(c’est-à-dire Emma) ton mari — (nomine et re!).
Portrait se fait. — Maladie de Natalie se continuer. — Bocquet s’immortaliser, Patrie d’en parler, moi d’envoyer, Georges de lire.
Moi de vous saluer.
Salon. 2 heures арrès midi et 3 heures арrès 11 heures du matin. —
Le 20 février 1850228[228].
NB. Ответ от Гассера — опять ничего, говорит, что ломбард через неделю даст ответ.
Булвар.
228[228] Любила (т. е. Эмма) своего мужа — (nomine et re! на словах и на деле!). Портрет делается. — Натали продолжает болеть. — Боке продолжает завоевывать себе бессмертие, «Patrie» — об этом говорить, я — передавать, Георг — читать. Я же — кланяться.
Гостиная. 2 часа пополудни и 3 часа после 11 часов утра. — 20 февраля 1850 г. (искаж. франц.). — Ред.
21 (9) февраля 1850 г. Париж.
21 février.
Votre lettre.
Corpo di Bacco. — Donc vous avez, monsieur, l’audace de penser que je ne connais rien de géographie, et j’ai lu Malte-Brun et Ritter, Ibn Fozlans, Rubruquis et Magellan. — Mais est-ce que Emma m’a demandé concernant la position de Strasbourg ou de Mulhouse, non, elle a mieux aimé de faire un conciliabule secret avec la femme du fils unique de mon père et mère.
Vive Colas! Je suis enchanté, nous l’avons lancé dans la carrière, je me propose d’écrire ici tanto poco concernant la Suisse.
Horace connaît tout l’alphabet russe, c’est Sacha qui lui a montré ça.
Рукой Н. А. Герцен:
Pas du tout pauvre Sylvinet! Pas du tout pauvre! Je suis fâchée de ne pouvoir pas encore écrire, autrement je vous l’aurais prouvé. Adieu donc, merci pour votre charmante lettre, allez vous fâcher encore pour cet adjectif? Oui, oui, charmante, et mille fois charmante.
Je te recommande de continuer la querelle avec l’infâme police de la Suisse — et je ferai imprimer ici quelques lignes magnifiques. — Ta lettre est arrivée tard. Il est temps d’envoyer à la poste.
Письмо от вас.
Согро di Вассо229[229]. — Итак, милостивый государь, вы имеете дерзость думать, что я совсем не знаю географии; а что, если я читал Мальт-Брюна и Риттера, Ибн Фозлана, Рубруквиса и Магеллана? — Но разве Эмма меня спрашивала о географическом положении Страсбурга или Мюльгаузена? Нет, она предпочла держать тайный совет с женой единственного сына моего отца и матери.
Да здравствует Коля! Я в восхищении, мы открыли ему путь к славе, я намерен писать здесь tanto poco230[230] о Швейцарии.
Горас знает весь русский алфавит, Саша ему показал.
Рукой Н. А. Герцен:
И вовсе не бедный Сильвине! Вовсе не бедный!
Мне досадно, что я все еще не могу писать иначе, я бы вам это доказала. Прощайте же, спасибо за ваше очаровательное письмо, — опять будете сердиться за это прилагательное? Да, да, очаровательное и тысячу раз очаровательное.
279
Я тебе советую продолжать ссору с гнусной швейцарской полицией, а я напечатаю здесь несколько великолепных строк по этому поводу. — Твое письмо пришло поздно. Уже пора посылать на почту.
Paris. 21 Februar.
161. Г. и Э. ГЕРВЕГАМ
Gott stärke ihre sämtliche Gesundheit. Umgehend bitte ich (style du Kapp de bonne Cologne) — endigen Sie mit meiner Brochure. Ich habe Kapp geschrieben — daß ich mit dem größten Zutrauen auf seinen Dienst baue, desto mehr, da er nach zwei Tagen in Ostende sein wird.
Donnez à Hoffmann et Campe en commission, ou comme vous voulez, on comme Kapp le veut, ou comme Dieu le veut, non pas le Dieu de d’Arlincourt, mais le Dieu d’Abraham etc., etc. — le fait est que la brochure perdra tout intérêt dans quelques mois. — Envoyez ici 50 exemplaires — les autres on peut les déposer cnez ma mère.
J’écrirai à Kapp aujourd’hui.
La santé de Natalie s’améliore.
Emma, quoique vons n’ayez pas le temps à présent de vous occuper de vos amis, oubliés avant Mulhouse, mais dessen ungeachtet und umgehend — grüßen Sie meine Mutter und M-selle Ern — ich habe keine Zeit zu schreiben.
Die Antwort aus Petersbourg ist wieder eine Woche länger zu warten.
Париж. 21 февраля.
Да укрепит господь все ваше здоровье. Срочно прошу (стиль Каппа из доброго города Кёльна), — кончайте с моей брошюрой. Я написал Каппу, что всецело полагаюсь на него, тем более что он через два дня будет в Остенде.
Отдайте брошюру Гофману и Кампе на комиссию или как вам угодно, или как угодно Каппу, или как угодно богу, но не богу д’Арленкура, а богу Авраама и т. д., и т. д., — дело в том; что через несколько месяцев брошюра потеряет всякий интерес. — Пришлите сюда 50 экземпляров, остальные можно сложить у моей матери.
Я напишу сегодня Каппу.
Здоровье Натали улучшается.
Эмма, хотя у вас нет теперь времени думать о наших друзьях, забытых раньше, чем вы доехали до Мюльгаузена, все же, несмотря и невзирая на это, передайте привет моей матери и м-зель Эрн — у меня нет времени писать.
Ответ из Петербурга опять придется ждать еще неделю…
162. Г. ГЕРВЕГУ
25 (13) февраля 1850 г. Париж.
25 février 1850. Paris.
Eh bien, va pour Nice — mais je ne désespère point de la possibilité de Grasse ou de Cannes, ensuite cela ne vaut pas la peine d’en parler — tout cela est à deux pas. Et on peut se concerter sur lieu. — Moi je n’ai rien non plus contre l’Espagne, passer une année, dans une petite ville au bord de la mer — mais pour fixer un point de départ, je répète — Nice a tous les avantages.
L’affaire du billet me suffoque, Paris m’étouffe — je ne suis pas à mon aise ici, je me fâche tous les jours. Et les hommes que je vois sont tellement inférieurs aux orangs-outangs et dégoûtants — daß ich mich sehne heraus, heraus, und doch kann wieder etwas kommen, was mich noch ein Monat hier warten läßt.
Bamberger a trouvé un négociant grec qui veut se charger de mon affaire concernant la terre. Et qui a déjà écrit à Pétersbourg pour avoir les renseignements — peut-être j’irai seul pour une semaine à Londres.
Emma est probablement en route, elle nous fera à présent l’Ilyade — après avoir fait l’Odyssée. Je ne vois plus la jeunesse dorée qui voltigeait près de Pénélope, pas même la rédaction, et j’en suis enchanté — et je ne veux plus écrire. Ta main.
J’ai voulu t’envoyer un discours très remarquable d’un Donato Cortès (à Madrid) — mais j’en ai besoin, je veux écrire quelques mots là-dessus. Voilà la desperatio et le cri sauvage de la peur. Le fond de tout ce qu’il dit, c’est qu’il n’y a qu’un seul moyen de sauver la société — c’est l’armée permanente. Le soldat et le prêtre! L’autorité et l’obéissance passive. L’église et la caserne ne sont pas si loin l’une de l’autre — c’est le culte de l’abnégation. Le soldat est moine etc., etc. — Silence complet, l’armée écrasant le peuple, ou — dit-il — la Russie victorieuse sur tout le continent. Qu’en dites vous?..
281
25 февраля 1850 г. Париж.
Ну хорошо, пусть Ницца, но я отнюдь не теряю надежды на возможность Граса или Канна, вообще же об этом и говорить не стоит — одно от другого в двух шагах. Можно столковаться на месте. — Я лично и не против Испании, чтобы провести там год, в маленьком городке на берегу моря, но в качестве исходной точки, повторяю, у Ниццы все преимущества.
Дело с билетом меня давит, Париж душит — мне здесь не по себе, я по целым дням злюсь. А люди, с которыми я вижусь, настолько хуже орангутангов и так отвратительны, что я рвусь и рвусь отсюда, и все же опять может что-нибудь случиться, что удержит меня здесь еще на месяц.
Бамбергер нашел какого-то греческого купца, который хочет взяться за мое земельное дело и который уже написал в Петербург, чтобы получить справки. Может быть, я поеду один на неделю в Лондон.
Эмма, вероятно, еще в пути. Разыграв перед нами Одиссею, она разыграет теперь Илиаду. Я уже не вижу золотой молодежи, порхавшей вокруг Пенелопы, и даже самой редакции, чему я очень рад, — и не хочу больше писать. Твою руку.
Я хотел было послать тебе весьма замечательную речь некоего Донато Кортеса (в Мадриде), но она мне нужна, я хочу написать об этом несколько слов. Вот оно — desperatio231[231] и дикий крик ужаса. Смысл всего того, что он говорит, таков: существует лишь одно средство спасти общество — это постоянная армия. Солдат и поп! Власть и пассивное повиновение. Церковь и казарма не так уж далеки друг от друга — все тот же культ самоотречения. Солдат — тот же монах и т. д., и т. д. — Полнейшее безмолвие, войско, подавляющее народ, или — говорит он — победоносная Россия на всем континенте. Что вы на это скажете?..
Enfin cette malheureuse affaire du billet, commence a me rendre demi-fou. Rien n’est fait autant pour m’enrager que l’attente. Hier Rotschild a reçu une réponse de Gasser — eh bien, rien, absolument rien. Voilà, pour la seconde fois que la banque ne veut pas donner de résponse, elle l’ajourne sans aucun motif. Gasser pense qu’elle demande des instructions d’en haut
27 (15) февраля 1850 г. Париж.
282
et promet d’écrire dans une semaine. — Tout lo monde s’étonne chez Rotschild — je ne m’étonne de rien, mais je suis las, je suis furieux, et cloué comme mon patron S. Prométhée — à Paris que je désire quitter. — Pour cette affaire c’est un grand avantage, que tu restes encore à Zurich, c’est bien possible qu’il nous faudra faire une démarche près du ministre de Würtemberg. — J’attends seulement une réponse définitive.
Emma m’invite à Zurich. C’est impossible et je ne vois pas trop bien le but. Nous ne sommes pas à présent au temps de faire exécuter chaque fantaisie qui nous passe par la tête. — Après l’affaire j’irai partout, à Nice, à Barcelone — avant la fin je reste ici ou à Londres — peut-être même à Stuttgart. Je ne réponds pas à Emma directement parce que je crois qu’elle est en route.
Adieu. Je ne suis pas assez gai pour écrire.
Choisissez un endroit — allez-y, installez-vous — et nous viendrons
