— il faut avoir l’héroïsme d’accepter les conditions de la vie, telless qu’elles sont dictées — par une démence absolue143[143].
143[143] «Гряди, невеста с Ливана!» — это относится к вам, Гервег. Мы будем ждать вас не так, как X нерадивых дев, спавших ночью (евангелие от Матфея, гл. XII, ст. 8 — 10), когда пришел жених (чем они доказывают, что были вполне порядочными девицами и не имели представления о бдениях Жуберовской улицы), а как другие десять дев, которые бодрствовали (в bureau des Messageries Nationales) (там же, ст. 11) Но где раздобудем мы этот десяток? Впрочем, если уж на то пошло, мы его наберем — Феликс и Чёрт тоже тут, потом русский человек Федор (моя жена его знает, особые его приметы — привезенные им соленые огурцы), далее Головин и семейство Петри, к которому принадлежит и Капп; недостает только Джемса, чтобы составился десяток бодрствующих девственниц, но у нас есть для замены еще один русский дикарь, куда злее Чёрта. — Знаете, я думаю, что на этот раз вы станете смотреть на Швейцарию с иной точки зрения, чем раньше. Жизнь здесь монотонна, ограниченна, в ней много германизма, педантства, кальвинизма… Но… Неужели нас удовлетворяла пошлая, мещанская, полная суетности и тщеславия парижская жизнь, и в чем состояли
О какой печати ты спрашиваешь? Я раз запечатал в лавке; а обыкновенно печатаю гербом демократического англичанина Головина.
98. Н. А. ГЕРЦЕН
главные развлечения, заполнявшие пустоту этого искусственного существования — личные связи, но Париж тут ни при чем — обедать у «Провансальских братьев», бродить по бульварам, сидеть у Тортони в толпе плутов, кретинов, государственных деятелей типа Жюльвекура и либералов оттенка Голынского? Да, надобно, наконец, разрушить это колдовство, превращавшее нас в рабов Парижа, это не столица современного человечества, столицы нет, движение не концентрировалось. Быть может, центр притяжения теперь вне Европы, за морями. Мы будем страдать повсюду; таково проклятие роста, но я предпочитаю спокойную, безмятежную жизнь маленького городка огромному городу, который снова впадает в кретинизм, продает свою свободу, свои права за право воровать и обогащаться и уже не понимает того, чему сам учил мир 50 лет назад. — Наш друг начинает разделять иные взгляды, которые изо всех сил старался опровергнуть, когда мы обедали с ним в Са£ё Anglais; он более грустно настроен, весьма озабочен, времена теперь трудные даже на мерку Женевы, изготовляющей часы для всей планеты.
Итак, до свиданья. Жена пишет, что запасается для меня красным перцем и мятным маслом; она, стало быть, полагает, что в Швейцарии — пустыня Сахара, где ничего не найдешь поесть, кроме путешественников, но это — для львов и шакалов. Не привозите даже английского соуса — во-первых, за табльдотом всегда есть англичане, которые просят разрешения и соуса, а кроме того, он здесь есть. — Уж лучше взять бинокль у оптика (а как нам быть с огаревским микроскопом?).
Вашу руку, госпожа Гервег, я вас очень, всем сердцем, люблю. А что вы станете делать в Париже? Надо обладать героизмом, чтобы согласиться жить в условиях, продиктованных абсолютным безумием (нем. и франц.). — Ред.
Письмо твое получил сейчас, и сейчас нужно отвечать, хотя я и не знаю, застанет ли оно тебя в Париже. Отчего же ты пишешь, что я мало пишу, когда я много пишу? В путь не советую пускаться, не приведя всего в ясность насчет дел. Насчет пасса — как лучше, умные люди посоветуют. Саша не пишет к тебе, потому что думает тебя завтра или послезавтра увидеть. Полагаю, что комнаты тебе будут готовы в Hôtel des Bergues; если же я вас не встречу, как Фогта и Каппа, и я не там, то в Hôtel de l’Ecu de Genève, это два шага. Скажи Гервегу, что Фази его ждет, только чтобы он не так ссорился с ним в спорах. Он печален — все ломится. Один Сазонов в надеждах по горло. Впрочем, если нужно, нельзя ли ему дать хоть бы из тех денег, которые у маменьки. — Получила ли ты мое письмо от 4-го? Я его не сам снес на почту. Прощай. Кланяйся всем. Собери мои рукописи, у Гервега два свертка. Как ты разделаешься с хозяином дома? — Насчет Шомбурга я перед отъездом все-таки советую увидеться — попроси его окончательный расчет, или по крайней мере скажи Буко, вероятно, доверенность получена, чтоб он деньги прислал с маменькой. Не меняйте много золота, французские ассигнации здесь ходят с очень малой потерей. Скажи Сазонову, что я буду ему писать особо, может завтра.
162
Или поручи Рейхелю получить и купчую, и деньги. Пожалуйста очень внимательно всё. А письма-то от Григория Ивановича нет; и об этом подобает похлопотать.
Покаместь квартира в 4 этаже.
99. Э. ГЕРВЕГ и Н. А. ГЕРЦЕН
7 июля (25 июня) 1849 г. Женева.
Madame Emma… êtes-vous à Ville d’Avray? — Je le crois — et je viens vous consoler du départ de George (s’il est parti), premièrement, et cela doit beaucoup soulager votre peine, il s’ennuiera ici horriblement. Je ne vois rien de mauvais dans les Genevois, mais, par malheur, je vois aussi qu’il m’est impossible de ne pas voir (sans employer des moyens trop radicaux de Justinien envers Bélisaire) notre Anglais Golovine. George sera donc forcé de le voir aussi. Ensuite, moi je suis devenu d’une stupidité inouïe, d’une sobriété qui dépasse tout ce qu’on raconte des stylites et autres fous en Dieu
des déserts de la Thébaïde; je me couche à 10 heures 1/2 et je me lève à 6 (assis sur mon lit). La cuisine de Genève me déprave, l’élément germanique avec ses ragoûts sauvages — m’infiltre des idées de conservateurs et des vertus des hommes qui ne sont pas capables d’avoir des vices. Donc vous voyez quel déplaisir aura George de cet agrément. En cas que George n’est pas parti — je commencerai à consoler ma femme et non pas la sienne144[144].
Если ты не уехала — то поезжайте же, наконец, а то ждать скучно, я уж было так и расположился вас во вторник принять. Я совершенно отвык жить в таком isolement, да и без бумаг не могу работать, да и не хочется. Может, и удастся поездить
163
хорошо — поживем — а там… а там — что там, спроси у Морица, он еще так глуп, что, может быть, и отгадает, что будет вперед. — В Америку. Итак, я жду. Саша здоров, купается, шатается; если б Каппа отрезать на пол-аршина, он бы был хороший человек.
100. Э. ГЕРВЕГ
11 июля (29 июня) 1849 г. Женева.
Enfin notre humble salon s’est changé en filature de lettres, dans tous les coins il y a des individus plus ou moins honorables — qui vous écrivent. Madame Herwegh, oserai-je prendre une petite part au confectionnement et approvisionnement des matériaux bureaucratiques — pour vous dire… quoi donc? — que je vous estime — mais vous le savez, que ma femme et votre mari sont arrivés — mais
144[144] Госпожа Эмма… в Виль д’Аврэ ли вы? — Полагаю,что там, и хочу утешить вас по поводу отъезда Георга (если он уехал); прежде всего, и это должно очень облегчить ваше горе, он будет здесь ужасно скучать. Я не вижу ничего дурного в женевцах, но, к несчастию, я вижу также, что мне невозможно не видеть (не прибегая к чрезвычайным мерам, примененным Юстинианом к Велизарию) нашего англичанина Головина. Георг, следовательно, будет также вынужден видеть его. Затем, сам я дошел до такой неслыханной глупости, до такой воздержанности, которая превосходит все, что рассказывают о столпниках и других в бозе юродствующих пустыни Фиваидской; я ложусь в 10 72 часов и встаю (сидя в постели) в 6. Женевская кухня меня развращает, германский элемент с его дикими рагу пропитывает меня идеями, присущими консерваторам, и добродетелями людей, не способных иметь пороки. Итак, вы сами видите, сколько неприятностей получит Георг от этих удовольствий. В случае, если Георг не уехал, я примусь утешать не его жену, а свою (франц.). — Peд.
vous le savez aussi. Cette stupidité qui m’a frappé, comme j’ai eu le triste devoir de vous informer dans ma lettre que j’ai adressée à Ville d’Avray — se développe. Et je me tais.
Наконец, скромная гостиная наша превратилась в прядильню для писем, во всех углах сидят более или менее почтенные личности, пишущие вам. Госпожа Гервег, осмелюсь ли принять хоть незначительное участие в изготовлении и снабжении вас сими бюрократическими запасами — дабы сказать вам… что же? — Что я уважаю вас — но вы это знаете; что моя жена и ваш муж приехали, — но вы и это знаете. Тупость, которая на меня напала, как я уже счел своим печальным долгом сообщить вам в письме, адресованном мною в Виль д’Аврэ, — все развивается. И я умолкаю.
101. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ
12 июля (30 июня) 1849 г. Женева.
12 июля 1849. Женева.
Вероятно, почтеннейший Григорий Иванович, вам Егор Иванович сообщил, что мы оставили Париж, зараженный страшной холерой, и хотим провести несколько времени в Швейцарии. В Цюрихе есть доктор, особенно занимающийся глухонемыми, мы хотим сделать опыт и полечить Колю, ему шестой год, это, говорят, время самое удобное. Перед отъездом денег у нас было немного, а так как надобно было снабдить
163
маменьку и взять про запас, то Ротшильд мне дал 15 000 фр. (с такой предупредительностию и без всяких условий), что самое и заставляет меня желать как можно скорее с ним расплатиться. Я ожидал от вас присылки, да, вероятно, вы уже и отправили мне или маменьке что-нибудь. Как получу, я извещу вас. Но притом все же попрошу переслать на имя братьев Ротшильд через Колли деньги по двум небольшим билетам в 2 и 6 т. — пусть они пошлют прямо к Ротшильду в открытый счет мой с ним. — Это удобнее даже, нежели посылать сюда, я с ними в сношениях, а здешних банкиров не знаю. Впрочем, если вы прежде что-нибудь послали, то это все равно. — Все денежные обороты до сих пор принесли мне самые хорошие результаты, доход, полученный мною, я снова употребил в оборот.
Я здесь на родине всевозможных часов, при первом случае вы мне позволите прислать вам образчик или, если скоро соберемся, привезть с собою.
Прощайте, почтеннейший Григорий Иванович, пишите пожалуйста, адрес мой: A Genève (en Suisse). Hôtel des Bergues.
Ежели бы я и уехал
