que je me donnerai le plaisir de v envoyer.

P. S. Je ne répondrai plus, madame, à aucune lettre, je n’en recevrai pas même; pour les petites affaires il vaut beaucoup mieux de v adresser par l’intermédiaire de Mr Vogt.

Перевод 21 января.

Милостивая государыня, г. Фогт уезжает в Геную. О разрыве знают все, никто — об истинном положении вещей.

Откровенности ваши относительно мужа во время наших парижских бесед показали мне, что ближних своих вы не щадите. Позвольте мне поэтому считать вас ответственной, если разгласится что-либо задевающее честь моей семьи.

Окажите мне еще одну любезность — прекратите всякую переписку со мною. Мне совершенно не о чем говорить с вами, а вам со мной — вещи же оскорбительные с полным успехом могут остаться подразумеваемыми. В своем последнем письме вы вздумали, например, поиздеваться над моим положением, находя его таким же, как ваше. В чем же сходство, скажите на милость? Вы, сударыня, посвящены были в тайну, как сами мне в том признались, вы ежедневно пожимали руку друга, способствуя в то же время его гибели и теряя при этом всякое право на уважение.

При вашем соучастии человеку причиняли горе, а вы между тем содержали на его средства всю свою семью и оплачивали свои долги его деньгами.

Ибо вы, сударыня, слишком хорошо знаете свет, чтобы принять всерьез шутку о 200 франках, которые вы мне выплачивали ежемесячно.

Нет, сударыня, различие неизмеримо велико, хотя бы потому, что с моих уст никогда не срывалось ни одного слова против Н<атали>; я не обливал ее грязью, как это делали вы в отношении своего мужа, разговаривая со мною. — У меня превосходная память, сударыня, но ни одно слово не вырвется из этих уст, ибо я люблю ее любовью, полной достоинства и гордости, ибо я знаю, что ее любовь ко мне велика, и потому что она остается.

Вы же не избалованы в этом отношении.

Сударыня, сказанное — жестко, но то говорит поруганная честь. Поверьте в мое искреннее желание не продолжать более переписки, кроме того случая, когда вы испытаете действительную нужду в деньгах, которые я с удовольствием вам пошлю.

Р. Б. Я не буду более отвечать, сударыня, ни на одно письмо, я не стану даже принимать их; по мелким вопросам вам гораздо лучше прибегать к посредничеству г. Фогта.

158

83. Д. ФАЗИ

22 (10) января 1851 г. Ницца.

Monsieur,

Me voilà de rechef dans l’humble position d’un solliciteur devant vous.

Vous vous rappelez certainement mes rêves de naturalisation chez vous à Genève, et la bonté avec laquelle vous les avez encouragés. On me propose maintenant de faire une pareille démarche ici; mais vous concevez très bien les causes qui me font préférer la naturalisation genévoise. — Je sais que pour tout cela ma présence est nécessaire, et je suis tout prêt à me mettre en chaise de poste et m’abriter sous la protection de M. Kohler. Mais il y a deux questions que vous me permettrez de vous adresser. — Combien de temps dois-je rester à Genève? et puis-je compter positivement que la naturalisation sollicitée ne sera pas refusée?

Mes titres sont prosaïques, j’offre à la ville une petite somme, je mettrai si on désire 50 000 fr. dans la banque de Genève, je suis propriétaire d’une maison à Paris et d’un capital que je ne demande pas mieux que d’employer en Suisse.

J’ai ensuite un passeport et une carte de séjour, qui certifient que je suis domicilié à Genève depuis le mois de juin 1849.

Vous me mettrez, cher Président, hors de l’atteinte du tzar, et la ville ne perdra rien, ayant un fainéant de plus.

J’attendrai avec impatience une réponse de vous. Dites-moi franchement votre opinion, en cas d’impossibilité, je ne perdrai pas le temps et j’accepterai ce qu’on propose ici.

Recevez mes salutations sincères.

A. Her zen.

Nice s mer.

Maison Sue au bord de la mer.

Перевод Ницца, 22 января 1851.

Милостивый государь,

вот я снова перед вами в скромной роли просителя.

Вы, вероятно, помните, как я мечтал получить гражданство у вас в Женеве и как благосклонно вы поощряли меня в этом. Теперь мне предлагают начать подобные же хлопоты здесь: но вы прекрасно понимаете, какие причины заставляют меня предпочесть женевское гражданство. — Я знаю, что для этого необходимо мое присутствие, и готов в любую минуту сесть в почтовую карету и вверить себя покровительству г. Колера. Но позвольте мне обратиться к вам с двумя вопросами. — Сколько времени придется мне пробыть в Женеве? И могу ли я твердо рассчитывать, что мне не будет отказано в просьбе о натурализации?

Мои доводы самые прозаические, я принесу в дар городу небольшую сумму, внесу, если пожелают, 50 000 франков в женевский банк, — я владелец дома в Париже и имею капитал, который охотно поместил бы в Швейцарии.

Далее у меня есть паспорт и свидетельство о прописке, удостоверяющее, что я проживал в Женеве с июня месяца 1849 года.

У вас, дорогой президент, я окажусь недосягаемым для царя, а город ничего не потеряет, если в нем будет одним бездельником больше.

С нетерпением буду ожидать вашего ответа. Скажите мне откровенно ваше мнение; если это невозможно, я не буду терять времени и соглашусь на то, что мне предлагают здесь.

Примите мои искренние приветствия.

А. Герцен.

Приморская Ницца.

Дом Сю на берегу моря.

84. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ

2 февраля (21 января) 1851 г. Ницца.

2 февраля 1851. Ницца.

Итак, наконец, случай писать к вам. — Я писал к вам в августе, но мое письмо воротилось ко мне через два месяца. Оно цело, но я его не пошлю. Скажу коротко и добрее то, что в нем пространно и исполнено горечи или, лучше, сердечной боли. Ваши последние письма удивили меня. Это старчество, резонерство, вы заживо соборуетесь маслом и делаетесь нетерпимыми не хуже наших врагов. У вас было одно благо, маленький дружеский кружок, он распался. Тон, с которым вы пишете об «гнусной истории, об грязной истории, об омуте, в котором вы не хотите купаться», возмутителен; вы эдак говорите о лучшем друге, говорите мне — и не прибавляете в доказательство ничего, кроме слов дурака Закревского. Зачем вы согласны с ним, — и что вам за дело до мнения «порядочных людей» — т. е. Бербендовского и Перхуновского. И чем же вы будете дорожить в жизни, если вы не дорожили такою связью… подумайте!

Дурно сделаете вы, если рассердитесь за эти строки — я вас люблю; еще больше — я знаю, что вы лучше ваших писем, я не так опрометчив, чтоб верить вам на слово; но не хорошо то, то вы привыкли с таким цинизмом судейским говорить о друге. Я не мог не высказать вам всего этого: моей независимой натуры и откровенной переменить нельзя. Отбросьте эту дрянь, отбросьте вашу безутешную мораль, которая вам не к лицу, это

начало консерватизма… этим путем вы не уйдете дальше Каченовских, Дальманов и Венедеев.

160

Ну, давайте ваши руки — и согласитесь, что вы жестоко поступили, по крайней мере жестоко выражались.

Об себе я могу мало сказать. 1850 год был годом тягчайших испытаний, да, друзья мои, я уцелел от всевозможных единоборств, я уцелел — но я не тот. Жизнь моя действительно окончилась, потому что у меня нет ни одного верования больше, не я, а люди развили мой скептицизм, кругом обман, ни на что нельзя опереться… и если я буду писать, то это единственно с целью заявить людям, что я сколько-нибудь их знаю и не верю ни в их будущее, ни в их настоящее. — Индивидуально для себя я жду одного свиданья с вами — при малейшей возможности я примчался бы в Москву. Проезд нашего приятеля оживил меня… Неужели никто не приедет?.. Ведь эдак откладывать в долгий ящик, пожалуй, сам прежде попадешь в ящик. Если б вы могли передать ЫаКаНе> и ему, что я жажду как последнего утешения поговорить с ними; какие препятствия, чего нельзя желающему. Отчего, если нужно, не взять денег у Филиппыча; кстати о деньгах — не мешало бы напомнить ему и Михайловичу, что пусть они плотят хоть по 6 проц<ентов> — мне здесь деньги очень нужны и не на один вздор. Проц<енты> заплоч<ены> до осени 1849. Между прочим, возьмите сейчас 200 руб. сер. и отошлите Егору Ив<ановичу> для отправления в Тамбов Аксинье Иван<овне>. — Все это необходимо, и писать случается так редко, что прошу вас — не ждите повторения. Да велите сказать Егору Ив<ановичу>, что он может для того же употребления и еще взять из процентов. — Если же хотите проц<енты> прислать сюда, то чего же лучше как на имя маменьки и на адрес Avigdor/a, здешнего банкира, обязав Ценкера или Редлиха отвечать за доставку; вексель (оставить вторые векселя у себя) может быть на Париж, на Марсель, все равно. — Ну, довольно по части министерства финансов.

Жизнь европейская огадела мне до невозможности. Все мелко, все развратно, все гнило, толкуют о том, чтоб насиловать, а у самих тршБ5апсе120[120] и знают, что как до дела дойдет — не тут-то было, а все ярятся. Наконец, нравственное растление всего образованного действительно доходит до чудовищного. В одной Англии есть порядочные люди. — И, странное дело, чем больше меня здесь начинают признавать, чем больше мне уступают мест и прав в их делах — тем дальше я с ними расхожусь, тем меньше у меня доверия. Я счастлив, что живу в таком захолустье, как Ницца. Кстати, я сижу день и ночь за испанской грамотой и еду около конца нынешнего месяца в Барселону и оттуда до Кадикса по литоралю, прошу это объявить маросейскому андалузцу. Дети и дом останется здесь, также и маменька.

Прощайте, друзья, мне казалось, что я ужасно много

напишу, но дух стал короток, прощайте. Любите меня, да пришлите хоть по жеребью одного из вас сюда. Передайте непременно в Саранск мою просьбу… грех будет, если не сумеют сладить. Мое путешествие в Испанию продолжится не больше как до конца мая. — И денежную комиссию справьте.

Ах где эти острова,

Где росла трын-трава!

Братцы!

85. А. КОЛАЧЕКУ

12 февраля (31 января) 1851 г. Ницца.

Nice, le 12 février 1851.

Voilà, monsieur, l’avant-dernière partie de mon article sur la Russie, dans une huitaine je vous enverrai la conclusion. — Vous m’obligerez infiniment en m’envoyant chaque fois 2 exemplaires et expédiant après 8 ex des N qui contiennent l’article par un libraire quelconque à l’adresse de Visconti libr à Nice.

Quant à la