Jeannette et voulez-vous recevoir mes salutations amicales?
Рукой H. A. Герцен:
Merci, merci pour ta lettre! Si tu savais combien je suis peinée te savoir seule et encore tourmentée, accablée… Nous ne nous amusons pas non plus. — Palmier dit qu’il ne faut pas laisser Ada crier longtemps et qu’il faut lui bander le ventre comme on le fait aux nouveaux-nés; Horace aura ses poids. Ton manteau est charmant et payé…
Chère Emma! Je t’embrasse, toi et les enfants. Peut-être j’écrirais plus — mais Mr Palmier est venu nous chasser à la campagne.
A toi N.
Natalie embrasse Horace. Je suis heureuse
Перевод 27 мая. Париж.
Приготовьтесь, дорогая Эмма, проклинать, предавать анафеме, отлучать от церкви, заострите ваши стрелы, мечите ваши громы и молнии — и все это против вашего жалкого друга, против маленького славянского варвара из отеля Мирабо.
Е perche?52[52] (Думаю, что вы говорите теперь только по-итальянски).
№ 1. Мы едем лишь в субботу 1 июня. — «I’ho saputo, i disgraziati». No, no, signora, madama, eccelenza, no…53[53] вы еще ничего не узнали — все целиком зависит от № 2.
№ 2. Из письма Гассера выясняется, что дело моей матери снова провалилось и что на этот раз возражает министерство иностранных дел. Насколько можно судить, бравые вюртембержцы ничего не сделали. И, значит, noi, miserabile genta54[54], продвинулись не более чем на диаметр гомеопатической крупинки
65
с 29 декабря, когда я имел честь пасть к вашим ногам и принести выражение своей благодарности за коньяк и английский соус.
Что же делать?.. «Quod faciamus nos?», как говорит священник в «Wallensteins Lager». Ах, в этом и вопрос.
52[52] А почему? (итал.)<. - Ред.>
53[53] «Я это знала, бедняжки». — Нет, нет, синьора, мадама, эччеленца, нет… (итал.)<. - Ред .>
Но я боюсь затрагивать его, вы все еще во власти первого порыва гнева, успокойтесь, поглядите на Аду, потом на море (это на худой конец может сойти за каламбур, если перед вами зеркало). Итак, вот мой план. Отвезу Натали под ваше высокое покровительство, попрошу Георга, после поездки на вюртембергский фронт idem55[55] приехать и тотчас покину вас, чтобы направиться в Штутгарт и перевернуть небо и землю.
Думаю до отъезда получить от Георга ответ и буду действовать с общего согласия. Что поделаешь, Г<еорг> совершенно прав, когда говорит, что между кубком и устами всегда найдется место для несчастья.
Спасибо за ваше письмо. Übergewicht, Übergewicht. 56[56] но, во имя всех святых и нескольких грешников (Средиземного моря), зачем вы взяли все это с собой, перевозка гужом не является недавним изобретением, она существует в Париже со времен Цезаря, когда он собирался в поход на Англию.
Получили ли вы паспорт Жанетты и соблаговолите ли принять мой дружеский привет?
Рукой Н. А. Герцен:
Спасибо, спасибо тебе за письмо! Если бы ты только знала, как меня гнетет мысль, что ты одна и притом измучена, удручена… Мы тоже не веселимся — Пальмье говорит, что нельзя позволять Аде долго кричать и что ей надо бинтовать животик, как новорожденным. Гири свои Горас получит. Твоя накидка прелестна и оплачена.
Дорогая Эмма, обнимаю тебя и детей. Может быть, написала бы и больше, но пришел г-н Пальмье гнать нас за город.
Твоя Н.
Натали обнимает Гораса. Радуюсь, что он здоров и весел.
30 Г. ГЕРВЕГУ
27 (15) мая 1850 г. Париж.
55[55] тоже (лат.)<. - Ред.>
Eh bien, tu le vois, un malheur a passé derechef entre la coupe et les lèvres. Tu liras dans la lettre de ma mère les particularités de l’affaire. A présent il faut frapper le coup le plus décisif de Stuttgart; comment ose-t-il nier un acte légalisé par le consul russe de Paris — on peut envoyer encore une reconnaissance de la procuration de la part de ma mère par l’ambassade de Pétersb
légalisée au ministère à Stuttgart. Il faut que l’ambassadeur entre tout bonnement en communication avec Gasser. Lui ou le consul. — Mais à te dire franchement, je crois que tout le ministère wurtem
Que feras-tu? — Je pars pour Nice le 1 juin, grâce à la mansuétude des Carlovingiens. Si l’affaire l’exige je viendrai tout de suite de là vous rejoindre. Mais Emma est capable de me brûler vif, de m’empoisonner pour la prolongation de cette maudite séparation. Alors arrange au plus vite l’affaire de Wurtem
Le tout ensemble, ensemble avec les affaires générales, avec tout ce que nous voyons tous les jours, est un lourd fardeau, sous lequel l’âme à force d’être comprimée, vieillit, dessèche.
Tu demandes pourquoi ce départ hâtif d’Emma; mais elle est partie tout bonnement le jour désigné par le pr<éfet> — pour ne pas subir le vaudeville correctionnel. Caro mio, tu ne connais pas les mœurs et us modernes, pour t’édifier par un pendant de l’histoire du billet — pense bien qu’on a un de ces jours condamné un auteur pour avoir envoyé par la poste sa brochure à quelques connaissances, on l’a condamné sans prév
Porte-toi bien. — Je suis tristissimo et indignatissimo. — Le prince Lobanoff dont je t’ai parlé est un homme distingué, avec cette largeur et richesse des natures russes lorsqu’elles ne sont pas bêtes foutues. Nous en parlerons — c’est-à-dire de lui.
Adieu.
Рукой H. A. Герцен:
Que vous dirai-je, mon cher, cher besson? Que je vous aime de tout mon cœur, ce n’est pas nouveau — mais ce n’est pas si ennuyeux comme tout le reste.
67
Ну вот, ты сам видишь, опять между устами и кубком проскользнуло несчастье. Подробности о деле ты прочтешь в письме моей матери. Сейчас нужен самый решительный удар из Штутгарта. На каком основании смеет он оспаривать документ, засвидетельствованный русским консулом в Париже? Можно переслать еще доверенность моей матери, засвидетельствованную посольством в Петербурге и заверенную штутгартским министерством. Нужно, чтобы посланник непосредственно связался с Гассером. Посланник или консул. — Но, откровенно говоря, я думаю, что все вюртембергское министерство дрожит перед Нессельроде, поэтому оно до сих пор ничего не сделало. — Добейтесь же ответа из Штутгарта и выясните по крайней мере, что было сделано. — В письме вашем не ссылайтесь на сообщение Ротшильда, просто скажите: «Нам стало однако известно». Он из тех людей, которые склонны забывать то, что говорят; он сам посоветовал мне писать через вюртембергское министерство, предупредив, что это должно остаться между нами и что он отнюдь не расположен предпринимать что-либо неприятное для русского правительства. Но, охраняя мои интересы, он дает мне рггуаВт57[57] совет…
Что ты собираешься делать? — Я еду в Ниццу 1 июня благодаря благодушию Карловингов, а оттуда, если это потребуется для дела, тотчас же приеду к вам. Однако Эмма способна сжечь меня заживо, отравить меня за продление этой проклятой разлуки. Поэтому улаживай поскорее вюртембергское дело и отправляйся в Ниццу. Я подожду тебя там, а затем поеду вместе с моей матерью кончать дело. — Гассер и сам взбешен, он категорически заявляет, что употребит все средства, чтобы добиться оплаты билета. Присутствие одного из нас (или нас обоих) совершенно необходимо теперь, больше чем когда-либо. Итак, я вижу, что мое пребывание здесь было очень полезно, я тебе это докажу.
Всё вместе — и общее положение дел, и то, что приходится видеть всякий день, — бремя, под тяжестью которого старится, иссыхает душа.
Ты спрашиваешь о причине столь поспешного отъезда Эммы. Да просто-напросто она уехала в день, указанный префектом, чтобы не подвергаться этой исправительной комедии. Саго шю, ты слишком мало знаком с современными нравами и обычаями; вот тебе в назидание история, схожая с историей с нашим билетом, — подумай только, на днях осудили одного писателя за то, что он переслал знакомым по почте свою брошюру.
68
Без всякого суда и следствия его обвинили в незаконной продаже и распространении печатной литературы!
Будь здоров. — Я tristissimo и indignatissimo58[58]. Князь Лобанов, о котором я тебе говорил, человек благородный, со всей широтой и богатством русской натуры, когда она не подлая скотина. Мы еще поговорим об этом — т. е. о нем.
Прощай.
Рукой Н. А. Герцен:
Что сказать вам, мой дорогой, дорогой близнец? Что я вас всем сердцем люблю — это не ново, зато и не так скучно, как все остальное.
31. Г. ГЕРВЕГУ
30 (18) мая 1850 г. Париж.
30 mai.
Le jour de notre départ reste invariablement pour le 1 juin. Je pars gaiement en pensant qu’enfin là ou là, nous nous retrouverons, gaiement en pensant que je me sauverai enfin de cette existence convulsive, absorbante, irritante et maladive — que j’ai traînée pendant une demi- année. — Il y a pourtant une grande unité logique dans chaque homme, et s’il se dévie sous la pression des circonstances, peu-à-peu il s’arrête comme une pendule à sa ligne verticale. Pour un instant (et tu m’en faisais déjà des reproches) j’ai pensé me réconcilier avec Paris — et je le quitte à présent avec le même sentiment d’indignation que je l’ai quitté en 47 et en 49. Je ne me console pas de la réponse éternelle — que partout ailleurs la vie est encore plus dégoûtante, — et ensuite elle peut être dégoûtante comme elle veut, mais puisqu’elle n’intéresse pas, elle vous laisse libre. —
