Раздумаешься, захочется увидеть, захочется поговорить — думаешь: ну вот писать, писать — а перо возьмешь, опять раздумаешься и не хочется писать. А получать письма ужасно как весело особенно такие письма, как твои; Александр каждый раз от них в восторге. —

32

В прошлом письме я забыла тебе написать, что в то самое время, как ты потеряла мой браслет, я потеряла твой лорнет, мне было ужасно, ужасно его жаль, и твоя потеря несколько утешила меня. Мне так досадно, что я не хочу себе покупать другого.

Недели три мне все что-то не по себе, опять страшная усталь, расслабление, началась и простуда, — едва ли мы останемся здесь зиму, я думаю, мое существование здесь в холод будет жалко, потому, что домы устроены для жару. Доктор мой советует ехать в Ниццу в начале октября, но там, говорят, скучно очень будет для Александра, и я думаю, мы поедем в Палермо, я рада буду уехать отсюда на зиму. — На днях проводили мы Галахова26[26] в Бокард, он будет там лечиться холодной водою; чем более узнаю его жену, тем более она мне нравится, она нехороша и немолода, ровесница нам с тобой, но существо недюжинное. Анненков уехал к Белинскому и пишет, что нашел его не в отчаянном положении, обещает притащить его сюда, я буду ужасно рада им; теперь мы что-то сиротливо здесь живем. А должна тебе сказать правду, Таня: бесконечно уважаю ум Сазонова, всегда слушаю его с большим удовольствием, но задушевного-то нет…

Сегодня Саше минуло восемь лет; как хочешь, а право, моя жизнь все более и более поглощается ихнею жизнью, и мне недурно.

3 июля/июня 22.

Давеча утром получила твое письмо от 9/22 июня, а теперь. Только что принялась вчера писать тебе, пришли, помешали. Во-первых, благодарю тебя за это письмо как наисильнейшее доказательство твоей дружбы, Таня! Досадно, что тебе-то не так сладко доказывать дружбу таким образом, очень досадно — взял бы иногда весь земной шар да и истолок бы его в ступке, — что ж это, наука-то, на что

26[26] В последнее время я сблизилась с ним еще более — чистый, благородный, симпатичный и нежный человек, грустно было расставаться с ним, может, до России не увидимся.

же она, до сих пор химики не умеют сболтать масла с водою, масло все масло и поверху плавает, а вода все вода… Ну, да дело в том, что Александр взял на себя обделать это, сидит и пишет теперь в Москву. Один упрек сделаю тебе: зачем такое длинное предисловие ты написала?

Об красках все узнаю, живописца знакомого нет, спрошу в магазейне.

За что это ты Александра-то разбранила, я думаю, тебе совестно после этого было читать его письмо?

«Потеплее ли у нас? Повеселее ли я?..» Лето уж верно у нас началось прежде вашего. А на последний вопрос, прежде чем ответить, я бы спросила тебя, что такое ты называешь весельем. Но случилось так, что я отвечала27[27] прежде, чем ты спросила. С каждым днем мне здесь становится ловчее, кажется бы съездил туда и сюда, и опять бы воротился в Париж, и на Александра мне досадно, что он мало пользуется им, почти ни с кем не знакомится, до 4 часов с утра работает, потом сходит погулять — не по годам, а по часам делается домоседом и семейным человеком, так что уж я имею маленькую надежду привезти вам почтенного старца. — Продолжаем осматривать Париж, да я думаю, полжизни проживешь и все будешь осматривать. Внутреннею моею жизнью я все более и более довольна: теперь время идет еще скорее, я тоже учусь с Сашей по-французски, потому что мы сравнялись с ним в знании, а уж отставать-то мне не хочется. Я чувствую постепенное возрождение себя; это не возвращение к юности, мечтательной, в розовом платье из дымки, с крылышками бабочки, нет, это сила, твердость, сознание, ясность зрелости. Веселиться ж я не могу, я думаю, нигде и никогда, да и кто из нас может веселиться

33

теперь?.. На каждом шагу видишь — с одной стороны богач, который умирает от объядения, с другой голодная смерть… и до последней струны жизни подобная дисгармония, веселись кто может!

Марье Федоровне передала твой поцелуй, а Машеньке не могла потому, что они еще не возвращались из Лондона, куда поехали около двух недель тому назад; на это время Коля переселился к нам, и ты не можешь себе представить, что это за чудный ребенок, поразительный ум, грация и доброта, я не надеюсь, чтоб он стал слышать, мне кажется, все это ему дано в замену. Дети вообще здесь все здоровы и воселы.

Спасибо за извещение о друзьях, пиши всегда. Кланяйся всем. Иногда так хочется взглянуть на иных, в особенности тебя и Грановского (разбор не по достоинству, а по положению вашему ко мне).

Сергею Ивановичу, как видишь, поклон вверх ногами; если он не сочтет неприличным принять его в таком виде, так повергни его к его стопам, я бы послала, пожалуй, и поцелуй, да ведь знаю наперед, что не примет.

27[27] в прошлом письме

Ваша несправедливость ко мне — меня не удивила, потому что неуверенность в тех, которых вы любите (а я уверен, что любите и меня), — периодическая болезнь ваша. Об деньгах много толковать не стану — вот записка к Григорию Ивановичу.

Сергею Ивановичу скажите, что если найду 3 том Лакруа, то пришлю его с доктором Гро, который едет на днях отсюда и в августе будет в Москве.

Скажите Кавелину, что ему-то грех так долго не писать. — Как, в самом деле, нелепа ваша приписка ко мне — она похожа на то, если б кто-нибудь поставил мне в вину, зачем у меня голубые волосы — а не русые, несмотря на то, что они русые. Во мне память и дружба сохраняются так, как ненадобно в совершеннолетии, так, как это идет только к юношам. И вот теперь, написавши строку к Кавелину — все так живо, так ясно стоят передо мной… О том, что я сижу дома — все пустяки, я по утрам не люблю ходить (особенно в июльских жарах) — все равно в Париже или в Перми. Зато с обеда шляюсь. Да и утром ходил смотреть на разные травли Эмиля Жирардена и Дюшателя — делавшиеся к великому порадованию.

Прощайте. На днях едет Елизавета Ивановна — радуюсь за вас.

Будьте же здоровы.

А. Герцен.

О получении письма уведомьте.

Кто вам это натолковал, что мы здесь скучаем?

14. М. К. ЭРН

Июнь — начало июля 1847 г. Париж.

Полчаса тому назад я сделал то же, что Madame Herzen, т. е. получил ваше письмо и собираюсь на него ответить со всеми тонкостями английского выговора.

34

— Здры, Кол. превсдно вдт, от меня не отходт и не шлит. — Маменьке сделайте напоминовение о напоминовении Боткину при просьбе о пальто-макинтоше, — здесь показались чудесные, но чтоб он выбрал элегантный и широкий.

Всем кланяюсь и очень благодарю за письма.

15. Н. П. ОГАРЕВУ

3 августа (22 июля) 1847 г. Париж.

3 августа 1847. Париж.

Получил твое письмо от 8 июля, благодарю, очень благодарю, ты теперь более, нежели когда-нибудь, знаешь цену письмам; насчет твоих экономических теорий я не стану говорить, потому что я плохо знаю предмет, в них мне всего более нравится яркое доказательство твоей живой и реальной натуры. — Быть своевременным, уместным, взять именно ту сторону среды, в которой возможен труд, и сделать этот труд существенным — в этом весь характер практического человека. И с этой стороны ты совершенно прав, нападая на Бельтова; ошибка в том, что цель не Бельтов, а необходимость подобного воздействия не на из рук вон сильного человека — но на прекрасного и способного человека. Для того чтоб убедиться в этом, достаточно вспомнить биографии всех знакомых да и наши несколько. При начальных шагах жизни что представлялось на выбор? Доктринерство, всяческий романтизм, — я сделался отчасти доктринером и, может, был бы sehr ausgezeichnet in meinem Fache28[28], если б не необходимость уехать в провинцию. Там я сделался романтиком. В действительную жизнь, в действительное спасение вышел я женитьбой, — да ведь и ты женился, однако для тебя это имело совсем иную воспитательную силу. Наконец, литературная (практическая, и очень) деятельность сделалась пока единственной возможной, — дело пошло довольно успешно, хотя я собственно на нее попал 30 лет. Могло совсем иначе быть; да и, без хвастовства, у нас довольно много силы, даже своего рода perseverance29[29] и — юркость, да, прошу не смеяться над этим словом, юркость — важная помощь в жизни, да еще способность понимать, страдать — и утешаться. — Но вот здешний ex-Гегель, вот тебе пример противуположный, а долею и Сазонов — sui generis30[30] романтик — плодовитая бесплодность! К моей второй характеристике знакомых не прибавлю ни йоты, — она верна. — С Георгом я в последнее время очень познакомился, — отчего ты мне никогда не говорил о его жене? Она замечательная женщина.

28[28] весьма выдающимся человеком в своей области (нем.). 29[29] настойчивость (франц.).

35

Они уехали в Бретань, куда и мы на недельку поедем, на берег моря. Георг сделал превосходное замечание насчет твоего protégé (которого я очень уважаю и люблю, насколько такую эгоистически раздражительную натуру любить можно) — что ему отроду в голову не приходило быть человеком и чем-нибудь — он только думал об этом «чём-нибудь» — а оно-то и не удалось. — Я передал очень коротко, а это было лучше и полнее.

Приехал сюда Белинский, в чахотке, он лечился сначала в Зальцбрунне, теперь в maison de santé31[31] в Пасси. Худ, слаб, однако доктор подает большую надежду, — Париж его поразил, он говорит, что в первый раз действительность превзошла ожидание, но в maison de santé ему очень скучно, — несмотря на почетное соседство Теста — арестанта из министров. Вероятно, и ты сколько-нибудь следишь за здешними сплетнями и делами — Жирарден, Кюбьер и пр., только в «Journal des Débats» все переврано, читай хоть «Presse» или «Allgemeine Zeitung», что ли. Галахов уехал в Бокар, больной, повредил себе глупым лечением холодной водой и уехал лечиться куда-то в Германию, оттуда он прямо домой, т. е. в Москву. — Жена его очень почтенная особа. Я не помню, писал ли я тебе прошлый раз или нет, что у меня живет повар, который тебя знает — Constantino Gregorio из Bagni di Lucca, где он жил у М-ше Кене, — эта встреча стоит встречи Белинского с Тестом.

Ты все хочешь, чтоб мы