в Цюрих.
Брошюра Прудона великолепна, последняя страница, где говорится об иронии, исполнена самой высокой поэзии; это глубочайшее постижение действительности, жизни. Французы его не поймут, их церебрин недостаточно развит, чтобы понять подобные мысли. А что вы скажете о № 36 (от 5 ноября)? Вот вам политика, трактуемая как христианство у Фейербаха. Что за несчастье писать это для пигмеев.
Мы разослали брошюру повсюду, куда надлежит. Она уже имела блистательный успех — мы с Лёве и Гартманом даже выпили за здоровье автора.
Пожмите руку Эдмону, скажите ему, что я серьезно советую поместить женевские новости. Это важнее, нежели вы думаете. Чтобы добиться падения Фази, на этот город клевещут самым бесстыдным образом.
Столовое серебро мы не получили, — нам оно, может быть, и не будет нужно, а все же где бы навести о нем справки?
Письмо к Георгу появится также в «Italia del Popolo». He забудьте прислать мне 10 экземпляров французского перевода.
Низко кланяюсь и т. д.
124. Г. И. КЛЮЧАРЕВУ
12 ноября (31 октября) 1849 г. Женева.
12 ноября 1849.
Спешу по просьбе банкира, пересылавшего мне деньги, отправить к вам, почтеннейший Григорий Иванович, два заемных письма г. Огарева, — я прилагаю расписку, ибо третьего
заемного письма у меня нет, оно в моих бумагах в Москве. Успокойте их и извините меня небрежностью. Пожалуйста, устройте все это к лучшему.
Все посланное вами через Ротшильда я получил и за все усердно благодарю. Я думаю и еще вас обеспокоить насчет моего долга, который вы знаете, Луизе Ивановне; она желает непременно уплаты, но уплатить такой суммы не легко, не продав чего-нибудь из недвижимого именья. Мне кажется, что заемные письма мои уже не представлены ли — об этом вы меня, пожалуйста, уведомьте.
Марья Каспаровна спрашивает о своих 2000 сер., пусть бы кто-нибудь написал ей об этом, узнавши от Николая Платоновича, — например, Тимофей Николаевич, который вообще, я думаю, с большою готовностью сделает все нужное по этим делам.
209
Вы меня очень обяжете, написавши ответ. Проценты маменьке и костромские 2000 сер. пришлите на имя парижского Ротшильда, я с ним в постоянных сношениях по акциям и разным делам. Письма адресуйте к нему или в Цюрих. Только, пожалуйста, не медлите с ответом.
Егору Ивановичу поклон и даже много. Мне очень досадно, что он тогда не исполнил моей просьбы, дело было бы проще.
Жена моя и дети кланяются вам, я истинно не знаю, как еще вас благодарить за все одолжения ваши.
Прощайте. Будьте здоровы.
А. Герцен.
125. Т. А. АСТРАКОВОЙ
13 (1) ноября 1849 г. Женева.
13 ноября. 1849.
Любезная Татьяна Алексеевна, в проезд мой по Цюриху Марья Каспаровна сообщила мне вести, данные ей Елизаветой Богдановной насчет ее долга, или т. е. должников. Я ей посоветовал тотчас послать расписку, она ее и послала к Григорию Ивановичу — и просит вас повидаться тотчас с Елизаветой Богдановной. Так как Марья Каспаровва должна эти деньги Луизе Ивановне, то она и желает или деньги или вексель перевести на нее. Вообще она
просит Елизавету Богдановну очень позаботиться обо всем деле, повидаться с Николаем Филипповичем. — Пишите прямо к ней в Цюрих. Ответ непременно напишите.
126. Г. П. КЛЮЧАРЕВУ
21 (9) ноября 1849 г. Женева.
21 ноября 1849.
Вчера получил я письмо от Егора Ивановича, в котором он, между прочим, извещает о кончине вашей матушки. Я знаю, почтенный Григорий Иванович, всю пошлость утешений, я знаю, что лета вашей матушки, ее долгая болезнь вас приготовили к несчастию, — но я непременно хотел написать вам несколько строк. Я по себе знаю, как приятно в минуты невзгоды, в горькие минуты жизни слышать тотчас голос друзей и близких нам. В эти минуты им именно и надобно отозваться так, как солдаты отзываются на перекличке — дозвольте же и мне сказать мое «здесь» и дайте вашу руку.
210
Так как я очень недавно писал к вам об делах, то, собственно делового ничего сообщить не могу. Я послал вам векселя и расписку, мне очень хотелось бы от вас узнать несколько подробнее дело насчет Николая Платоновича и денег, и так ли я сделал. Для меня это дело становится особенно важно. Также желал бы я знать подробнее насчет Чухломы. На досуге потрудитесь написать хоть к маменьке, так как я все разъезжаю и собираюсь не на шутку зимовать в Лондоне, — впрочем, еще не так скоро, моя жена опять больна.
На обороте: Григорию Ивановичу Ключареву.
127. М. ГЕССУ
Cher Monsieur Hess,
j’étais tout enchanté de savoir de vos nouvelles. J’ai écrit à l’instant même à ma mère qui demeure à Zurich de vous faire darvenir le plus tôt possible les 60 francs.
Quelle année, quelle année! Gonnaissez-vous la pièce de vers de Byron les Ténèbres? — En voilà les ténèbres. Et le pauvre Gottschalk… Le cœur est gros. Moi j’étais forcé de quitter Paris après l’affaire stupide du 13 juin, la police de la république m’a dénoncé et le très gracieux souverain de toutes les Russies a mis l’interdit sur mes biens. — Au reste je vous verrai, je viendrai à Zurich le 7 ou le 8 du mois prochain.
Portez-vous bien et merci pour la confiance.
Tout à vous A. H e r z e n.
На обороте: Monsieur Hess.
Untern Hirschgraben Nr. 697, hinter Solomons Keller. A Zürich. Ci-joint 60 francs.
Женева, 26 ноября 49 г.
я был чрезвычайно рад получить от вас весточку. Я тотчас же написал моей матери, которая живет в Цюрихе, чтобы она как можно скорее доставила вам 60 франков.
Какой год, какой год! Знаете ли вы стихотворение Байрона «Тьма»? Вот и наступила тьма. А бедный Готшальк… Сердце болит. Лично я был вынужден покинуть Париж после глупого дела от 13 июня; республиканская полиция донесла на меня, а всемилостивейший самодержец всероссийский наложил
211
арест на мое имущество. — Впрочем, я с вами увижусь, я буду в Цюрихе 7 или 8 следующего месяца.
Будьте здоровы и спасибо за доверие.
На обороте: Господину Гессу.
В Цюрих. Untern Hirschgraben Nr. 697, за погребком Соломона. При сем прилагается 60 франков.
128. Э. ГЕРВЕГ
29 (17) ноября 1849 г. Женева.
Le 29 novembre 1849. Genève.
Eh bien, comment allez-vous? Il y a ime semaine et même plus que je ne vous ai pas écrit — je crois que la cause en est une température glacée des monts d’Oural, les pensées se figent, le sang glacé perce l’épiderme comme un fil d’archal… enfin je me crois derechef en Sibérie et de lè je ne vous ai jamais écrit (je le regrette de tout mon cœur, mais le passé — ewig stumm) et je reviens instinctivement à mes premières habitudes.
Je crois que vous verrez George le 12 décembre — s’il y a longtemps qu’il ne vous a pas écrit, ce n’est pas manque de désir, ce n’est que de la coquetterie, donc réminiscence du temps où il a été fille de 15 ans — cette dénonciation doit vous prouver qu’il n’y a pas d’ami qui ne vous dénoncera pas, sans parler des mouchards et autres confitures.
Vous pouvez m’obliger, et fortement, de grâce donnez-vous la peine, lorsque vous n’aurez rien à dire à nos amis communs, de les prévenir que je suis d’un tiers plus pauvre et que je désire sérieusement changer mon train de ménage — que je veux outre les preuves d’amitié que j’apprécie de tout mon cœur, encore un peu de temps libre; que je suis au désespoir — mais je ne pourrai avoir table d’hôte, que je suis désolé — mais qu’il m’est impossible de faire une ambulance, une chartreuse, un cabinet de méditation (Müller-Strübing), un asile pour les amants — lorsque la dame de leur pensée n’aura pas le temps de les recevoir, une succursale pour les hommes qui après avoir perdu leur patrie dans l’espace, veulent perdre leur temps à Paris… Faites tout cela avec la bonté qui vous caractérise et qui me manque, faites de manière que tout le monde pense que je les aime encore plus, ce qui est vrai, enfin répétez cela assez souvent, frappez l’imagination, agitez la fantaisie, n’épargnez pas les allégories, élevez-vous à des hyperboles.
Et libera nos — d’amis.
Le traducteur de ma lettre ne voudra-t-il pas travailler à
une autre traduction de l’allemand et quelles seraient ses conditions. En Allemagne on donne l’honoraire de 6 à 7 Gulden, de 12 à 14 francs donc par feuille. Edmond pourrait demander s’il est toujours dans ses dispositions de m’obliger 8 fois tous les 7 jours.
La traduction est en général bonne, il y a de petites choses, mais les petites choses ne sont pas grandes. Exempli gratia, les maires de village sont nommés présidents, ce qui fait une petite confusion.
На обороте: Paris. Madame
Madame Herwegh. Rue du Cirque, 9.
Пeревод
29 ноября 1849 г. Женева.
Ну, как вы поживаете? Я не писал вам уже неделю и даже больше — я думаю, что причиной этому — леденящий холод Уральских гор. Мысли у меня застывают, замерзшая кровь прокалывает кожу, как проволока, мне кажется, что я опять в Сибири, а оттуда я вам никогда не писал (я всем сердцем сожалею об этом, но прошлое — ewig stumm), и я невольно возвращаюсь к старым привычкам.
Думаю, что 12 декабря вы увидите Георга. Если он вам долго не писал, то не из-за недостатка желания, а лишь из кокетства, т. е. в воспоминание о том времени, когда он был пятнадцатилетней девочкой; сие мое изобличение послужит вам доказательством того, что, не говоря уже о шпионах и иных прочих, нет друга, который бы вас не изобличил.
Вы мне можете оказать услугу, и даже очень большую; сделайте же милость, когда вам нечего будет рассказать нашим общим друзьям, предупредите их, что я стал на одну треть беднее и возымел серьезное желание изменить свой образ жизни; что, кроме знаков дружбы, которые я ценю всем сердцем, я хочу иметь также немного свободного времени; что я в отчаянии, но впредь не могу держать табльдота; что я глубоко огорчен, но не могу превратить свой дом в лазарет, священный приют, кабинет для уединенных размышлений (Мюллер- Стрюбинга), убежище для влюбленных в часы, когда их дамам сердца некогда их принять, и в филиал для тех, кто, потеряв на время свою родину, хотел бы терять время в Париже… Сделайте все это с присущей вам добротой, которой мне не хватает, сделайте так, чтоб
