я внесен в дворянскую книгу Московской губернии и являюсь помещиком Костромской губернии; диплом остался в Москве, я выпишу его сюда.

Далее, если вы мне это посоветуете, я буду требовать у Ротшильда возвращения билета, но всегда рискованно посылать такие вещи по почте. Сообщите ваше мнение. Сегодня 8-е, стало быть, я могу получить ответ 12-го или 13-го.

Теперь мне в Париже нечего делать.

86

Гассер и Ш<омбург> — совсем не то, что ты о них думаешь, а вот Р<отшильд>, после того как повидался с Киселевым, стал до черта противен. Я читал все письма Гассера — он взбешен этой историей и обижен, так как на билете стоит и его передаточная надпись. Другой же — тот не обидчив — наш последний из Маккавеев.

Мне хотелось бы все же написать тебе несколько добрых слов, но я до сих пор еще очень зол на твое письмо.

Et viv’nos ennemis, les amis!..

На обороте: Егору Васильевичу.

43. Г. ГЕРВЕГУ

11 июня (30 мая) 1850 г. Париж.

Le 11 juin.

Tu es, cher George, tout à fait comme Ney, le brave des braves, tu ne te rends jamais et tu fais bien. Tu as tort — mais il n’y a pas de raison d’en convenir; enfin, moi de guerre lasse, je céderai — car répéter pour la 500 fois les mêmes arguments c’est acheter une justification à un prix énorme. —Tu écris que tu portes haut la tête et le cœur, — moi aussi; mais quelquefois je les porte très humbles, c’est nommément quand j’ai tort, quand, entraîné par un mouvement

75[75] виртуоз учения о тождестве (итал. и нем.). — Ред.

passionné, j’offense mes amis; tu veux absolument avoir raison, et en manquant tu prends par les sentiments, tu ris et tu pleures — pour ne pas être forcé de convenir que tu avais tort. Ce n’est pas moi le premier qui l’aie remarqué; Emma aussi bien que moi et avant moi. En moi tu trouveras toujours une résistance acharnée. — L’autre jour je n’étais pas fâché, j’étais affligé par ta lettre, je sais que tu devais revenir toi-même; mais cela n’est pas assez d’avoir le désir de frapper — pour frapper; tu es trop habitué aux concessions amicales, — moi je ne peux le faire, avec toute mon amitié, c’est contre ma nature…

Pour mettre sur un autre terrain la question, moi je demande où fallait-il aller, quand? — Est- ce que tu as jamais écrit qu’il fallait venir à Zurich, la seule chose possible pour nous réunir, moi je l’ai proposée, mais Zurich te déplaisait comme ville, — votre voyage à Stuttg n’était-il pas nécessaire, et il n’y a que 3 jours que vous l’avez terminé. Quand fallait-il donc aller? Si tu n’as pas gardé toutes mes lettres, au moins rappelle-toi les réponses de Gasser, chaque semaine se terminait par une promesse.

L’affaire entière a été traitée de facile au commencement, eh bien, tu vois à présent que le ministre ne peut pas même obtenir

87

de réponse de l’ambassadeur. Et que Rot ne fait rien contre, mais ne fait rien pour. Quelle serait donc la folie de quitter une affaire entamée, sans même connaître l’état dans lequel on la laisse.

Pourquoi me fais-tu répéter tout cela? Je n’avais d’autre manière d’agir. Enfin on me renvoie de Paris, — toute la maison malade, mais vers le 1 juin je pouvais partir, non pas pour te rejoindre, mais pour aller à Nice — eh bien, Rot lui-même était tellement persuadé vers la fin du mois de mai que l’affaire allait se terminer — qu’il a ordonné d’acheter des papiers amér pour ma mère, que la police a eu l’évidence de la nécessité de rester quelques jours encore.

A présent, je dois dire concernant le conseil de Sch dont j’ai fait mention l’autre jour; il m’a dit qu’une démarche énergique de la part de R finirait en une semaine l’affaire et en même temps qu’il n’y a pas de doute qu’il ne le fera pas. Si on perd le temps à présent, le gouv russe, voyant que l’affaire n’est pas poussée, s’acharnera encore plus. Donc il faut frapper un coup décisif, le coup décisif serait de demander définitivement <à> R, veut-il continuer ou non l’affaire, et par quels moyens. Sinon — transporter immédiatement l’affaire à Londres. J’attends demain ou même aujourd’hui la réponse de Bamberger, auquel j’ai communiqué tous les détails — après avoir fait le transfert, Gasser n’aura qu’à endosser à Pétersb le billet au nom désigné par le banquier anglais. — En tout cas, c’est un pas — et qui ne serait pas fait sans moi…

Tu penses qu’il a un dualisme dans ce que je dis, que je me soumets aux nécessités extérieures. Non, c’est aussi du réalisme, le vin de Xérès me donne régulièrement des maux de tête — eh bien, je ne le prends pas. Je sais qu’il m’est impossible d’aller à Naples, — j’aime Naples par-dessus tout — et bien, non seulement je n’irai pas à Naples, mais je ne me bercerai pas même de projets inexécutables — qui donc est dans la réalité et qui dans les fantaisies? Mais moi, je ne t’en veux pas pour cela. — Je déteste Paris — et je restais là parce que je pensais pouvoir faire quelque chose pour le procès. Tu aimes Paris, tu meurs d’ennui à Zurich et pendant 6 mois l’idée ne t’est pas venue de venir passer ici une semaine ou deux; cela ne prouve non plus une grande décision de caractère… Je crois qu’il suffit. — Amen.

Ecris donc à Kol que je suis très flatté etc. et que je lui enverrai quelque chose. Reichel t’apportera l’Epilogue, tu peux le faire copier par quelque’un à Zurich (c’est le seul exemplaire) et envoyer sans traduire à Kol — mais comme cet Epil a déjà été promis par Kapp à la 2e édit de la brochure, moi je donnerai à Campe encore un petit article. C’est dommage seulement que l’Epilogue à lui seul ne présente rien de

88

Ganzes, il fallait aussi l’autre article. — Ou s’il veut attendre, je lui écrirai de Nice quelques «actualia».

Proposition:

1) M’attendre à Zurich, aller avec moi à Londres, de Londres à Lisbonne, Cadix, Sicile, Malte, Gênes et Nice.

2) Venir à Nice, faire le même voyage vice versa et retourner par Zurich…

Qu’en pensez-vous, cela m’occupe fortement. Londres peut devenir indispensable.

J’irai à Londres et je viendrai te chercher, si tu ne viens pas à Nice.

Vide la lettre de ma mère.

На обороте: Егору Федор<овичу>.

Перевод 11 июня.

Дорогой Георг, ты совсем как этот храбрец из храбрецов Ней, ты никогда не сдаешься, и хорошо делаешь. Ты неправ, но убедить тебя в этом невозможно; словом, наскуча долгим сопротивлением, я готов уступить, ибо повторять в 500-й раз одни и те же аргументы значит купить оправдание непомерно дорогой ценой. Ты пишешь, что несешь высоко и голову и сердце, — я тоже; но иногда я несу их весьма смиренно, а именно тогда, когда я неправ, когда в порыве страсти оскорбляю своих друзей. Ты хочешь во что бы то ни стало быть правым, и когда это тебе не удается, ты начинаешь играть на чувствах, смеешься, плачешь — лишь бы не быть вынужденным признать свою ошибку. Не я первый это заметил: так же, как я, и до меня заметила это Эмма. У меня ты всегда встретишь ожесточенное сопротивление. — Но в тот раз я не рассердился, я был удручен твоим письмом, я знаю, что ты и сам бы одумался. Но чтобы ударить — недостаточно одного

желания ударить; ты слишком привык к дружеским уступкам, а я, при всех моих дружеских чувствах, не могу пойти на это: это противно моей натуре…

Но поставим вопрос иначе: я тебя спрашиваю, куда же надобно было ехать и когда? — Разве ты хоть раз написал, что нужно ехать в Цюрих? Эту единственную для нас возможность встретиться я предлагал, но Цюрих не нравился тебе как город. А ваша поездка в Штутгарт — разве она не была нужна, и только три дня назад вы ее завершили. Когда же надобно было ехать? Если ты не сохранил всех моих писем, то припомни хотя бы ответы Гассера, каждая неделя заканчивалась обещанием.

89

Вначале дело представлялось легким, ну а теперь — ты видишь, что даже министр не может добиться ответа от посланника. А Ротшильд ничего не предпринимает ни за, ни против. Ведь было бы безумием оставить начатое дело, не выяснив даже, в каком положении его бросаешь.

Зачем ты заставляешь меня повторять все это? Я был лишен возможности поступать иначе. Наконец, меня высылают из Парижа, все дома больны, но к 1 июня я мог бы уехать, однако не с тем, чтобы присоединиться к тебе, а чтобы отправиться в Ниццу, — ведь сам Ротшильд в конце мая был настолько уверен, что дело близится к концу, что даже распорядился купить для моей матери американские акции, и полиции было очевидно, что мне необходимо задержаться здесь еще на несколько дней.

Теперь я должен рассказать о том совете Ш<омбурга>, о котором упомянул в прошлый раз; он мне сказал, что энергичные меры со стороны Р<отшильда> помогли бы закончить дело в одну неделю, но в то же время можно не сомневаться, что тот их не предпримет. Если упустить теперь время, то русское правительство, увидя, что дело не двигается с места, будет еще больше упорствовать. Следовательно, нужно нанести решительный удар. Таким решительным ударом было бы потребовать от Р<отшильда> окончательного ответа — хочет ли он продолжать дело или нет, и какими средствами. Если нет, немедленно перевести дело в Лондон. Жду завтра или даже сегодня ответа от Бамбергера, которому я сообщил все подробности. После перевода дела в Лондон Гассеру останется только сделать в Петербурге передаточную надпись на билете на имя лица, указанного английским банкиром. Во всяком случае, это шаг вперед — и без меня он не был бы сделан.

Ты усматриваешь дуализм в моих словах, когда я говорю, что подчиняюсь внешней необходимости. Нет, это тоже реализм, — херес постоянно вызывает