ihm manchmal eine oder zwei… Flaschen, er trinkt gern, aber sagt jedesmal: «Sie trinken zu viel» und fügt dazu: «Je dois avoir la tête très libre demain matin». — «Eh bien, voilà mon malheur, — sage ich ihm darauf, — c’est que je n’ai nullement besoin d’avoir ni demain matin, ni demain soir ma tête libre».

Deux heures plus tard.

Je viens de recevoir la lettre Toutchkoff-Ogareff, un billet de ma femme et des variations sur des thèmes juridiques par Boucault. J’enverrai probablement demain la procuration. Eh bien, Satin- Ménélas, menez-la donc à Paris ou à Genève votre Hélène. II a été toujours imitateur ardent d’Ogareff et comme imitateur il faisait presque la même chose — c’est-à-dire une chose tout à fait opposée.

Interruption… Die Wäscherin ist gekommen. Ich gebe Wäsche ab! Pour vous j’en rougis. Pour moi j’en gémis… trois chaussettes… une paire + une chaussette veuve…

Mais sur quoi donc ma femme base les espérances qu’Ogareff viendra et bientôt, tout cela est dit d’une manière très légère.

On pourrait certainement passer d’une manière admirable l’hiver quelque part en Suisse, et partir ensuite pour l’Amérique ou pour la Russie — nur nicht im faulen Fisch zu bleiben.

Adieu — Georges et Emma. — Je redeviens triste…

A présent je m’adresse à ma femme des instructions de haute finance.

1) Après avoir bien pensé sur le texte de la procuration demandée par m-r Boucault je ne crois pas qu’une pareille procuration soit urgente. Il faut absolument que tu voies m-r Schomburg, je lui écrirai quelques mots140[140]. Видаешь ли ты Ивана Батистовича

140[140] Женева слишком велика; город должен быть еще меньше и совершенно ненаселенным (разумеется, за почетным исключением для хозяев гостиниц, торговцев винами, табаком и всем прочим) вот тогда жизнь могла бы быть приятной. Головин твердит мне всякий день: «Мало людей» — а я думаю (in petto про себя):«Хоть бы еще одного тут не было»; Головин особенно обижен тем, что здесь женщины, которых видишь на улице, не все принадлежат omnibus всем, а являются privatissimae строго частным владением. Он хочет жениться и находит, что так будет дешевле, Я же полагаю, что если бы вместе с Сазоновым приехала эта итальянка, то еще дешевле было бы произвести с ним дележ, причем более деликатным манером, чем хотел это сделать с одним индивидом премудрый Соломон.

Заметьте, что я сегодня пишу по-немецки французскими буквами, а в дальнейшем буду писать русскими.

Первое время я был зол и обижен, потом я принял свою гиджру с покорностью, подобно Магомету. Счастье еще, что у нас есть Фази, — он необыкновенно хорошо относится ко всем, кто сюда приезжает; мы осушаем с ним иногда бутылку-другую… он пьет охотно, но каждый раз говорит: «Вы пьете слишком много» и привирает: «Завтра поутру у меня должна быть совершенно свежая голова». А я ему на это отвечаю: «Ведь вся беда в том, что мне-то нет никакой нужды быть со свежей головой ни завтра утром, ни завтра вечером».

Двумя часами позже.

Только что получил тучково-огаревское письмо, записку от жены и вариации Буко на юридические темы. Завтра, вероятно, пошлю доверенность. Ну, Сатин- Менелай, привозите же вашу Елену в Париж или Женеву. Он всегда был самым ревностным подражателем Огарева, и, как таковой, делал почти то же самое, т. е. совсем обратное.

Прервали… Пришла прачка. Я отдаю белье! Я краснею за вас. За себя же стенаю… три носка… одна пара + один непарный…

или Камилла; если они вполне отвечают за Буко — дело другое, но он включил тут право перестроек и поправок, я никогда об этом не говорил. Его дело очень просто — получать деньги и платить их Ротшильду в мой счет. Получить копию с крепости и отдать ее тебе или, если ты уедешь, маменьке…

2) Тургеневу я из 900 отдал 200 да ты 200. Остается 500; из них он должен мне 100. Ему следует 400, а не 700. — Если его холерина прошла, то он счастливейший из смертных, завидую безмятежному счастию его в треволнениях мира сего и кланяюсь.

154

3) Из денег оставшихся ты с маменькой разделись как хочешь. Если Рейхель получит свой капитал, можно взять у него по 6 процентов, — да он же и должен еще 300 фр. Все же лучше, если бы от Григория Ивановича пришли векселя еще при тебе. Константину придется фр. 500 — награждения платьями и всякой всячиной, а не деньгами. Что хозяин дома?

Не понимаю, на чем основывает моя жена свои надежды, что Огарев приедет, и притом скоро; все это сказано очень несерьезно.

Разумеется, можно было бы прекрасно провести зиму где-нибудь в Швейцарии и уехать затем в Америку или в Россию, nur nicht im faulen Fisch zu bleiben.

Прощайте же, Георг и Эмма. — Мне опять становится грустно…

Теперь обращаюсь к своей жене с важными финансовыми наставлениями.

1) Тщательно обдумав текст доверенности, требуемой господином Буко, я усомнился, чтобы такая доверенность понадобилась срочно. Непременно побывай у господина Шомбурга, а я напишу ему несколько слов (франц. и нем.). — Ред.

Ha обороте: A Paris. Monsieur G. Herwegh. Rue du Cirque, 9.

95. H. А. ГЕРЦЕН и Г. ГЕРВЕГУ

1 июля (19 июня) 1849 г. Женева.

1 июля 1849. Женева.

Вчера вечером я встретил на улице дилижанс и говорю Головину: «Пойдемте посмотреть, нет ли Фогта». Головин отвечает: «Да вот он». Я думал, что он врет, но белокурый Фогт тут как тут, а потом и Саша. — Что его прислала ты — тут ничего нет дурного, но что у Фогта не было пасса, то его чуть не засадили ждать ответа из Берна в пограничном городе — все-таки вы поступаете очертя голову. Саша здоров, а здесь будет здоровее. — Сазонов и не думает ехать, это большая неделикатность относительно Жемса, ибо такие вещи не легки. Далее, он снова затеивает разные журналы, — я желал бы очень знать мнение Гервега, Сазонов мне писал длинную грамоту. Просит тоже денег и для себя. Когда Буко принесет, пожалуй, дай ему франков 250 или 300. Скучно — никому ни слова.

Буко доверенность я написал другую. Завтра и отошлю.

Всем кланяйся, детей расцелуй. Саша рассказывал все подробности о празднике и о прочем.

Icb bitte, Sousschickender und Assmanshauser verachtender Негг und Freund, sagen Sie Ihre Meinung über die Sache, die Sasonof vorschlägt (hat er aber Ihnen nichts gesagt, so sagen Sie ihm auch nichts).

Heute keine Zeit mehr.

Hat Ней Lekko seine bulletin’s bekommen? Golovine ist hier Löwe — wey mir!141[141]

141[141] Прошу соус посылающего и Асманхаузер презирающего господина и друга высказать свое мнение о деле, которое предлагает Сазонов (но если он вам ничего об этом не говорил, то и вы ничего ему об этом не говорите).

Сегодня нет больше времени.

Получил ли госполин Лекко свои бюллетени? Головин здесь лев — горе мне! (нем). — Ред.

Когда ты поедешь, можешь взять с собою документы, билеты etc.

Наконец, к Татьяне Алексеевне я напишу отсюда. Хорошо, если вы получили от Григория Ивановича, впрочем, во всяком случае увидься перед отъездом с Шомбургом и попроси все пересылать.

Записку отдай Сазонову.

96. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМ

1—2 июля (19—20 июня) 1849 г. Женева.

1 июля 1849. Женева.

Ваши письма, добрая и милая Татьяна Алексеевна (я наконец так стар, что могу себе позволить вас называть так), ездят по Европе, вчера мне их прислала Наташа из Парижа, который она на днях оставляет для того, чтоб отдохнуть в горах. Саша здесь со мной. Ну вот я и прочел ваше письмо и письмо Сергея, и захотелось мне поболтать с вами — оно же бывает не часто. Отчего? Сергей Иванович, раз навсегда не спрашивайте ничему причины, это вас все математика сбивает, Юм очень дельно уничтожает всякое понятие каузальности. Искать причину значит находить смысл, разум, а его, поверьте, ни в чем нет. Отчего люди часто пишут или совсем не пишут, отчего одни умерли от холеры, а другие поехали в Америку, отчего сегодня ветер, а вчера была суббота, отчего неделю тому назад я был снедаем желанием пить бургонское, а теперь дую зельцерскую воду… в этом-то и замысловатость жизни, что она не имеет смысла, или если и имеет, то так, будто бы мерцающий, — вам скучно и вас давит тоска у Воробьевых гор, меня давит тоска и мне скучно, несмотря на Альпийские горы и на Монблан, который у меня перед глазами, — впрочем, природа еще иногда утешает, именно тем, что у нее и притязания нет на смысл, она так себе, как случится. Постарайтесь увидеться с сыном Михаила Семеновича, он многое видел на свете и может уморить со смеха лучше отца — трагическими анекдотами, которые рассказывает презабавно.

Итак, вы каждые десять лет отправляете по паре рготеББ1 БроБ1 за Рогожскую заставу. А советовать вы тоже мастерица из-за пяти тысяч верст. Неужели вы думаете, что не было все сделано, да еще ее задушевная «Юдокси» писала ей из Петербурга. — Эта женщина, «плешивая вакханка», как мы ее прозвали, помышляет еще до сих пор о своей красоте, принимает разврат за страсть и бешенство от запоя за художественую энергичность. Она еще перед моим отъездом отличилась — тут нет никакой надежды. А впрочем, почему? Жаль старика,

он слаб, но именно оттого он и перенесет, что слаб, что Мишелька с ним, она для него была вроде горошинки, которую кладут в фонтанель — без нее фонтанель может закрыться. Они счастливы теперь — чего же больше. Солить счастье впрок — дело безумное; кто теперь может месяц, неделю прожить в блаженстве взаимной любви, свежего чувства, да еще на дороге (т. е. без знакомых, ибо в это время они не нужны), да еще в теплом краю — ну о чем же тут думать вперед. Конечно, потом придет и то и другое, и смерть и болезнь, и нету денег, и жаль; трусость перед жизнию для меня противна, и я не уважаю человека, который, желая пить вино, не пьет его, чтоб не сделалась лет через десять подагра. Ну а как он умрет через пять? — К тому же их теперичные отношения гораздо благороднее. А каков Николай Михайлович — если он налицо, скажите ему и Елене, чтоб они приняли благословение издали, от друга и брата. Я рад этому случаю. Елена Алексеевна — милое существо, слишком сенситивное, но от юности и от некоторых горьких соприкосновений в домашней жизни — существо светлое, чистое; скажите ей,