своем отъезде, о своих планах, не бранится и не проклинает судьбу, богов и злых духов.

Вчера в «Варьете» давали «Маленькую Фадетту», искалеченную самым дурацким образом; Сильвине изгнан, Ландри ополишинелен, и все же это лучшая пьеса из того, что сейчас дают.

30

Роль Фадетты прекрасна, и мадмуазель Тийе хорошо ее сыграла. Nun und was sagen Sie, Ew. Hochwohlg von der Geschichte mit Pr31[31].

Вот, caro mio, до чего дошло человечество со времен Галилея и Галилеянина. Все идет к какому-то кризису, к какому — не знаю, töricht auf Besserung der Toren zu harren.32[32] Каждый день приносит нам спасительный совет бежать от людей, сбившихся в стадо, отправим же сами себя в ссылку, поскольку ссылать сейчас в моде. Но тут нам привязывают к ногам гири (а выражаясь менее метафорично — билеты). Проклятое дело! Я уж не жду скорого решения вопроса. Сделайте в Вюртемберге невозможное.

31[31] Ну, а теперь,

достопочтеннейший, что вы скажете об истории с Прудоном (нем.)<. - Ред .> 32[32] глупо ожидать, чтоб глупцы образумились (нем.)<. - Ред.>

Чтобы подвергнуть суровому испытанию твою добродетель, твоя жена взяла восемнадцатилетнюю служанку, ростом с Каппа, свеженькую и хорошенькую. Когда же она мне любезно ее показала, я с серьезным и благочестивым видом сказал: «Et non inducas in tentationem»33[33].

Скажи маменьке, что из Петербурга ничего нового нет.

До сих пор Ротшильд делал все, что от него зависело, но я не хотел бы подвергать его испытанию (даже со служанкой).

Головин прислал мне письмо, в котором, между прочим, есть такая замечательная строка: «Жена Пульского беременна».

Бамбергер обрился, служит у какого-то банкира и советует мне в грустную минуту прочесть статью, которую Головин написал о моем сочинении для журнала Колачека.

Обнимаю тебя. Ты знаешь, что Константин потерял половину себя — 1/2 Константина, а я тоже готовлюсь привезти в Ниццу только 1/2 себя.

Прощай.

Рукой Н. А. Герцен:

От всего сердца обнимаю вас, ради дня вашего ангела, вот и все.

Натали.

14. Г. ГЕРВЕГУ

23—24 (11 — 12) апреля 1850 г. Париж.

Le 23 avril.

Donc c’est ta fête aujourd’hui, — j’ai invité en qualité de Vice-George les dames chez les Provençaux — mon toast sera: «A la réunion à Nice». Oui, à Nice, à Nice. Nous y tiendrons à

33[33] «И не введи нас во искушение» (лат.). — Ред.

31

deux un conseil œcum<én>ique de Nicée. Tata représentera Arius, et Horace — Pélasgius.

Quelle lassitude, cher ami, quelle lassitude je sens, tu ne peux t’imaginer. Je m’accuse de faiblesse, d’inconséquence et pourtant on a beau mépriser les hommes, on a des yeux, on a un cœur.

Rien de nouveau, rien de surprenant — mais aussi lorsqu’on frappe quelqu’un par une massue, il n’y a rien d’étonnant mais cela fait mal. Je suis abreuvé des infamies que je vois tous les jours et je serais à Charenton à force de tristesse sans les mauvais calembours, que je fais pour moi plus que pour les autres… nous sommes près d’un commencement ou de la fin.

Et cette maudite affaire du billet, qui me tient esclave. Rot n’entreprend rien avant d’avoir une réponse cathégorique, il a répété à G de l’exiger. L’autre répond qu’il ne peut rien ajouter à ses demandes. J’attends à présent ce que vous m’écrirez de Wurtemb — seulement surveille bien et conseille tout ce qu’il faut à ma mère.

Tous les enfants ont déjeuné chez Emma et ont reçu une portion «de viande et de vin» — comme on dit dans les journaux russes après l’inspection de l’armée par l’emp — c’est à dire du Moët, plus qu’on ne leur donne. Tu vois donc que rien n’a été omis à la solennité du 23 avril. Je brûle aussi de soif — sais-tu que je bois peu de vin, encore moins d’eau-de-vie, je désire conserver le côté droit de mon corps plus longtemps que le pauvre Constantin. Et j’en ai besoin aujourd’hui — non pas du côté droit mais de Richebourg pour me monter à la hauteur du festival. Et voilà tout — demain encore. C’est une lettre provisoire.

24 av.

Tu me forces à me justifier comme devant un procureur. Et pourtant tu connais toutes les circonstances. De quoi es-tu mécontent? Où fallait-il aller? Quand?

Récapitulons, si cela te plaît. J’arrive à Paris et j’attends une réponse pour le 1 février, je reçois une réponse qui dit que la banque a différé de 28 jours. Passent 40 jours — point de réponse. Alors j’ai demandé une entrevue avec Rot, j’ai insisté sur la nécessité d’écrire à Gas d’une manière énergique, il a écrit le 16 mars — le 6 avril est venue une réponse. Vous, comme moi, nous étions trompés en attendant (comme l’écrivait Gas) une réponse définitive dans une semaine. Au lieu de cette réponse arrive une lettre où il dit qu’il y aurait une réponse en tout cas, mais que la décision peut encore traîner des mois. Cette réponse est arrivée la semaine dernière.

Que devais-je donc faire: retourner à Zurich, aller à Nice… à Cadix… à Genève — mais est-ce que vous avez choisi quelque

32

chose; lorsque moi je conseillais à Emma d’aller s’installer, tu lui écrivais de se tenir tranquillement à Paris.

Vous doutiez des démarches de Rotsch parce que vous ne saviez l’affaire que par mes lettres, moi j’ai pu avoir d’autres certitudes en lisant les réponses. Peut-être cela n’était pas nécessaire — moi je crois le contraire. Je pousserai encore l’affaire en cas de refus…

Ensuite retournons, tanto poco, la question: Zurich n’est pas plus loin de Paris que Paris de Zurich, tu pourrais parfaitement passer ici un mois, deux même… pourquoi cette idée si simple ne te venait pas dans la tête, financièrement cela aurait moins coûté que le voyage d’Emma à Zurich. Je crois que tu ne l’as pas fait, parce que tout le monde s’est trompé sur la question du temps que durerait l’affaire. Toute cette sagesse est rétrospective, et je propose d’accuser le fatum, l’organisation sociale… et de laisser les incriminations des personnes…

Je ne changerai rien à mes dernières décisions, j’attends ici une réponse — bonne ou mauvaise, je quitte en 10 jours, après l’avoir reçue, Paris et j’irai droit à Nice. — Ou s’il y a quelque empêchement — à Cannes, S-Tropez — même peut-être en Suisse — comme pis aller.

Рукой H. A. Герцен:

J’ai voulu vous faire la description, comment nous avons passé le jour de votre fête — mais je vois qu’elle est faite par votre besson, donc à la bessonne il ne reste qu’à ajouter le soir — nous sommes allés par une averse dîner au restaurant, tout de suite après le dîner on m’a couchée, j’ai dormi jusqu’à 11 1/2, puis on m’a réveillée et nous sommes allés à la maison — n’est-ce pas, c’est interessant? «Tu l’as voulu, Georges!» Oui, mon cher Georges, en vérité vous êtes quelquefois comme un enfant, c’est bien, mais ne soyez pas un enfant trop capricieux, cela me fait tant de peine! — Moi aussi je suis bête et je veux vous ménager aujourd’hui! A rivederci!

N.

Horace lit admirablement bien le russe et avec passion.

Et quand je pense que nous pourrions non seulement dîner chez les P trois fois ensemble, mais dîner tous les jours ensemble hôtel Mirabeau pendant ces trois mois?!?!?!

Перевод 23 апреля.

Итак, сегодня день твоего ангела. В качестве вице-Георга я пригласил дам к Провансальцам. Я подниму бокал «за встречу в Ницце». Да, в Ницце, в Ницце! Там мы откроем вдвоем Никейский вселенский собор. Тата будет представлять Ария, а Горас — Пеласгия.

Как я устал, дорогой друг, какую усталость я чувствую, ты не можешь себе и представить. Обвиняю себя в слабости,

33

непоследовательности, но сколько ни презирай людей, а есть же у тебя глаза, есть сердце.

Ничего нового, ничего из ряда вон выходящего, но если кого-нибудь ударят дубиной, в этом тоже нет ничего удивительного, однако это больно. Я по горло сыт подлостями, которые изо дня в день вижу, и попал бы от тоски в Шарантон, если бы не мои плохие каламбуры, которые я сочиняю больше для себя, нежели для других. Мы близки к началу либо к концу.

А тут еще проклятое дело с билетом, превратившее меня в раба. Ротшильд ничего не предпримет, пока не получит решительный ответ; он вторично предложил Г<ассеру> потребовать его. Тот ответил, что ему нечего добавить к своим ходатайствам. Теперь я жду от вас вестей из Вюртемберга — только следи хорошенько за всем и подавай необходимые советы моей матери.

Все дети завтракали у Эммы и получили порцию «мяса и вина» — как пишут в русских газетах после инспектирования армии императором, т. е. им налили моэта больше, чем обычно. Как видишь, ничего не было упущено для придания торжественности 23 апреля. Меня тоже мучит жажда — знаешь ли, что я пью очень мало вина, а еще меньше — водки, я желаю сохранить свой правый бок дольше, чем бедняга Константин. Но сегодня мне нужен не правый бок, а ришбургское, чтобы быть на высоте празднества. Вот и все. Завтра напишу еще. А это письмо — предварительное.

24 апреля.

Ты заставляешь меня оправдываться, как перед прокурором. Но ведь тебе известны все обстоятельства. Чем ты недоволен? Куда нужно было ехать? Когда?

Повторим вкратце, если тебе угодно. Я приезжаю в Париж и жду ответа к 1 февраля. Получаю ответ, в котором говорится, что банк отсрочил решение на 28 дней. Проходят 40 дней — никакого ответа. Тогда я попросил свидания с Ротшильдом, я настаивал на необходимости написать внушительно Гассеру — он написал 16 марта, 6 апреля пришел ответ. И вы, и я, и все мы ошиблись, ожидая окончательного ответа через неделю (как писал Гассер). Вместо этого ответа пришло письмо, в котором он пишет, что ответ будет во всяком случае, но решение может затянуться еще на месяцы. Этот ответ пришел на той неделе.

Что же я должен был делать: возвратиться в Цюрих, ехать в Ниццу… в Кадикс… в Женеву — но разве вы сами на чем-нибудь остановились? Когда я советовал Эмме ехать устраиваться, ты ей писал, чтоб она спокойно сидела в Париже.

Вы сомневались в успехе шагов, предпринятых Ротшильдом, потому что знали о