мне это ужасно понравилось, тем паче что из Deuschlan приходят сюда ежедневно пять поездов по железной дороге. — Сигары действительно превзошли ожидание. Корш, верно, помнит длинные и худые сигары у Денре, называемые плантаторскими, — они здесь 30 франков сотня. Но зато не могу зажечь, чтоб не вспомнить Корша (чему свидетельница Марья Федоровна). — Довольно, кажется, с вас. Хотя мои письма и сбивают на Рейхарда «Guide des voyageurs», но будьте снисходительны (все, кроме Боткина, писавшего в «Письмах из Испании» о покорении оной маврами и последние новости о Филиппе II) и вспомните, что молчание никогда не было отличительным достоинством моим, несмотря на то что я всегда много говорил.
16[16] Дворце правосудия (франц.). — Ред.
17[17] главного поставщика (франц.).
18[18] в испанском магазине (франц.).
Наталья Александровна бб Возлестрочное примечание:
№ 1 кланяется. бб Наташа говорит, что сама бы
приписала и что ей очень хочется, но Наталья Александровна спать еще более хочется.
№ 2 называет паровоз «каретой с самоваром»
5. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ
13/1 марта 1841. Кёльн.
Отложивши такую большую долю нашего пути, почтеннейший Григорий Иванович, я, наконец, исполняю давнишнее желание и пишу к вам, хотя, впрочем, я несколько раз сообщал
17
вам о нашем пути через Егора Ивановича. В Берлине пробыл я три недели, советовался там с докторами насчет жены и насчет Коли, ей советуют морские ванны и, главное, пожить в здоровой полосе не очень южной, но теплой; что касается до Коли, почти не имею надежды, чтоб он излечился, разве сама природа переработает впоследствии, я буду еще в двух местах советоваться — но это в очистку совести. — Из Берлина мы перенеслись в Ганновер по железной дороге в несколько часов, — потом тащились шагом до Эльберфельда, от Эльберфельда в два часа езды приехали в вагоне сюда. Нельзя ездить удобнее и покойнее, как по железным дорогам, порядок удивительный, вагоны отделаны с роскошью, обширны, светлы и так высоки, что в них ходить можно. Мы брали везде целое куне (6 мест) и были очень довольны. Я нанял себе расторопного и хорошего камердинера в Кенигсберге, и там же
горничную, которую маменька увезла с собой в Штутгарт, она отправилась еще прежде нас из Берлина по железной дороге, и представьте, что мы имели от нее письмо через день из Веймара. Вот все касающееся до нас. Теперь пойдут расспросы, на которые надеюсь получить ответ через Ценкера и Турнейсена. Когда возвратился к вам Зонненберг, который был, впрочем, совершенно бесполезен на дороге, а с ним Татьяна — кормилица, — если она в Москве и у нас в доме, поручите ей от Наташи 1¬ой и 2-ой, а равно и от меня поклониться. Отдан ли дом внаймы, кому и как? — И вообще примите на себя труд обо всем меня известить.
Дмитрию Павловичу не забудьте передать мое почтение и скажите, что я сижу теперь в Belle vue, перед самым Рейном и перед Кёльнским собором.
Егору Ивановичу я сегодня не пишу и, вероятно, отсюда писать не буду, сообщите ему при случае, что дети и мы совершенно здоровы и во де Колоне нужды не терпим.
Прошу вас поклониться от меня Прасковье Андреевне и Вере Артамоновне, а потом и всем, да кстати напишите, как себя ведут живущие в доме. Я во всем надеюсь на вас, как на каменную стену, Григорий Иванович. — Как идут денежные получении, т. е. что Дмитрий Павлович оставил у себя 10 т. или нет?
Жена моя усердно вам кланяется.
Прощайте, будьте здоровы, мы, вероятно, 15/2 марта будем опять в дороге.
6. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ
Я письма не франкирую, где это можно, потому что нефранкированные письма вернее доходят, а то трактирные слуги и комиссионеры забывают отправлять, когда им даешь деньги при письме.
Вчера получил ваше письмо, почтеннейший Григорий Иванович, от 19 февраля, оно пришло поздно, потому что я пробыл несколько лишних дней в Бельгии.
Теперь позвольте сказать поскорее о делах. 1е. Всех денег с процентами до марта, принадлежащих костромским крестьянам, — 3060 руб. асс.; они имеют
полнейшее право на них, но я об одном попрошу вас: отдавая им эти деньги, принять меры, чтоб они достигли своей цели, и обязать Шульца строгой ответственностью, особенно сына, —он отвечает своим лицом; не мешало бы иметь от них мирской приговор, что они доверяют это дело Шульцову сыну с кем-нибудь еще, — если Егор Иванович не отдаст теперь этих денег, то попросите их у Дмитрия Павловича в счет будущих процентов; наконец, ежели в случае надобности вы истратите свои деньги, я с благодарностью возвращу их немедленно.
2е. Неужели Огарев до сих пор не высылал вам доверенности на получение 6 или 7 т. асс. в Казенной палате? И неужели г. Корш не требовал по огаревскому делу для Петербурга 2500 асс.? Мне никто ничего не пишет. Вы пишете, что у вас остается 701 руб. сер., поберегите эти деньги до объяснения по этому, а я вместе с этим напишу к Огареву и к Коршу, и, если и тут случится добавить до 2500, я вас попрошу — с тем вместе я напишу к Огареву, чтоб прислать к вам деньги на мой расход, — но для этого я подожду вестей от вас.
1. Я всем людям от Таурогена выдал особо награждение и каждому на руки деньги на харчи, я им дал так много, что не ожидал новых требований, тем паче явного обмана, а поэтому полнейший отказ.
2. Солдата отпустите, Кузьму оставьте, впрочем, в этих делах, сделайте одолжение, поступайте как вы лучшим найдете.
3. Хотя я верно и не знаю, но по мелкости требования пoпрошу вас отдать Андрею и Панкрату, а с тем вместе Андрея и отпустить.
4. Татьяны паспорт тогда же остался в ордонансгаузе и был заменен дозволением ехать на три месяца — у меня его нет, да нельзя ли ей подать просьбу, что потеряла, во всяком случае помогите ей. Пусть она еще поживет у нас, дайте ей 5 асс. от имени Наташи — которая здорова, а была и больна в Гентс. Я слышал, что она что-то не ладит с Прасковьей Андреевной — охота им, — а впрочем, я ею остался весьма доволен, — а потому она заслуживает снисхождения.
5. Относительно дома, хоть я и удивляюсь, что его так обижают, но прошу уменьшить цену, если за этим дело, насколько
19
вам покажется справедливым. А то я рассержусь и уступлю его Егору Ивановичу с руками и ногами.
6. Уведомьте меня, отдал ли Кувишинников остальные деньги, а если он не отдал, то сообщите ему, что его поступок весьма странен, буде же в этом виноват Захар Серебряков, то я попрошу вас постращать их хоть властию Дмитрия Павловича над их землею.
Засим прощайте. Все мои кланяются вам, я кланяюсь Карлу Ивановичу — он пишет, что я ему должен 131 р. 9 к. асс., а Егор Иванович пишет, что отдал ему 100 руб., стало, за мной 31 р. 9 к. — вручите ему. — Далее ни Данила, ни Гаврила, ни кто другой не имеют никаких прав ни на что, жалованье за месяц вперед я им отдал сам.
Простите за все хлопоты, доставляемые вам, Григорий Иванович.
Я полагаю, что осенью буду просить Дмитрия Павловича о уплате 10 т.; напишите, пожалуйста, можно ли надеяться.
7. М. С. ЩЕПКИНУ
Париж. 23/11 апреля 1847.
Знаете ли, Михаил Семенович, уж кутить — так кутить, писать — так писать в целый лист, не писать — так совсем не писать (как за лучшее считают все наши
общие друзья, кроме Кавелина, — друзья наши, друзья истины, но более друзья лени). Я давно собирался говорить с вами — вы догадываетесь о чем — о здешних театрах и о главных представителях. — Нигде театр не сочленен так с городом, как здесь; город этот всякий вечер сидит в двадцати двух театрах по шести часов сряду, все театры полны, если не придешь за четверть часа, то не найдешь места и, сверх того, должен франка два заплатить лишних. Сцена служит ответом, пополнением толпе зрителей, вы можете смело определить по пьесам господствующий класс в Париже, и наоборот. Господствующее большинство принадлежит здесь — мещанству, и мещанство ярко отражается во всей подробной пошлости своей в уличных
