wollten. — War der Schweizer in Karl Moor ein Schweizer? Ich glaube es nicht.
Ich bin aufgeregt bis auf einen fieberhaften Zustand… Wieviel möchte ich dir erzählen; vom 11. bis heute habe ich noch ein Stadium gemacht. Alles lebendige ist proteartig und man kann es nicht auf einmal fassen, jede Kategorie wird immer depassiert. — Glaube mir, daß den 11. sogar den 12. niemand wußte, was für einen Character die Wahlen nehmen würden. Die ganze kleine Bourgeoisie hat für die Republikaner votiert — das ist das wichtigste. Und die Soldaten. Die Maßregeln, die man nehmen will, sind kolossal, das übertrifft alles, was bis jetzt geschehen ist. — Gestern war der alte Bernatzky bei uns und er fürchtet, Paris verlassen zu müssen. — Nur ein fröhlicher Mann existiert auf der Welt und der ist Ivan Golovin. — Bamberger schreibt mir, daß er — es heißt Golovin — eine Kritik über mein Buch deutsch geschrieben hat, und fügt hinzu: «Er lobt sie schrecklich — schade, daß er aber auch gar nichts versteht»…
Du hast gesehen, daß der Herr Petri hat geantwortet, in Voix du Peuple?
Oh! wenn 5 Tage ruhig vorbeigingen, dann ist der Wendepunkt da, et la pendule retombera. Ich schreibe noch ein paar Worte um halb 5 — wenn ich etwas habeb werde.
Seiler soll ein sehr schlechter sein.
Егору Васильевичу
Париж. 15 марта.
Опять маленький формат, cher boudeur247[247]. О, как я был прав, саго amico, когда писал тебе: «Oggi о mai».
Всё в полном брожении: титаны, океаниды, боа-констрикторы), орлеаниды, сулукиды и черт знает еще какие иды — то ли мартовские Иды, то ли Ида фон Тоггенбург — для меня это идентично горе Иде, а русский имеет право сказать. «И да и нет»!
О, не подумай, что я шучу. Таких дней мы еще не видывали. Теперь никакой Ниццы, никакого Монако — теперь нужно оставаться тут и наблюдать, что за шутку затеял старый дух истории, этот прогрессивный Pulcinella, гримирующийся кровью. Зато с парижским народом я помирился… Прочти, что я пишу м-ль Эрн, и газетные вырезки. A propos, посылаю
302
приветствие по адресу Швейцарии из «Assemblée Nationale» — эта корреспонденция писана русскими шпионами; заметь, что швейцарцы пошли дальше, нежели того хотели русские. — Был ли Швейцер в «Карле Мооре» швейцарцем? Не думаю.
Я возбужден до горячки… Как много хотелось бы мне рассказать тебе; с 11-го по сегодняшний день я прошел еще одну стадию. Все живое подобно Протею, оно не постигается разом, каждая категория постоянно уступает место другой. Поверь мне, что 11-го и даже 12-го никто еще не знал, какой характер примут выборы. Вся мелкая буржуазия голосовала за республиканцев — это самое важное. И солдаты. Меры, которые собираются принять, необычайны, это превосходит все, что было до сих пор. — Вчера был у нас старик Бернацкий, он боится, что будет вынужден покинуть Париж. — Один только веселый человек и существует на свете — это Иван Головин. — Бамбергер пишет мне, что он, т. е. Головин, написал по- немецки критику на мою книгу и добавляет: «Он страшно вас хвалит, жаль только, что он ровно ничего не понимает».
Видел ли ты, что г-н Петри ответил в «Voix du Peuple»?
О если бы пять дней прошли спокойно, тогда наступит и поворотный момент et la pendule retombera248[248]. Я напишу еще несколько слов в половине пятого, если будет о чем.
Зейлер, должно быть, большая дрянь.
178. Э. ГЕРВЕГ
15 (3) марта 1850 г. Париж.
Der Herr Hofrat Herzen (von) hat die Ehre, die gnädige Frau Emma Herwegh demütigst zu benachrichtigen, daß man den hochschätzbaren Paß Ihres glücklichen Gatten nach Nizza visiert hat. Was dem Sie hochschätzenden Überbringer dieser Nachricht die größte Freude macht, denn jetzt werden wir alle wieder nach Paris kommen.
Die Iden des Märzes.
Господин надворный советник Герцен (фон) имеет честь покорнейше уведомить милостивую государыню Эмму Гервег, что высокоценный паспорт ее счастливого супруга на поездку в Ниццу визирован. И сие весьма радует высокопочитающего ее доставителя настоящего известия, ибо теперь все мы снова съедемся в Париже.
Иды марта.
303
179. Г. ГЕРВЕГУ
16 (4) марта 1850 г. Париж.
Можешь читать.
16 März 1850.
Егор Васильевич, вы играете в шахматы? — Так вот что сделалось: оба сказали мат. So etwas Sonderbares kann man sich kaum denken. Die beiden Schritte sind immens. Die einen erkannten eine Kraft, eine Stütze, auf welche sie nicht rechneten, — die andern sprechen sich los von jeder Legalität, verwerfen jeden Schein; die einen flehen um Ruhe, um Ordnung — die andern sagen offen: «Sehen sie die Poltrons, sie wagen nicht».
Wenn ich dir sage, daß Guerlain, Giroux und solche Menschen für die Sozialisten votiert haben! Heute sprechen alle Journale von der Beschuldigung des Prokurators gegen 3 reiche Negozianten, die er inkriminiert, durch Reden und Schriften zum Hasse der Regierung aufgewiegelt zu haben. Und der eine ist der Juwelier Place de la Bourse. Die roten Legitimisten sagen in der Gazette de France, daß es nichts Wunderbares ist, daß sie in manchen Fragen mit den Demokraten einverstanden sind, denn, fügen sie hin, wir sind ja nux dio 2 serieuse Parteien, wir haben Prinzipien und Überzeugungen.
Ist das nicht was Kurioses?
Man spricht von Zensur für die Tageblätter, von einer Proklamation der Majorität mit dem Präsidenten, von ungeheuren Polizeimaßregeln. Andre hoffen Girardin’s Ministerium, die Masse benimmt sich außerordentlich.
Meine Frau ist wieder krank, hat sich erkältet — es ist sehr kalt seit einigen Tagen.
Ich habe heute die Briefe aus Italien bekommen, 1 Exemplar. Sobald man noch schicken wird, werde ich dir ein Paar senden. Hoffman schreibt mir einen Brief, er sagt daß einige «vortreffliche Rezensionen» «würden mir Freude machen», und daß er bereit ist, mir sie zu schicken. Sehen Sie — was für ein Hofmann der Hoffmann ist, jo voudrais toujours faire camper mes écrits chez Campe.
Qu’en pensez-vous?
A propos, schicke, ich bitte, auf Buchhändler ei… wenigstens? 10 Exemplare «Vom ändern Ufer» — nach Hamburg Herrn Kapp. Er schreibt (es heißt nicht er, sondern Kapp-filius) davon. — Vous comprenez que ce n’est pas Kapfigue.
L’article sur Donoso — pour lundi — si on ne tue pas la liberté de la presse par la presse de la liberté249[249].
249[249] Трудно представить себе нечто столь удивительное. Оба шага огромны. Одни увидели в этом силу, поддержку, на которую не рассчитывали; другие не желают признавать никакой законности, отказываясь от всякой ее видимости; одни молят о спокойствии, о порядке; другие открыто заявляют: «Посмотрите на этих трусов, они не решаются».
Представь себе, что Герлен, Жиру и прочие им подобные голосовали за социалистов! Сегодня все газеты пишут, что прокурором предъявлено обвинение трем богатым негоциантам в том, что они своими речами и статьями разжигали ненависть против правительства. Один из них — ювелир с Place de la Bourse. Красные легитимисты заявляют в «Gazette de France», что в их единомыслии по некоторым вопросам с демократами нет ничего удивительного, ибо, добавляют они, только наши две партии и являются серьезными партиями, у нас есть принципы и убеждения.
Ну, не забавно ли это?
Ходят разговоры о цензуре для газет, о совместном заявлении большинства и президента, о неслыханных полицейских мерах. Другие мечтают о кабинете Жирардена; массы ведут себя необыкновенно.
Жена опять болеет, она простудилась, — уже несколько дней очень холодно.
Прощайте. Лобызаю вас.
Den andern Bogen geben Sie ab250[250].
180. Г. ГЕРВЕГУ
17 (5) марта 1850 г. Париж.
Le 17 mars. Paris.
Ma mère et m-selle Ern te diront les nouvelles concernant l’affaire et concernant Paris. Moi, j’ai peu à ajouter; merci pour la lettre de Fallmerayer. — Granovsky m’écrit que les choses vont en Russie d’une manière terrible, que le despotisme, ivre de ses succès, a perdu même la honte. La lettre à toi sur la Russie a beaucoup plu, mais on la trouve trop courte et on me reproche d’avoir fait mention de Golovine (!!!). Il m’écrit qu’il у a une comédie nouvelle, écrite par un jeune homme Ostrovsky (il est, je crois, dans le nombre de ceux qui ont été condamnés pour la conspiration de
Сегодня я получил «Письма из Италии», один экземпляр. Как только пришлют еще, два вышлю тебе. Гофман написал мне письмо. Он сообщает, что некоторые «превосходные рецензии» «порадовали бы меня» и что он готов мне их прислать. Вы видите, что за царедворец этот Гофман; я по-прежнему хотел бы пристраивать свои сочинения у Кампе.
Что вы об этом думаете?
A propos, пошли, пожалуйста, на книжную торговлю в Гамбург г-ну Каппу хотя бы? 10 экземпляров «С того берега». Он пишет (т. е. не он, а Капп-filius) об этом. — Вы понимаете, что это не Капфиг.
Статья о Донозо — на понедельник, если свобода прессы не будет убита прессом свободы (нем. и франц.). — Ред.
49) — qui n’est que le cri de rage et de haine contre les mœurs russes; il parle de cette production comme d’un succès démonique, la pièce a été supprimée, le titre «Свои
305
люди, сочтемся» (Nous sommes entre nous, nous ferons nos comptes). C’est une famille où 3 générations trompent mutuellement l’une l’autre, le père trompe la fille, le fils — le père etc… et l’être qui les trompe tous est une jeune fille de 18 ans, qui a encore moins de cœur et d’âme que les 3 générations.
Ici les affaires ne vont pas mal. Un caractère tout nouveau. Paris est méconnaissable — on ne peut rien dire. Attendons avec las décisions.
Peut-être je t’aurais écrit beaucoup plus, mais une fumée terrible remplit toute la chambre. — Oh que ces petites misères tuent un homme. Ma femme est derechef malade, elle te salue. Un froid terrible, les cheminées fument, et je n’ai pas de trou où me cacher, pas envie pour aller dans quelque café.
Je t’envoie un échantillon de l’Evénement. «Veron» dit qu’il se fera socialiste dès que le gouvernement aura proposé la loi sur la presse. Proudhon est furieux, à ce que l’on dit, d’être obligé à se taire, son état d’emprisonnement est toujours le même.
Je suis triste, fumé comme un hareng de Hollande, je ne peux plus t’haranguer même en t’écrivant.
Et le Fallmerayer ou auteur mélancolique — et je ne sais quel lique.
A propos, la Patrie a dit hier: «Nous bénissons l’épée qui exterminera les ennemis
