Как жаль, думает он (и я этому нисколько не удивляюсь), что эта козочка не получила хорошего воспитания, и ее покойный батюшка-козел не был букинистом, а то ее можно было бы попросить взять на себя иностранную корреспонденцию для «Голоса народов» (и коз). Кстати, он чертовски сиплый, этот голос. Скажите же, во имя всех богов и самого дьявола, что они там делают — наши друзья? Если говорить об иностранной части, это дрянной парижский листок. Я написал Хоецкому, а Хоецкий написал мне, что не занимается ею. Я написал Сазонову, а тот не думает заняться ответом мне. К кому же обращаться? Я в отчаянии и, того гляди, брошусь в озеро, пущу себе пулю в лоб, не стану пить бургундского, уеду на Мартинику или в Лозанну, лишь бы не встречаться с людьми, которые смеются мне в глаза и откровенно заявляют: «А ведь ваш „Голос народа» потерял голос, не успев и запеть, — вот несчастье!» — Лишь бы мне не отвечать: «Он еще не вступил на путь истинный, да и вполне возможно, что листок этот издают в Савойе, а в Париже есть другой, но только тот из предосторожности никому не показывают; реакция сильна, листок же слаб…» и т. д. И я затем клятвенно заверяю, будто в этом другом листке понимают общность монархического принципа во Франции и в России.
195
О России говорят как люди, а не как французы, не ждут от России феодального порядка.., который и существует-то в России лишь в качестве дара Европы.., и будто известия печатаются там в один день с «Débats», а не на следующий. И знаето ли, дорогая г-жа Эмма, чем весьма удачно подтверждаются мои слова? — Да тем, что никто из намеченных мною лиц не получил ни пробного, ни первых номеров. Это поистине трогательно и помогает мне твердить и повторять: «Вы же сами видите, это — не настоящий листок, имеющий патент и разрешение, редактированный и космополитизированный»; а если газета несколько выправится, я думаю, ее станут высылать всем et quibusdam aliis183[183] в большом количестве экземпляров; я не вижу иной возможности создать ей репутацию.
Ну, пробежали ли вы мои бедные листки, ах, будь они козьими! Я подозреваю, что вы их не читаете, иначе не стали бы расточать столько комплиментов — я скоро вышлю вам письмо о России. Кстати, Гауг прислал нам одного турецкого итальянца, который вскоре сложит у ваших ног розы восточного красноречия Гауга-паши.
Фази и все министерство вкупе обедают нынче у человека, умирающего с голода от желания видеть вас, и человек этот
А. Герцен.
На обороте: Париж. Госпоже Эмме Гервег. Rue de Cirque, 9.
115. Т. А. АСТРАКОВОЙ
9 октября (27 сентября) 1849 г. Женева.
Жизнь, любезная Татьяна Алексеевна, равно не назначена ни для наслаждения, ни для горести, жизнь — следствие, событие, необходимость. Я согласен с вами, что нет тягостнее, прозаичнее и оскорбительнее зла, как недостаток денег, я с ним рядом поставлю одно — хроническую болезнь. Но не думаю, чтоб вы были совершенно правы, говоря о Марье Алексеевне Тучковой: за пределами двух страшных бедствий — болезни и безденежья — раскрываются новые стороны плача. Уверяю вас, что я не вижу, давным-давно, веселого лица (мы иногда хохочем, как безумные, как дети, глупому каламбуру, пошлой остроте — но это пустой, селезеночный смех, который проходит, не утешая, не помогая, а оставляя только оглушение). Все мыслящее, чувствующее здесь поражено горем, да, сверх того, по большей части также и
196
нуждой. Шаткая непрочность всего состояния, жизни, общественного положения никогда не была больше чувствуема — это точно начало преставленья света. А тут холера, ходит да подметает запоздавших — что делать? Искать твердости в себе, удаляться — так, как делали первые христиане, — от людей, от домов, …толпы едут в Америку, но они ошибутся, надобно, сидя на том же месте, уехать ото всего, а уж в Америке ли или на Плющихе — это, право, все равно.
Теперь относительно денег — я писал месяца полтора тому назад, что если вам нужно, где и как взять Грановскому. Но теперь прошу еще проще сделать, и именно отправить Сергея к Егору Ивановичу, которому писано уже, и взять у него на поручения, данные мною, сколько вам на первый случай надобно до 500 руб. асс. или, еще проще, напишите ему записку — может, он сам пришлет деньги. — И об этом ни слова более; до сих пор мои дела идут недурно, и я могу, без малейшей утраты, иногда поделиться. — Но так как речь зашла о делах, то прошу Сергея написать мне, как именно переведен огаревский долг, кто будет и кому платить проценты и пр. и пр. Мне писал Грановский, да не подробно, а Сергей, кажется, ездил по этому делу.
«Море» Айвазовского оставьте до поры до времени у себя, портреты также. А впрочем, если б кто хотел купить «Море», я бы продал за ту же цену, за которую сам купил, — за 200 рубл. сер. Чичерин когда-то хотел и Павлов. — Узнайте. — Другие картинки Галахова, о которых я совсем забыл, принадлежат Фролову, о чем ему сообщите. Засим прощайте, твердым шагом в жизнь марш.
«Погоди немного, отдохнешь и ты».
116. Э. ГЕРВЕГ
Chère Emma, je craindrais joindre mes prières à celles de Sacha et t’assurer que «tu seras très contente de nous revoir», mais je répéterai ce que j’avais déjà dit il y a longtemps, qu’il me semble qu’il n’y aura d’harmonie et de bonheur pour nous que quand nos familles seront réunies. Je me représente la vie si belle, je me représente une vie nouvelle avec vous dans un petit coin du monde. Je ne sais pas avec qui nous pourrions rester mieux, nous pourrions rester encore avec les Ogareff seulement. — Chère Emma, sachant tous les embarras, tous les obstacles — je n’ose ni te conseiller, ni te prier… mais je pense que si tu le désirais autant que nous, tu serais venue.
Je crois que tu connais Veytaud, un petit village à l’autre bout du Iac, là nous nous installons le 1r novembre et là nous t’attendrons… la situation est charmante. Puis… au bord de la mer… puis au bord de la terre. Donne nous vite la réponse que nous attendons avec impatience.
A toi de cœur Natalie.
197
Probablement, vous ne mettrez pas voire veto suspensif contre le Veytaud du Canton Vaud — et vous viendrez vous abriter derrière une montagne. — Sérieusement, nous vous attendons, prenez vos mesures pour terminer les affaires. — Moi, j’irai à votre rencontre jusqu’à la frontière française (à 20 pas de l’Hôtel des Bergues).
De grâce, dites à Chojecky que je crois pourtant qu’il ne doit pas abandonner la partie étrangère du journal, je comptais sur lui — enfin je le prie de dire à m-r Proudhon que je ne réponds plus pour les correspondances — qui diable voudra correspondre pour une mauvaise feuille parisienne. — Eh bien donc, j’avais raison, il ne s’agissait que de prendre le cautionnement. Une leçon de plus.
Дорогая Эмма, я побоялась присоединить свои просьбы к Сашиным и уверять тебя, что «ты будешь очень рада нас опять увидеть», но я повторю то, о чем уже давно говорила: мне кажется, что гармония и счастье наступят для нас лишь тогда, когда наши семейства соединятся. Жизнь рисуется мне такой прекрасной, новая жизнь с вами рисуется мне в каком-нибудь уголке земли… Я не знаю, с кем нам жилось бы лучше, мы могли бы жить вместе еще только с Огаревыми. — Дорогая Эмма, я знаю о всех затруднениях, о всех препятствиях и не смею ни советовать, ни просить тебя… но если бы ты желала этого так же, как мы, я не сомневаюсь, ты бы приехала.
Я думаю, что ты знаешь деревушку Вето на другом конце озера. Там мы поселимся 1 ноября и там будем ждать тебя… Расположена она прелестно. А потом… на берегу моря… на краю земли… Пришли нам скорее ответ, мы ждем его с нетерпением.
Всем сердцем твоя Натали.
Может быть, вы не станете накладывать свое приостанавливающее вето на Вето кантона Во и приедете укрыться за горами. — Кроме шуток, мы вас ждем, постарайтесь поскорее закончить дела. — А я пойду встречать вас до французской границы (20 шагов от Hôtel des Bergues).
Пожалуйста, передайте Хоецкому, что, по-моему, он все же не должен бросать иностранную часть газеты, я на него рассчитывал — наконец, я прошу его передать господину Прудону, что больше не отвечаю за корреспонденции, — кому, черт возьми, захочется писать корреспонденции для какой-то скверной парижской газетки. — Итак, я оказался прав, все дело было только в том, чтобы получить залог. Одним уроком больше.
198
117. Э. ГЕРВЕГ
Un monsieur m’a prié de faire parvenir cette lettre à son adresse — je vous l’adresse, madame Emma, en priant de la remettre à Edmond par exemple. Profitant de cette occasion je veux implorer votre protection. Comme personne ne m’écrit, donnez-vous la peine de demander à m-r Edmond: est-ce que m-r Guillemin a fait la proposition (d’une diminution de loyer etc.) au locataire de ma maison. 2° Pourquoi donc on ne m’envoie aucun document servant à certifier que le cautionnement m’appartient. — C’est une chose étrange, dès que l’argent est sorti des mains de Rotschild, tout s’est évanouï — rédaction, ferveur de nous écrire, services obligeants, obligeances serviables. — Enfin vraiment, je voudrais même savoir quels sont donc les projets de Proudhon pour la rédaction de la partie étrangère.
Tout le monde se porte bien. La poste va dans un instant. Georges vous prie de lui envoyer sa pelisse, dans un sac, et par un moyen économique. Ma femme vous embrasse.
Adieu.
15 октября 1849 г. Женева.
Один человек просил меня переслать это письмо по назначению — я адресую его вам, госпожа Эмма, с просьбой передать хотя бы Эдмону. Пользуюсь случаем и молю о вашем содействии. Так как никто мне не пишет, возьмите на себя труд: спросить у г. Эдмона, говорил ли г. Гильмен (об уменьшении квартирной платы и т. д.) с наемщиком моего дома. 2. Узнать, почему же мне не присылают никакого документа, удостоверяющего, что залог принадлежит мне. Странно, стоило Ротшильду выпустить деньги из рук, как все исчезло — и редакторство, и пылкое
