je ne supporte pas quelques côtés de votre caractère. — Mi perdoni!
Si ma femme est encore à Zurich — je vous engage de venir avec elle à Mulhouse, même plus loin — pour avoir une entrevue, comme les deux empereurs dont le roi de Prusse faisait partie à Tilsitt. Invitez Emma de venir là (ensuite vous pouvez vous quitter pour l’accuser d’abstention). Qu’en pensez-vous, dites donc?
Eh bien, si cette lettre vous trouve à Berne ou autre part, je propose encore de venir vous voir où vous voulez, sans sortir de la France. Vous avez raison en disant qu’une heure d’entretien, rien qu’une heure. L’homme peut écrire seulement des généralités — et sur les généralités tout le monde est d’accord.
Répondez-moi tout de suite. Laissez votre boudisme contre Emma, dites-lui quelques mots, pour ne pas donner à vos amis l’exemple de férocité, qu’ils peuvent employer contre vous. Et engagez-nous à venir à Mulhouse (je n’attends que la première réponse de Pétersbourg.)
N’avez-vous pas de honte à penser que moi, je reste pour Paris…
J’ai plus que jamais d’espérance, pardonnez-moi toutes les paroles et pensées qui ont pu vous blesser — tout cela allait d’une bonne source, je vous le jure! — Vous avez raison, la vie n’est pas si simple comme on le pense. Répondez tout de suite.
Нa обороте: Милостивому государю Егору Федоровичу Гервегу. Для скорой доставки.
От всего сердца обнимаю вас, дорогой Георг, за ваше письмо; я читал и перечитывал его, да, да, мы остаемся, мы останемся тем, что мы есть, — мы друзья… близнецы. Клянусь!
Я ничего не решил, между нами ничто не оборвано… Сердца наши переболели страшной болезнью, мы много перестрадали,
241
но силы возвращаются, стало светлее… Долой же болезнь, и да здравствует здоровье!
Одно только должно показаться вам странным — сейчас объяснюсь, и примите это за самое большое доказательство моей к вам любви, ибо я обычно предпочитаю молчать нежели говорить на такие темы. — Ваше второе письмо меня очень огорчило, уже самый иронический тон его был так несправедлив, что я почувствовал себя оскорбленным. В то же время я воочию видел всю растерянность и отчаяние Эммы (вы совершенно неправы, утверждая, будто она оказывала на меня воздействие; какое воздействие могла она оказывать, кроме воздействия фактом, который видишь и принимаешь, потому что он достоверен) и видел, как это отчаяние, словно «bufera infernale», вас влекло к гибели во имя любви. В то же время во всех письмах моей жены чувствовалась какая-то горечь, вначале вызывавшая у меня содрогание и заставлявшая меня, в свою очередь, отвечать с горечью.
Этому надо было положить конец. Я предложил Натали приехать в Париж, притом одной — для меня это было необходимо. И поверьте же, черт побери, что это так, раз я это говорю. Вместо того она приезжает с детьми; я не стал возражать, тем более что влюблен в Тату. Но это крайне осложнило дело.
Поживем до марта или даже до апреля врозь (если только какое-нибудь счастливое обстоятельство не вернет нас в дом номер 9).
Дорогой Георг, не судите обо мне превратно. Нет, вы отдали свою привязанность не плохому человеку, но я не выношу некоторых черт вашего характера. — Mi perdoni!208[208]
Если жена моя еще в Цюрихе, прошу вас сопровождать ее до Мюльгаузена или даже дальше, чтобы у нас могло состояться свидание как у двух императоров в Тильзите, где присутствовал к король прусский. Пригласите туда же и Эмму (а потом вы можете расстаться и обвинять ее в несговорчивости). Что вы об этом думаете? Отвечайте.
Итак, если настоящее письмо застанет вас в Берне или еще где-либо, я мог бы также приехать повидаться с вами в любое место, куда захотите, но только в пределах Франции. Вы
правы, говоря, что достаточно часа беседы, одного часа беседы. Писать человек может лишь общими местами, а общие места ни у кого не вызывают разногласия.
Отвечайте немедленно. Перестаньте дуться на Эмму, напишите ей несколько слов, чтобы не подавать вашим друзьям примера свирепости, которую они могли бы обратить против
242
вас. И пригласите нас приехать в Мюльгаузен (я дожидаюсь только первого ответа из Петербурга).
Не стыдно ли вам думать, что я остаюсь здесь Парижа ради…
Я исполнен надежды, как никогда. Простите мне все слова и мысли, которые могли вас обидеть. Все это — из лучших побуждений, клянусь вам. — Вы правы — жизнь не так проста, как думают. Отвечайте немедленно.
На обороте: Милостивому государю Егору Федоровичу Гервегу. Для скорой доставки.
145. Г. ГЕРВЕГУ
24 (12) января 1850 г. Париж.
25 janvier 1850. Paris.
Encore une lettre de vous, — soyez persuadé que tout le trouble, toute la confusion qui pesait sur nous — s’en va. Nous tous, je crois, nous avons contributé à compliquer les choses simples, personne n’est fautif, tout le monde est fautif.
La correspondance a tout gâté, — quel démon m’a poussé à m’exprimer comme je l’ai fait (remarquez que du fond je ne rétracte pas un mot), quel autre vous a poussé — à écrire votre seconde lettre et quel démon № 3 a suggéré des réponses tranchantes à froid à ma femme? — J’étais avant l’arrivée ici dans un état d’irritation, j’étais profondément indigné, voyant Emma sangloter une soirée entière (dites tout ce que vous voulez, mais on pardonne beaucoup à un amour pareil), je comprenais que c’était si facile pour vous de laisser la paix et la tranquillité dans son âme. Eh bien, je vous ai écrit ma lettre. Comment pouvez-vous dire qu’il y avait influence, qu’elle fit tout cela — indigne supposition, cher Georges, pour nous tous. — Ma lettre a fait un mauvais effet. Les lettres de ma femme (je n’aurais jamais consenti à dire cela même à vous, mais je le dis parce que sans cela vous ne parviendrez jamais à voir clair dans l’affaire et vous continuerez à me nommer traître, inconstant, et parisophile, c’est le plus grand témoignage de mon amitié pour vous) portaient au commencement tant soit peu ce caractère que nous avions appelé en plaisantant Caligulien (je vis après qu’elle ne sentait pas même tout le mal qu’elle me faisait), — j’étais malade, offensé, j’écumais de rage, — tout cela se reproduisit dans les lettres; votre troisième lettre a commencé ma guérison. — Et à présent je sens de nouveau force et clarté, et je vous tends la main et le cœur. Ne m’en voulez pas, je vous assure que j’ai beaucoup souffert tout ce temps. Figurez-vous que je ne sortais presque jamais de la chambre, que je ne faisais absolument
243
rien. — Non, l’avenir nous revient — jusqu’à présent nous nous avion gratis, à present, sortant de ce purgatoire, nous avous évalué ce que nous coûtons. — Il faut anéantir, lorsque nous nous verrons, même les lettres de ce temps triste, venimeux; il y avait des moments où je m’entraînais hors des limites, maudit soit le document qui garde la trace de ces faiblesses, — je ferai de même avec la 2e lettre.
A présent je veux vous proposer une nouvelle combinaison. Au lieu de la Suisse, le Sud de la France — j’ai pris des renseignements, il n’y a pas de doute qu’on pourrait aller aux îles d’Hyères etc. — Lorsque nous on serons là, je vous écrirai comment et quoi. Bord de la mer, climat et pas de Suisse — c’était votre désir. Ecrivez-moi sur cela.
Mais… voilà le Mewyee, mais il faut donc finir avec la guerre civile avec Emma. — Ecrivez que vous voulez rester quelque temps seul, ou tout ce que vous voulez. Mais en me chargeant de ces commissions, vous empirez la chose. Avec tout mon talent, il m’est impossible de faire accepter un intermédiaire, cela l’offense, l’humilie et elle a parfaitement raison. Sacré nom de Dieu, laissez donc toutes les tyrannies: qu’a-t-elle fait au fond, — elle a parlé dans des moments de rage, eh bien cela équivaut à ce que vous ne lui aviez pas parlé. No rendez pas la vie difficile, elle est difficile per se.
Répondez-moi de suite à cette lettre, je vous l’envoie le 24, elle viendra à Zurich le 27, à Berne si vous y êtes le 28… 28 + 3 = 31 janvier.
Emma veut vous écrire. Ne soyez pas Caracalla — et je vous assure,
Ça ira!
Ça ira!
La dissolution la plus complète, le chaos le plus chaos règne ici. Lisez la Presse, les 1 Paris — et vous verrez. Adieu, cher ami, et soyez sceptique en tout:
…an der Sonne Klarheit,
.an des Mondes Licht,
à mon amitié (quand-même) nicht.
Emma me dit qu’elle ne peut pas écrire, — elle est vraiment trop souffrante — elle vous invite de venir ici, elle pense qu’une entrevue sauvera tout, vous pourriez vous loger rue Neuve des Augustins, elle attend une réponse avec la première poste. Reiseschein etc. suisse pas difficile.
На обороте: Monsieur Georges Herwegh à Zürich.
En cas de départ envoyer à m-r, là où il est, sans délai.
244
24 января 1850 г. Париж.
Снова письмо от вас; поверьте, и тревога, и разлад, которые угнетали нас, исчезнут. Мы все, я думаю, способствовали усложнению простых вещей, никто в отдельности не виноват, виноваты все.
Все испортила переписка, — какой злой дух подстрекнул меня писать в таких выражениях (что касается существа дела, я заметьте, не беру назад ни одного слова); какой другой дух подстрекнул вас написать ваше второе письмо, и какой злой дух № 3 внушил моей жене столь резкие и холодные ответы? Перед моим приездом сюда я был в состоянии крайнего раздражения, а когда Эмма прорыдала весь вечер (можете говорить что угодно, но такой любви прощают многое), я вознегодовал. Я понимал, как легко было бы вам сохранить в ее душе мир и спокойствие. Вот я и написал вам письмо. Как могли вы сказать, что тут было чье- то воздействие, что это дело ее рук? Это оскорбительное предположение, дорогой Георг, для всех нас. Письмо мое произвело дурное впечатление, а письма моей жены (ни за что не согласился бы признаться в этом даже вам, но говорю потому, что иначе вы никогда не поймете, в
