бы стоил троих (это — комплимент тебе), хорошее бургонское (à propos, я изобрел и ввел здесь в. употребление пить огромное количество Nuit или Помар от холеры, и очень удачно); вчера у меня Николай Иванович украл бутылку целую, а здесь достать нельзя, я даже рассердился. Кстати, займись его делами, я вообще в последнее время гораздо довольнее им.
Твое письмо в три строки, разумеется, давно получено, как не стыдно, что ты не написал ни строки потом о твоем деле.
Кстати, напиши, и непременно, прислать ли микроскоп, мы торопили, торопили мастера.
Natalie, дайте вашу руку или, лучше, просто позвольте вас поцеловать.
85. САШЕ ГЕРЦЕНУ
20 (8) июня 1849 г. Париж.
20 июня.
Прощай, Саша; мне очень жаль, что я не простился с тобой. Учись хорошенько и приезжай потом ко мне. Ты уж большой, утешай мамашу и помни часто обо мне. Целую тебя.
Каппу поклонись.
Скажи Марье Каспаровне, что я с ней прощусь при свиданье в Женеве, да попроси отдать Щепкину, когда перепишет, две статейки.
Прощай.
Votre victime déplorable vous salue.
Поцелуй Колю и Тату.
86. Г. ГЕРВЕГУ
Depuis que je suis levé, je n’ose toucher à rien, on peut penser que je suis excommunié ou lépreux — je crains de marcher, je suis presque épileptique, partout il me semble que vous m’avez préparé des guets-apens…
L’idée des 4 mendiants est sublime, sublime, cela a surpassé mon imagination.
L’idée… non la forme de Marianne, quoique ne surpassant pas l’imagination, est bonne sinon belle.
143
Et il n’est que 7 et 1/2 — que dirai-je, malheureux, à 11 et 55 minutes du soir.
Ganz Ihr Opf er.
Ваша злосчастная жертва приветствует вас.
С тех пор как я встал, я не смею ни к чему прикоснуться, можно подумать, что меня отлучили от церкви или я прокаженный, — я боюсь шагу ступить, я почти как эпилептик; мне кажется, что вы мне всюду расставили ловушки…
Идея 4-х нищих восхитительна, восхитительна, это превзошло мое воображение.
Идея… но не форма Марианны, хотя и не превосходит воображение, — хороша, если не прекрасна.
Еще только 7 1/2 — что я скажу, несчастный, в 11 часов 55 минут вечера?
Voulez-vous m’attendre, je viendrai vous chercher pour aller à la chasse des journaux et du bourgogne à 8 heures…
Ganz ihr Opfer 135[135].
Votre A.
Подождите меня, пожалуйста, я зайду за вами в 8 часов, и мы отправимся охотиться за газетами и бургонским…
Ваш А.
88. Г. ГЕРВЕГУ
Середина июня 1848 г. — 20 (8) июня 1849 г. Париж.
Eh bien, cher Herwegh, la villeggiatura aura-t-elle lieu aujourd’hui? Je suis tout prêt, nous attendons vos ordres. Dites à quelle heure nous nous rencontrerons et où — chez vous, chez moi?..
Nous avons passé ces deux jours à Belle-Vue et d’une manière magnifique. — Vous avez donc tout le droit de remettre jusqu’à
demain ou après-demain notre voyage, en tout cas Herzen proponit et Herwegh disponit.
A. Herzen.
Ma femme désirerait même prendre un peu de repos aujourd’hui. En cas que nous n’irons pas — je proposerai d’aller voir m-r Sasonoff (père) ce soir.
На обороте: Monsieur Herwegh. De la part d’A. Herzen.
Ну как, дорогой Гервег, состоится ли сегодня наша villeggiatura136[136]. Я вполне готов, мы ждем ваших распоряжений. Сообщите, в котором часу мы встретимся и где — у вас, у меня?..
Мы провели эти два дня в Бельвю, и провели их чудесно. Поэтому вы вправе отложить нашу прогулку на завтра или на послезавтра; как бы там ни было, Герцен ргоропй, а Гервег disponit.
А. Герцен.
Моей жене хотелось бы даже немного отдохнуть сегодня. В случае если мы не поедем, я предложил бы навестить вечером г-на Сазонова (отца).
На обороте: Господину Гервегу. От А. Герцена.
89. Г. ГЕРВЕГУ
1 января — 20 июня 1849 г. Париж.
Sasonoff vous a écrit, cher Herwegh, à 4 heures, en vous invitant de venir au Café Anglais dîner avec m-r Fazy — eh bien, venez au moins après le dîner. Nous vous attendons.
A. Herzen.
На обороте: Monsieur G. Herwegh. Rue du Cirque, 9.
Сазонов послал вам в 4 часа приглашение, дорогой Гервег, прийти в Café Anglais пообедать вместе с г-ном Фази — так вот, приходите хотя бы после обеда. Мы вас ждем.
А. Герцен.
На обороте: Господину Г. Гервегу.
Rue du Cirque, 9.
145
90. Г. ГЕРВЕГУ
М 14 (2) апреля — 20 (8) июня 1849 г. Париж.
Cher Herwegh, dites de grâce à Sasonoff que je ne viendrai pas à l’entrevue thorique — j’ai à faire quelque chose, et ils ont choisi un diable de temps.
Proudhon devient décidément sinon prince Proudonoff, au moins Herr Baron von Proudenhoff, quelle manie de scolasticisme.
Je n’ai pas écrit d’article concernant l’Abeille du Nord, mais il me semble qu’il suffirait de dire quec’est l’organe semiofficiel du gouvernement russe), le même qui comblait de compliments «le brave et l’honnête gênêral Cavaignac», qui disait que c’est à lui que revient l’honneur d’avoir arrêté la révolution européenne; cette même feuille porte aujourd’hui une amitié pour le président — qui n’est pas plus tiède que l’amitié que porte le président pour le général Ghangarnier. On parle des écrits du président, on a traduit son histoire du canon, on parle de ses soirées à l’Elysée Nationale, on fait remarquer que ce ne sont que les aristocrates qui ont l’honneur d’y assister. On est très sensible du procédé plein de délicatesse de la part du Ministère qu’il n’a pas envoyé au corps diplomatique d’invitation à l’odieuse fête du 24 Février. On raconte que le général Ghangarnier a pleuré ce jour, en disant que c’est l’anniversaire d’une bien fatale journée, où l’armée française s’est couverte de honte etc.
Comme vous serez en ville, vous pouvez m’obliger, et si vous pouvez — vous le voulez, — voilà de quoi il s’agit. Ma femme et le mari de ma femme désirent aller aujourd’hui voir Adrienne Lecouvreur — prenez deux bonnes places à la location (à 8 francs, je crois, le billet) — je crois que les dames ne sont pas admises aux stalles d’orchestre. — Au reste, moi je me rapporte à vous.
Si vous ne voudriez pas nous envoyer les billets, je pourrai les faire chercher, exempli gratia, à 5 heures.
Votre tout H.
Дорогой Гервег, скажите, ради бога, Сазонову, что я не буду на торической встрече. У меня есть кое-какие дела, а они выбрали чертовски неудобное время.
Прудон решительно становится если не князем Прудоновым, то по меньшей мере Негг Baron von Prudenhoff. Что за увлечение схоластикой!
Статью о «Северной пчеле» я не написал, но, мне кажется достаточно будет сказать, что это полуофициальный орган
146
русского правительства, тот самый, который рассыпался в комплиментах «храброму и благородному генералу Каваньяку» и утверждал, что именно ему выпала честь приостановить европейскую революцию, — что этот самый листок преисполнился теперь дружеских чувств к президенту, не теплее тех, какие президент питает к генералу Шангарнье. Там обсуждают сочинения президента, перевели его историю пушки, описывают его званые вечера в Национальном Елисейском дворце отмечая, что только аристократы удостаиваются чести на них присутствовать. Там глубоко растроганы деликатностью министерства, которое не послало дипломатическому корпусу приглашения на омерзительное празднество 24 февраля. Там передают, что генерал Шангарнье плакал в тот день, говоря, что вот годовщина той роковой даты, когда французская армия покрыла себя позором и т. д.
Так как вы будете в городе, вы можете оказать мне услугу, а если можете, то и захотите. Дело вот в чем. Моя жена и муж моей жены желают пойти сегодня посмотреть «Адриенну Лекуврер». Возьмите заранее в театральной кассе два хороших места (кажется, по 8 фр. за билет). Мне кажется, что дамы в первые ряды партера не допускаются. Впрочем, полагаюсь вас.
Если вас затруднит передать нам билеты, могу послать за ними, ехетрН gratia в 5 часов.
Весь ваш Г.
91. Н. А. ГЕРЦЕН
22—23 (10—11) июня 1849 г. Женева.
Женева. 22 июня, 10 часов вечера.
Друг мой, в пять часов после обеда я приехал сюда и тотчас в дилижанс-конторе написал несколько слов к маменьке на наш адрес. — Теперь еще не могу толком прийти в себя, беспокойство, волнение последних дней, наконец, физическая усталь. Я от Парижа до Женевы не отдыхал ни минуты. В семь часов приехали мы в Лион, в половину седьмого я уже сидел на империале женевского Дилижанса, жар был убийственный, — как бы то ни было, но я здесь и первый раз от роду с каким-то бешенством выпил бутылку рейнвейну. Фази меня принял превосходно. Что-то вы… настрадались, чай, как?.. О жизнь, жизнь, она мила своей безмозглостью, все шатается, вчера на краю гадостей и мрзостей, сегодня спокойно в отеле — остается право пить и есть. — С начала дороги эгоизм самосохранения заглушал все во мне, потом вдруг все задавленное в последние дни вышло наружу — негодование, боль, а пуще всего
147
меня досадовало и мучило, что я не простился с детьми. Саша, верно, грустил обо мне. Я еще в Париже не мог вспомнить этого, чтоб слезы не навернулись на глазах. — Лишь бы мое письмо скорее дошло до тебя. Прощай. Прощайте.
23 июня.
День страшных воспоминаний. — Я отдохнул и напился превосходного кофею и все думаю и думаю, что есть ли же на свете что-нибудь глупее, как все наши опыты ловко и надолго устроивать свою жизнь. И деньги, и здоровье, и события, в которых живешь, — все это не зависит ни от нашего, ни от чьего ума, настоящее и настоящее — больше ничего. А потому торопитесь-ка сюда. По Швейцарии поездить хорошо, перед моими окнами такая прелесть —
свежесть, зелень, вода, вообще надобно попользоваться временем; Швейцарии, очень может быть, вовсе не будет. Я думаю, что с пассом будут хлопоты, в случае нужды поезжай сама в посольство или Бернацкий устроит. Да вот еще что весьма важно: надобно получить копию с крепости на дом, купленный в Париже. А потому пошли за m-r Boucault, rue Boulos, 22, — Константин знает, он же должен принести за треть от наемщика деньги; когда он принесет их, отдай ему 200 фр. от меня и спроси, не нужна ли ему доверенность, наконец, попроси копию с купчей, — это необходимо.
Ich glaube doch, daß es besser ist schlecht deutsch zu schreiben, als vortreflich russisch, denn das schlechte Deutsch wird Georg doch übersetzen. Jetzt eben war Herr Djems bei mir, ich habe ihn beinahe so aufgenommen, wie Marat die Charlotte oder Lottchen Corday, es heißt — ich stieg
