A propos, j’ai reçu une longue lettre de Kapp, et une lettre bien intéressante, il est tout à fait ébahi de New York; ce qu’il cite et raconte dans sa lettre, sans être nouveau, a ce cachet de réalité qu’une chose acquiert répétée par un homme que nous connaissons. Oui, la liberté individuelle n’est pas une plaisanterie là. — Eh bien, caro mio, tôt ou tard nous nous promenerons à New York, je te le dis non en prophète, mais en calculateur. Et l’Europe peut se décomposer et pourrir, comme elle l’entend. — Frœbel a lu quelques pages V and Ufer dans ses leçons du mouvement révolut en Europe, il a raconté mes opinions sur la Russie, et tout cela a donné lieu à quelques articles de journaux — also, ich bin bekannt am andern Ufer.

K écrit qu’un journal a dit: «Un Russe ne peut être qu’esclave ou anarchiste». — Le lendemain le cte Gourovsky,

69

espion russe, a envoyé demander chez Frœbel qui est l’auteur russe, avec lequel lui (Gour) sympathise complètement. Frœbel n’a pas dit le nom. Mais Gourovsky le rencontrant lui a dit qu’il connaissait que cet ouvrage est de Golovine. — Transatlantische Cancans. Les Russes sont espionnés même là. Je crois qu’il а des espions dans la Polynésie, Bandalésie et Magnésie.

D’un autre côté, je suis de mauvaise humeur, cette affaire russe est un plomb, c’est lourd, c’est dégoûtant (on m’a plombé une dent — passe encore, mais plomber l’esprit) — et je dois partir juste au moment où il faut encore faire quelques démarches. Ta nouvelle concernant Goloch est bonne, mais l’argent est-il encore en Russie ou non? S’il y est, on peut toujours le confisquer. Comme on a déjà fait. Mais qu’ils sont bêtes, ces gens-là, la Banque de Commerce donne des billets anonymes, qui peuvent être vendus partout. Harcelle un peu tes Souabes, ils n’ont jusqu’à présent rien fait de visible. Rot, à ce qu’il paraît est complètement dégoûté de cette affaire — et je dois partir. On attend samedi une lettre de Gass; je l’attendrai. Adieu.

J’ai aussi écrit une dénonciation mais plus est contre toi, à ma mère, demande-lui — scélérat que tu es!..

Comme je ne serai pas avant le 5 à Nice tu peux envoyer un petit mot à Marseille poste rest; pourvu que cette lettre arrive le 4.

Блажен… je te rappelle le Beatus ille qui procul negotiis de Пушкин:

Перед обедом водку пьет,

Имеет чин и в бога верит.

Перевод 30 мая.

День нашего отъезда, намеченного на 1 июня, остается без изменений. Мне радостно уезжать с мыслью о том, что тут ли, там ли, но мы, наконец, встретимся; мне весело думать, что я избавлюсь, наконец, от этого судорожного, засасывающего, беспокойного и болезненного существования, которое я влачил в течение полугода. Но в каждом человеке есть большая логическая цельность, и если под давлением обстоятельств он отклоняется от своего пути, то затем постепенно опять возвращается, как маятник, на свою вертикаль. Была минута (ты уже упрекал меня за это), когда я думал, что примирился с Парижем, но я покидаю его теперь с тем же чувством негодования, с каким покидал в 1847 и 1849 годах. Я не утешаюсь вечным ответом, что повсюду в другом месте жизнь еще более отвратительна, — пусть она будет как угодно отвратительна, но раз она вас не

70

интересует, она вас и не затрагивает. Кстати, я получил длинное и очень интересное письмо от Каппа. Он совершенно ошеломлен Нью-Йорком. То, что он приводит и рассказывает в своем письме, хоть и не ново, а все же носит ту печать реальности, которую

приобретают факты, когда их подтверждает человек, вам знакомый. Да, личная свобода там — не насмешка. Итак, саго mio, рано или поздно мы с тобой погуляем по Нью- Йорку, — говорю это не как пророчество, а все взвесив. Европа же пусть себе разлагается и гниет сколько ей угодно. — Фрёбель прочел несколько страниц из «V and Ufer» в своих лекциях о революционном движении в Европе; он изложил мои взгляды на Россию, и все это вызвало несколько газетных статей — also ich bin bekannt am ändern Ufer59[59].

К<апп> пишет, что одна газета заявила: «Русский может быть либо рабом, либо анархистом». На другой день граф Гуровский — русский шпион — послал к Фрёбелю спросить, кто этот русский автор, которому он (Гуровский) всецело симпатизирует. Фрёбель не назвал фамилии. Гуровский же, встретив его, сказал, будто знает, что это сочинение Головина. — Transatlantische Cancans60[60]. За русскими шпионят даже там; шпионы, верно, есть и в Полинезии, и в Бандалезии, и в Магнезии.

С другой стороны, настроение у меня дурное, — это русское дело, как свинцовая пломба, это тяжело, отвратительно (мне запломбировали зуб — куда ни шло, но пломбировать мозги…) — и я должен уехать именно теперь, когда нужно было бы предпринять еще кое- какие шаги! Твоя новость о Голохвастовой приятна, но деньги-то еще в России или нет? Если они там, их всегда могут конфисковать, как это однажды уже было сделано. Но как они глупы, эти люди. Коммерческий банк выдает билеты на предъявителя, которые можно продать где угодно. Потормоши немножко своих швабов, они до сих пор ничего ощутимого не сделали. Видимо, Ротшильду это дело окончательно опротивело, а мне надо уезжать. В субботу ожидается письмо от Гассера, я его дождусь. Прощай.

Я тоже написал донос, но кроме того — на тебя моей матери, спроси у нее, злодей ты эдакий!

Так как я раньше 5-го не попаду в Ниццу, ты можешь послать мне несколько слов в Марсель до востребования; нужно только, чтобы письмо дошло к 4-му.

Блажен. напоминаю тебе Beatus ille qui procul negotiis Пушкина:

Перед обедом водку пьет,

59[59] значит, меня знают на том берегу (нем.)<. - Ред.>

60[б0] Трансатлантические сплетни

(нем.). — Ред.

Имеет чин и в бога верит!

32. Л. И. ГААГ, Г. ГЕРВЕГУ и М. К. ЭРН

31 (19) мая 1850 г. Париж.

31 mai.

Hört und bewundert, was das für ein Land ist, das Russische Land. — Noch ein Brief von Gass; et schreibt, daß er eine Audienz bei Nesselrode forderte und ihm die Sache als eine unerhört ungerechte vorstellte. Nesselr war ganz derselben Meinung, und sagte dem Gasser, er soll in der Kanzlei die Prokuration legalisieren. Man nahm die Prokuration an — aber ein chef de bureau sagte, daß man nicht legalisieren wird. Gas erwiderte, daß selbst der Kanzler befohlen hat. Der chef de bureau aber erwiderte: «Er weiß also nicht, was er befohlen hat». Den andern Tag hat man die Legalisation abgeschlagen. — Nun was sagen Sie dazu? Der Kanzler und ein Spion! Und der Spion wie ein Hampden widersetzt sich und macht, was er will. — Wenn das nicht anders geht, so glaube ich, muß man einen Geschäfstmann nach Petersb schicken, vielleicht müssen Sie auch eine Reise dorthin machen. Schomb ist ein vortrefflicher Mensch, ohne ihn wäre die Sache halb vergessen. Er fordert, daß ich hier noch ein paar Wochen bleibe. Heute gehe ich zu Carlier und werde noch im selben Brief schreiben, ob ich morgen reise oder hier bleibe.

Freilich wird man auch die andere Summe unterschlagen. Lassen Sie dieses Geld vom Würtembergischen Gesandten oder Konsul grade in die Stuttgart Bank schicken; überhaupt nehmen Sie alle Mittel,sonst können Sie die größten Schwierigkeitenhaben.

Und du, stolzer Brite Georg, als du mir geschrieben hast, der Kaiser Nik kann wohl Russen plündern, aber doch eine Würtembergerin. — Er wird bald Stuttgart nehmen und nach Siberien aux travaux forcés schicken mit Häuser und Pedanten, Minister und Philister.

Agissez, agissez, agissez — ich mache alles, was möglich ist, eine neue Prokuration war nicht nötig, sie zweifeln ja nicht, daß die erste gut ist, sie wollen nicht legalisieren.

Sollte alle Hoffnung verloren sein, so muß man recht bedenken, wie man d Billet zurückbekomme. Mit der Post unmöglich — auch durch den Gesandten. Hier hat mir der Graf Branicky ein Mittel vorgeschlagen, durch seinen chargé d’affaires in London zu verkaufen d Billet, freilich nicht au pair…

Hier ist es ruhig, aber schlecht ruhig, keine Luft61[61]…

61[б1] Слушайте и изумляйтесь, что за земля такая, русская земля. — Еще письмо от Гассера; он пишет, что потребовал аудиенцию у Нессельроде и представил ему дело как неслыханно несправедливое. Нессельроде был полностью того же мнения и сказал Гассеру, чтобы он

засвидетельствовал доверенность в канцелярии. Доверенность была принята, но один из chef de bureau <столоначальников> заявил, что ее не засвидетельствуют. Гассер возразил, что это приказал сам канцлер. Le chef de bureau возразил: «Значит, он сам ж знает что приказывает…» На другой день в засвидетельствовании было отказано. — Ну что вы на это скажете? Канцлер и шпион? И этот шпион, подобно Гемпдену, сопротивляется и делает что хочет. Если не произойдет изменений, я думаю, нужно будет послать какого-нибудь доверенного человека в Петербург; может быть, и вам придется туда съездить. Шомбург превосходный человек, без него дело было бы уже наполовину забыто. Он требует, чтобы я остался здесь еще неделю-другую. Сегодня пойду к Карлье и в этом же письме припишу, уезжаю ли завтра или остаюсь здесь.

Запрещение будет наложено, конечно, и на другую сумму. Добейтесь, чтобы вюртембергский посол или консул переслал эти деньги непосредственно в штутгартский банк; вообще, примите всяческие меры, иначе у вас могут быть очень большие затруднения.

А ты, гордый бритт, Георг, ты еще писал мне — император Николай волен, конечно, грабить русских, но тут ведь вюртембергская подданная. А он вскорости захватит Штутгарт и пошлет всех вместе с чадами и

Пишите на Рейхеля, если что есть; никогда не надобно посылать письма вперед. Вот и теперь — что в Марселе лежат.

домочадцами, педантами, министрами и филистерами в Сибирь au travaux forcés <на каторжные работы>.

Agissez, agissez, agissez <Действуйте, действуйте, действуйте> — я делаю все, что возможно; в новой

доверенности не было нужды; они не сомневаются в правильности первой, но не хотят засвидетельствовать.

Если надежда окажется окончательно потерянной, нужно будет хорошенько обдумать, как получить билет обратно. По почте невозможно, через посланника — тоже. Здесь граф Браницкий предложил мне способ продать билет через его chargé d’affaires

<поверенного в делах> в Лондоне. Разумеется, не au pair <по номинальной цене>.

Здесь спокойно, но не по- хорошему спокойно — душно (нем.).