услышать, и без того услышит, — ты, Эмма, слышишь ли меня!? Писем от Г<еорга> нет.

Больные наши поправляются. Элиза очень слаба. Тата продолжает меня безжалостно мучить и обнимает Гораса, и тебя, и Аду… я тоже… А пока прощайте, дорогие, дорогие друзья! Пусть ваше путешествие и приезд будут столь приятны как я вам того желаю.

Ваша, всем сердцем ваша Н.

Рукой Саши Герцена:

Дорогая Эмма!

Я хочу сообщить тебе кое-что, что тебе нужно знать: после того как ты уехала, из твоей квартиры снесли вниз всю твою мебель и на одном из кресел я нашел твой крючок для ботинок. Теперь не знаю, куда он делся. — Мы уезжаем только 28-го, так надоело! Папа купил твоего минотавра на черном пьедестале, чтобы подарить его Пальмье.

Да здравствует Ницца! Да здравствует море! Да здравствуют горы! Да здравствует лето!

Будь здорова и проводи весело время до нашего приезда!

Саша.

27. Г. ГЕРВЕГУ

24 (12) мая 1850 г. Париж.

Lorsqu’un homme tracassier, criard etc., etc., comme moi, se trouve enfin au bout de son latin, et par-dessus le marché de son allemand, russe, français — c’est quelque chose. J’ai passé des époques plus douloureuses, plus déchirantes — mais plus stupides — jamais. Stupide — im

Allgemeinen, stupide — im Besonderen, stup im Einzelnen, an sich, für sich, außer sich, in Paris, in Zürich, in Petersburg.

Vraiment je me sens plus bête et, chose étrange, je sens que les autres sont toujours les mêmes, donc qu’ils sont aussi plus bêtes.

Une demi-année être à la veille du départ, attendre chaque semaine une réponse, avoir des espérances, des certitudes — et rester sans avancer en rien comme le premier jour. — Coricare e non dormire, servire e non gradire, piu tosto morire. — Et pas un homme avec lequel dans un moment de désespoir boire une bouteille en pestant contre les dieux et les hommes, les éléments et…

et voilà ta lettre — vieux sophiste Georgias par amitié et cher George pour tes amis. — Au revoir, et alors je t’expliquerai pourquoi j’étais et je suis nécessaire à l’affaire.

Pour Kolatchek, s’il désire, je peux lui envoyer le petit article Omnia mea mecum porto!.. — Ou lui écrire quelque chose dans le genre. Ou aussi l’Epilogue. — Pourtant l’Epilogue a été promis à Hoffmann.

61

Tu écris toujours des affaires, comme si elles allaient à merveille, et me fais jouer un rôle d’un homme qui s’alarme pour rien. Mais, vois-tu ou non que même il y a possibilité de perdre les 80 000 — et alors cela réduit encore. Les Rougemont n’ont aucun avis — et l’avis vient avant une lettre de change.

Et quel animal ce Kl — envoyer au nom de ma mère.

На обороте: Егору Васильевичу.

Перевод

Когда такой сварливый, крикливый и т. п., и т. п. человек, как я, не находит уже в своем лексиконе ни немецких, ни ругских, ни французских слов — это что-нибудь да значит. Мне случалось переживать более тяжелые, более мучительные времена, но более дурацкие — никогда. Дурацкие im Allgemeinen, дурацкие im Besonderen, дурацкие im Einzelnen, an sich, für sich, ausser sich, in Paris, in Zürich, in Petersburg.

Право, мне кажется, что я поглупел и, удивительное дело, мне кажется, что другие остались такими, какими были, — значит, они тоже поглупели.

Полгода готовиться к отъезду, каждую неделю ждать ответа, питать надежду, уверенность — и не продвинуться ни на шаг, остаться при том же, что в первый день. —

Coricare e non dormire, servire e non gradire, piutosto morire49[49]. И никого, с кем бы в минуту отчаяния можно было распить бутылку вина, проклиная и бога и людей, стихии и…

Ну вот и письмо от тебя, старый софист Georgias дружбы ради и дорогой Георг для друзей. — До свидания, при котором я тебе объясню, почему, как прежде, так и теперь, дело требует моего присутствия.

Что до Колачека, то если он хочет, я могу послать ему маленькую статью «Omnia mea mecum porto!»… — Или написать для него что-либо в этом роде? Или же «Эпилог»? — Но «Эпилог» был обещан Гофману.

Ты постоянно пишешь о делах так, словно они идут превосходно, и заставляешь меня играть роль человека, который попусту бьет тревогу. Но разве ты не понимаешь, что можно потерять и 80 000, и тогда сумма еще сократится. Ружмоны не получили никакого извещения, а извещение приходит раньше векселя.

И что за скотина этот Ключарев — посылать деньги на имя моей матери!

62

28. Л. И. ГААГ и М. К. ЭРН

26 (14) мая 1850 г. Париж.

Le 26 mai 1850. Paris.

Man hat wieder einen Schelmenstreich gemacht in der Sache Ihres Billets — es ist um rasend zu werden. G schreibt, daß die Bank jetzt nichts gegen die Auszahlung des Billets hat, daß alle Hindernisse gehoben sind. Aber sie will, daß Ihre Prokuration vom Ministerium der Ausw<ärtigen> Ang legalisiert wäre, und das Min sagt, daß es nicht visiere. — Da stehen wir jetzt. — Auf Rotschild ist nicht viel zu rechnen, er ist überdrießig, dazu, glaube ich, hat Kisseleff gut gearbeitet. — Aber auf diesem Terrain hat ja das Würtemb Minist die beste Position. Was hat man denn von dort gemacht, wie ist es möglich, keine Antwort zu schicken bis jetzt. Bitten Sie Georg gleich wieder zu schreiben.

In Folge dieser Neuigkeiten habe ich alle meine Projekten geändert. Ich schickte nach der Prefekt, um zu sagen, daß ich vor dem 1. Juni unmöglich reisen kann. Und den 1. reise ich ab (denn G sagt, er wird nach einer Woche noch einmal schreiben, sein Brief ist vom 16.

49[49] Ложиться спать и не засыпать, служить и не угодить — лучше уж умереть (итал.). — Ред.

Mai). — Ich werde Natalie und die Kinder installieren in Nizza, und dann gehe ich nach Zürich oder eine andere Stadt nahe von Würtemberg und Paris, um die Sache nicht einschlafen lassen. Denn ohne mich wird im Hause Rotsch nichts gemacht.

Sie können noch einen Brief schreiben hierher. Adress an Reichel50[50].

50[50] В деле с вашим билетом опять какие- то плутни — можно дойти до бешенства. Г<ассер> пишет, что банк теперь уже не возражает против оплаты билета, что все препятствия устранены. Но он хочет, чтобы ваша доверенность была засвидетельствована министерством иностранных дел, а министерство заявляет, что не станет визировать. За этим теперь и остановка. На Ротшильда особенно рассчитывать не приходится, ему все надоело, мне думается, что Киселев тут хорошо поработал. Но ведь при таком положении самая выгодная позиция у вюртембергского министерства. Что же там предпринято и как это можно до сих пор не присылать ответа. Попросите Георга сейчас же еще раз написать.

В связи с этими новостями я изменил все свои планы. Я послал сказать в префектуру, что раньше 1 июня мне нельзя уезжать. А первого я уеду (так как Г<ассер> говорит, что через неделю еще раз напишет, а письмо его от 16 мая). Натали и детей я устрою в Ницце, а затем поеду в Цюрих или другой какой-либо город поблизости от Вюртемберга и Парижа, чтобы не дать делу заглохнуть.

Ну, Марья Каспаровна, признаюсь — тяжела шапка Мономаха, я с каждым днем более и более устаю, что за обилие

63

неприятностей, мелких и крупных, частных и общих, да еще сверх того эта лихорадка с билетом. — И все эти беды какие-то пресные, от которых только тупеешь, с которыми даже бороться нельзя. Мне отсрочили отъезд до 1 июня. Я свезу наших в Ниццу, а потом приеду хлопотать о деле к вам.

Писал длинное письмо к Егору Ив<ановичу>, все разложив по пальцам что делать.

Прощайте.

Kola Kuß von Papa,

Mama,

Tata,

Sascha51[51 ].

Рукой H. А. Герцен:

Ах любезные друзья! уж и грустно наконец, и жаль смертельно и вас-то и Алек<сандра>.

Тата так похудела, что у меня сердце болит глядя на нее, и ужасно слаба, но здорова, а Колюточка только утешает.

29. Э. ГЕРВЕГ

Ведь без меня в банкирском доме Ротшильдов ничего не будет сделано. Вы можете написать еще одно письмо сюда. Адресуйте Рейхелю (нем.). — Ред.

51[51] Коле поцелуй от папы, мамы, Таты, Саши (нем.). — Ред<.>

27 (15) мая 1850 г. Париж.

Le 27 mai. Paris.

Préparez-vous, chère Emma, aux malédictions, à prononcer l’anathème, l’excommunication, aiguisez vos flèches, lancez vos foudres — et tout cela contre votre chétif ami, contre le petit barbare slave de l’hôtel Mirabeau.

E perchè? (Je pense que vous ne parlez que l’italien.)

1°. Nous ne partons que samedi le 1 juin. — «I’ho saputo, i disgraziati». — No, no, signora, madama, eccelenza, no… vous n’avez rien su, parce que cela dépend complètement du 2.

2°. Une lettre de Gasser nous dit que l’affaire de ma mère a roulé derechef dans un abîme, et que c’est le ministère des affaires étrangères qui s’oppose à présent. A ce qu’il paraît, les braves Wurtembourgeois n’ont rien fait. Et voilà noi, miserabile genta, pas plus avancé d’un diamètre des grains homéopathiques que le 29 décembre où j’ai eu l’honneur de me prosterner à vos pieds et de vous offrir mes remerciements pour le Cognac et la sauce anglaise.

Et bien, que faire?.. «Quod faciamus nos», comme le dit le prêtre dans Wallensteins Lager. Ah voilà la question.

Mais je crains de l’aborder, vous êtes encore sous le charme de la première fureur, calmez- vous, regardez un peu Ada, ensuite la mer (cela peut au besoin servir pour un calembour si vous avez une glace devant vous) — eh bien, voilà mon plan. J’irai

64

reconduire Natalie sous votre haute protection, j’engagerai Georges de venir idem après le voyage au front de Wurtem et je vous quitterai à l’instant même pour aller à Stuttgart et remuer terre et ciel.

J’attends avant mon départ la réponse de George, et j’agirai de commun accord. Que voulez — vous, G a bien raison, en disant ‘entre la coupe et les lèvres il y a toujours assez de place pour un malheur.

Merci pour votre lettre. — Übergewicht, Übergewicht… mais au nom de tous les saints et de quelquesvii[g] pécheurs (de la Méditerranée) pourquoi donc avez-vous pris tout cela avec vous, le roulage n’est pas une nouvelle invention, il existe du temps de César à Paris, lorsqu’il allait faire la guerre en Angleterre.

Avez-vous reçu le passeport de