порядка одержали верх — отвернемся же от печального зрелища мира, впавшего в безумие, и постараемся освободиться, спасти себя, если мы не могли спасти мир.
Жму вашу руку с большой симпатией. Рассчитывайте на меня, я был бы очень счастлив доказать вам на деле всю дружбу и преданность, которые питаю к вам.
А. Г.
223
1852
141. M. К. РЕЙХЕЛЬ
1 января 1852 г. (20 декабря 1851 г.) Ницца.
1 января 1852.
Я вчера уж думал, думал, что бы вам написать и с каким новым счастием поздравить, начал было, да глупо.
Не хочу даже проклинать прошедший год, я проклинал 49, я проклинал 50, для 51 это мало. Но вот каков был год, что я, по совести, нисколько не желаю видеть 1 янв<аря> 1853 года, все равно — жив не жив, и еще более все равно — в Америке, в Ницце, в Шлюссельбурге.
Fuimus, — были! Давайте-ка руку вы, последняя могиканка нашего круга, который свелся голов на пять. Как вы встретили Новый год, а мы недурно — Наташа четвертый день в постели, колотье и общее нервное расстройство, доходящее до tic douloureux, грудь, глаза — все болит. Это — отдание 16 ноября.
Об Америке мысль Рейхеля, может, и дельная, но торопиться не надобно, погодите, и соберемтесь куда-нибудь вместе. Здесь все еще тихо, но я думаю весною перебираться в Швейцарию, а если война будет, то в Брейтон.
Франк никаких книг мне не посылал, что же это значит, да уж и брошюрку Мишле-то бы sous bande174[174]. А я за ваше неоставление вам приготовил подарочек, только пришлю не ближе как к 1 февралю, отгадайте.
Ну, и довольно. Я все не писал к вам на траурной бумаге, но вы уж слишком знаете, и черный ободок не прибавит.
Прощайте. Узнайте от Мел<ьгунова>, что сделалось с Вольфзоном, я ему послал рукопись в октябре, письмо в ноябре, ни слуха, ни духа. Пусть он требует в почтамте.
Рейхеля и Китайца поздравляю, особенно Китайца, да не
224
с Новым годом, а с тем, что в память страсти Прасковьи Андреевны к Сян-лину и Маюкопу он отрастил хохол, — это показывает, что у него семейные чувства и уважение к старшим развито.
Ну что же ваши С<танкевичи> не едут. Все еще боятся? А я жду из России вестей, вот уж год прошел, а еще там никого не сослали, не посадили на кол, не повесили за мою брошюру. Эдак, пожалуй, страх-то не был основателен. И вряд не опаснее ли здесь писать, нежели там даже не читать.
Нат<аша> кланяется много.
Полковник поздравляет.
142. Ж. МИШЛЕ
5 января 1852 г. (24 декабря 1851 г.). Ницца.
5 janvier 1852. Nice.
Monsieur, il у a une semaine que j’ai eu le plaisir de recevoir votre lettre du 25 décembre. Ne m’en voulez pas mon silence. Je n’avais rien à dire, digne d’être entendu par vous. Ma tête est vide, mon cœur commence à s’endurcir.
J’ai apporté assez de courage pour braver la vie, mais enfin mes épaules fléchissent, une lassitude indicible s’empare de moi. A peine je me sentais un peu soulagé des deux terribles
catastrophes, desquelles l’une m’enleva ma mère et mon fils, et l’autre jeta le linceul d’un monde entier, pour couvrir les cercueils des miens qui s’effaçaient devant l’énormité du malheur universel — qu’un nouveau coup de foudre tombe sur ma tête.
Ma femme indisposée depuis l’événement du 16 novembre, est gravement malade d’une pleurésie. Je n’ai ni la force d’espérer, ni la force du désespoir. J’ai un seul devoir au monde — envers mes enfants, je me dévoue, tête baissée et maudissant la vie.
Pardonnez-moi de vous entretenir de mes souffrances. Vous en avez assez autour de vous.
Je vous remercie beaucoup pour les renseignements concernant le monument; je tiens fortement à cette idée, mais je ne puis rien dire pour le moment. Mes pensées sont incohérentes, je vous prierai la permission d’écrire sur ce sujet une autre fois.
J’ai déjà écrit, il y a deux ou trois semaines, pour avoir votre dernier ouvrage Pologne et Russie, j’attendais l’exemplaire que vous avez eu l’amitié de me promettre, et je n’ai rien reçu encore…
Je vous serre bien affectueusement la main.
A. H.
225
Перевод 5 января 1852. Ницца.
Милостивый государь, неделю тому назад я имел удовольствие получить ваше письмо от 25 декабря. Не сетуйте на меня за мое молчание. Мне решительно нечего было сказать заслуживающего вашего внимания. В голове у меня пустота, сердце начинает черстветь.
У меня нашлось достаточно мужества, чтобы выстоять перед жизнью, но плечи мои начинают сгибаться, невыразимая усталость овладевает мною. Едва я стал приходить в себя после двух ужасных катастроф, одна из которых лишила меня матери и сына, а другая — набросила саван на целый мир, чтобы скрыть гробницы моих близких в огромности всеобщего несчастья, как новый удар, подобно молнии, разразился над моей головой.
Моя жена, захворавшая после события 16 ноября, сейчас тяжело больна — у нее плеврит. Я не чувствую в себе ни силы надеяться, ни силы отчаяния. У меня остался в жизни единственный долг — по отношению к моим детям, и я жертвую собой, склонив голову и проклиная жизнь.
Извините меня, что занимаю вас своими страданиями — их достаточно и вокруг вас.
Очень благодарен вам за сведения относительно памятника, этой мыслью я очень дорожу, но сейчас ничего не могу сказать. Мои мысли спутаны, и я прошу разрешения написать вам по этому поводу в другой раз.
Две-три недели назад я уже писал вам насчет экземпляра вашего последнего сочинения «Польша и Россия», который вы мне дружески обещали. Я ждал его, но до сих пор ничего не получил…
С искренней симпатией жму вашу руку.
А. Г.
143. М. К. РЕЙХЕЛЬ
5—6 января 1852 г.
(24—25 декабря 1851 г.) Ницца.
5 января. Утро.
Я думаю, или, лучше, спрашиваю: что же, будет всему этому конец или нет. И что судьба опрокинулась на меня — неужели нет хуже людей на свете.
Поди, ищи тут справедливость. Rouge ou noire, — rouge — выиграл, rouge — проиграл. Наконец, я хвастался силой, но не хочу больше иметь ее.
226
Болезнь Наташи развилась в злую плерези, вчера ставили пиявки, сегодня пиявки, дают опиум, чтоб унять боль хоть наружно. Между тем силы уходят, и что из всего этого будет — не знаю. К тому же оказывается, что 16 ноября пришло в начале беременности. Все это вместе в лучшем случае предполагает несколько месяцев страданий — а тут еще, пожалуй, ехать отсюда. Ну, словом, чаша полна.
Как Байрон-то был прав, говоря, что порядочный человек не живет больше 38 лет. Смолоду, сгоряча еще идет, а потом меньше да меньше сучьев, ветвей, листа и к зиме готов.
Прощайте. Письмо это пойдет завтра, я еще припишу.
4 часа.
Хуже, хуже и хуже…
6- е. Вечер.
Ну, еще два дни жизни. Довольно вам сказать, что полтора суток не было никакой надежды, Бонфис и Фогт были безотлучно, последний ночевал. Плерези развилась — сил нет. Лихорадка, как разумеется. — Пиявки и каломель победили на первый случай, с сегодняшнего вечера лучше. — Если эта чаша пройдет мимо, то последнее спасибо жизни. Я изнашиваюсь.
До какой степени слаба и изменилась Наташа, вы не можете представить. Она не может одна перевернуться.
Письмо мое идет завтра утром. Если не будет лучше, я его не пошлю. Стало, лучше, если вы получите.
Ваше письмо получил, сегодня. Берите пиэмонтские фонды или белгийские 21/2 %, они довольно выгодны, — впрочем, Шомшильд знает.
Прощайте.
Рейхелю и М<ельгунову> жму руку. Устал, устал, подам в отставкухш[ш] из людей.
144. М. К. РЕЙХЕЛЬ
8 января (27 декабря 1851 г.). Ницца.
8-го, четверг.
Вчера был ужасный день. Я потому уже не писал, tic douloureux с воспаленьем в боку и кашляет. К ночи стихло. Сегодня relâche175[175], но кризису, т. е. важной перемены еще нет, поту не было, воспаленье легче. Силы мало.
227
На сей раз рассуждать не хочу: и то только одна вера в вашу дружбу и боязнь, что вы еще более будете беспокоиться, не получив вести, заставили меня взяться за перо.
Дети ничего. Письмо пойдет завтра утром рано, а потому вечером припишу. Сегодня седьмой день, а по другим — шестой. Мне начинает казаться, что пароксизмы сравнительно слабее. Вчера утром я почти терял надежду.
Прощайте.
145. М. К. РЕЙХЕЛЬ
9 января 1852 г. (28 декабря 1851 г.). Ницца.
9 января. Утро.
Второй день без пароксизма, но лихорадка продолжается. Пота не было. Вообще все вместе — к лучшему, если только слабость потом не одолеет.
Можно надеяться на жизнь, столько же, сколько от 4 до 7 не было надежды. Заметьте, что плерези в левом боку и легком, т. е. возле сердца.
ТретьегохгДп] дня был день страшный. Теперь жизни мышья беготня и суета начинает поднимать голову из-под савана.
Вчера получил письмо от Шпильм<анова> друга, никаких вестей нет, стало, бессомненно и он погиб, и отправил матери 4000 фр.
Больше ничего. И усталь, и скука, и как-то все становится пуще, пуще около… все уходит и, удаляясь, кивает головой, говоря:
Погоди немного,
Отдохнешь и ты.
И это обман, разве гнить значит отдыхать; решительно человек не удался природе.
Прощайте.
Что же à la fin des fins176[176] брошюрка Мишле существует или нет, и Франк что мне посылал или нет?
9 часов вечера.
День прошел спокойно, и опасность очень уменьшилась. Остается ожидать транспирации и быть осторожным.
Послезавтра буду писать опять.
228
146. М. К. РЕЙХЕЛЬ
11 января 1862 г. (30 декабря 1851 г.) Ницца.
11 января. Вечер.
Хотя прямого кризиса не было, но болезнь очевидно уменьшается, и, если ничего не помешает снова, можно положительно надеяться. Но какая бережь надобна, и прошла ли такая болезнь бесследно? — Сколько сил унесено.
Письмо ваше получил, но портрета еще нет. Сегодня рожденье бедного Коли. Больше писать нечего, прощайте. Погода скверная — и на сердце темь и усталь.
Рейхелю жму руку.
10 часов вечера.
Все идет хорошо. Нат<аша> благодарит вас очень за портрет — который еще не получен…
147. М. К. РЕЙХЕЛЬ
16 (4) января 1852 г. Ницца.
16 января 1852. Ницца.
Портрет Коли и письмо потом получили. Портретом, признаюсь, я не совсем доволен, присланный из Штутг<арта> лучше, но все же и Нат<аша> и я благодарим очень.
Болезнь перешла опасный период, но выздоровление медленно и тягостно, еще Нат<аша> не может ни приподняться, ни лечь на правый бок, лихорадка все продолжается, и поту еще не было. Слабость чрезвычайная, сегодня три недели с начала болезни и 12 дней с воспаленья. Кроме нескольких ложек бульону, она ничего не брала в рот.
И я что-то старею, голова болит чаще и чаще. Скука такая, тоска, что, наконец, если б не дети, то и все равно, впереди ничего, кроме
