не так легко написать, вот когда я уеду отсюда и буду совсем покойно жить, тогда напишу и сказочку, а Саша нарисует картинки. — Будь здорова и помни всегда Мамашу, какая она была добрая, как тебя любила и ласкала, и рассказывай об ней Оле. — Ей кланяется Мари. — Прощай.

281

187. М. К. РЕЙХЕЛЬ

10 июня (29 мая) 1852 г. Генуя.

10е июня 1852 г. Генуя.

Ну вот мы и переехали и сидим в Генуе. Перед самым отъездом, т. е. сидя в та11е- роБ1е210[210], получил ваше письмо. Вы делаетесь в моей жизни представителем мягкой и теплой стороны ее, стороны женственной, той женственной стороны, которая выражается дружбой, чувством братства. Вообще я женщин глубоко ненавижу, они звери, да и притом злые: довели эгоизм до бешенства и всё скрывают под личиной любви. Зато если выищется исключение — ну, так женщина головой выше мужчины, который даже не зверь, а животное.

Вот вам и философия с дороги. Получил я еще письмо от Фох<та>. Цюрихский мерзавец побеждает, подробности о его жизни до того возмутительны, что он, кажется, превзошел самого себя. Он живет на содержанье у отставной обогатившейся лоретки 45 лет, подличает перед нею, облупливает ее, и все это с октября месяца. Стало, убийство Н<аташи> сделано просто-напросто по расчету холодной злобы и чтоб чем-нибудь отомстить мне. Его во всей Швейцарии презирают как негодяя.

Какая страшная судьба постигла такое высоко и широко развитое существо, за одуренье, за чад, за круженье сердца… Ряд подвигов раскаяния, новая высота, сила — ничего не помогло. Презренный, грязный палач добил, добил грязью. Палач и виноватый вместе. То, что схоронено, не исправишь, но справедливость, т. е. тот же фатализм с своей беспощадной последовательностью, требует примера. Он будет. Он должен быть, — ибо только на этом основании я могу жить.

Здесь меня приняли с распростертыми объятиями, час после приезда друзья Осип Ивановича были уж у меня. Я расту моими несчастиями — это называют, вероятно, вытягивать жилы. Почетно, да вдвое того больно.

И с Ниццей расстались хорошо. А тяжело было, когда я в последний раз взошел в ту комнату и снова чувствовал холодный пот и слышал стон, и еще тяжелее на горе, мы там были за полчаса до отъезда… будто действительно разлука… и это были похороны, так, как ваш отъезд с детьми, так, как моя поездка в Иер. Прощайте. Дайте вашу руку — умнейшую из мне знакомых рук, так как у Мте Б^<е1Боп> — рука дура; заметили вы эти глупые пальцы из дерева, кривые, обломанные и жесткие, как коровий язык.

282

Кланяйтесь Mme Тесье. Мужа ее в Геную доставил благополучно.

Писал я вам или нет, что Адельгайдин муж пристал ко мне: плати ему да и только еще несколько сот за потерянные в море вещи. Да что еще — «я, — говорит, — в суд подам» и счеты представлю. Слыхали ли о такой неблагодарности.

Получили ли вы мое последнее письмо, я его послал 8 — но не знаю, второпях не забыл ли Рокка отправить. Пишите просто

à Gênes (Etats Sardes),

poste restante.

До 25, вероятно, пробуду здесь. Считаю дни и часы — жду не отрадной вести, для меня отрадных вестей не будет, но жду обновленной, серьезной жизни, жду свободу от заражающего мои легкие дыхания.

Обнимите Рейхеля, и Морица, и Сашку, который меня любил даже в поносе. Прошел ли оный?

188. ТАТЕ ГЕРЦЕН

Около 10 июня (29 мая) 1852 г. Генуя.

Тата, дружок маленький, мы приехали в Геную, и Франсуа с нами. А Рокка и Жюли остались в Ницце. Здесь город большой, домы все мраморные и кафе богаче ваших. Получила ли портрет ты, а Маша памятник?

Прощай. Может, скоро, т. е. через месяц, мы увидимся.

Оленьку поцелуй.

Саша ушел смотреть ход и будет писать следующий раз, а Энгельсон тебя дразнит отсюда.

Письма нет от вас, давно что-то нет, вот и вы стали забывать скучного и вечно хныкающего старика. Я последнее послание получил в Ницце 8.

189. М. К. и А. РЕЙХЕЛЯМ

12 июня (31 мая) 1852 г. Генуя.

Нового ничего. Черное воспоминание тут как тут — в настоящем ничего, и ожиданье последней хорошей вести… она все-таки придет скоро.

А вот важный совет Рейхелю, и прошу тотчас отвечать на него.

Cher Reichel. Les journaux anglais parlent beaucoup d’une crise financière en Amérique et prétendent que les fonds baisseront terriblement, comme en 1836. Moi, j’ai, comme vous le

283

savez, la grande partie de mon bien aux Etats-Unis, — vous en avez aussi, or donc, c’est une chose trop grave pour ne pas nous en occuper. J’ai des 6% de l’United States et ensuite de l’Ohio et de Virginie. De grâce, demandez Mr Schombourg ce qu’il en est de ces bruits et priez-le de prendre des mesures pour la vente des papiers dangereux. Adieu, tout à vous

A.211[211]

211[211] Дорогой Рейхель. Английские газеты много говорят о финансовом кризисе в Америке и предсказывают страшное падение фондов, как в 1836 году. Как вам известно, большая часть моего состояния — в Соединенных Штатах, — у вас также есть американские бумаги, следовательно, это событие слишком важное, чтобы нам им не заняться. У меня есть шестипроцентные United States, затем Огайо и Виргинии. Узнайте, ради бога, у Шомбурга, что это за слухи, и попросите его принять меры для продажи опасных бумаг. Прощайте, весь к вашим услугам. — А. (франц.). — Ред. 

Что у вас есть Лермонтова или Пушкина? Тесье переводит отлично со мной, я вам пришлю.

Рукой Саши Герцена:

Вот мы и в Генуе, милая Тата! Я привез сюда маленькую палочку, которую ты взяла у баранов.

Третьего дня я гулял с Пупенькой по городу, мы были в большом саду, в середине которого фонтан с зеркалами так, что сад кажется вдвое больше. Там три собаки: отец, мать и сын, — отец и сын мне лизали руки, но мать хотела укусить.

Мы часто ходим в кафе, который называется Stabilimento della Concordrn; там чудесные комнаты, все позолочены, с огромными зеркалами и с разноцветными стеклами в окнах. При этом там сад с фонтаном, в котором много рыб.

Я думаю часто о нашей славной Маме, которая так много нас любила. Мы были перед отъездом у нее и простились… Смотри часто на ее портрет и не забывай ее черты.

Целую тебя и Ольгу, кланяйся другим, и пожми Маше руку.

Саша.

12 июня.

Саша тебе все описал, как мы живем, моя милая Таточка, мне остается тебя поцеловать. Напиши мне, какие новые слова Оленька говорит и учишь ли ты ее по-русски.

190. М. К. РЕЙХЕЛЬ

15 (3) июня 1852 г. Генуя.

15 июня. Генуя.

Вчера было шесть недель.

Может, друзья отслужили панихиду.

Бедная, бедная мученица — последняя светлая минута был ваш приезд, помните, как она бросилась к вам: вы —

284

дружба тех юных святых годов, вы должны были представиться ей прошедшим, идущим на примирение с недавними страданиями…

Письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> глубоко тронуло меня. Вот вам и женщины и мужчины. Никто не победил мудрой осторожности, одна женщина нашла силы — а впрочем, может, мое желчевое расположение все так видит. Напишите ей слова два от меня. Я письмо ее раз прочел — и боюсь перечитывать. Пусть они знают, что я нравственно

не погиб, совсем напротив: выше я никогда не стоял, я гордо несу венок с терниями на голове, я его несу как корону. Впрочем, они, я думаю, и без вас скоро узнают многое, мы хотим дать торжественную гласность. Здесь я окружен величайшей симпатией — но эта-то симпатия, сверх собственной воли, обязывает ко многому. Друзья не покраснеют за меня.

Вот что еще, пришлите мне письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> к вам; я знаю, что мне будет больно его читать, но прошу вас: в моем письме она берегла меня, дайте взглянуть на всю скорбь.

Трудно будет Ог<ареву> вырваться — и где он сыщет меня, Фази и швейц<арцы> зовут очень в Женеву; здешние имеют иные виды, но все же все зависит от Петерс. А страшно хотелось бы видеть его.

Не рвите моих писем к вам этой эпохи, когда Ог<арев> приедет, а меня не будет или я буду далеко (в Нью-Йорке) — почитайте их с ним или с ЫаКаНе>.

Мельгун<ов> совсем не пишет.

Прощайте.

Саша начинает заниматься. Тесье его тормошит с авторитетом, ему привили оспу, здесь зараза, и Мте Е^е1<эоп> привили коровью оспу, должно быть, примется по сочувствию. Жизнь наша идет так. Я встаю рано, часов в 6, в 12 завтрак — Тесье, Саша и я; от 12 до 5 комната полна Италией, в пять уходят, Тесье работает, я не могу ничего делать и таскаюсь по улице, в половине девятого — я отправляюсь с Тесье обедать в Stabilimento, пью много вина и в 12 спать. Вот вам полный отчет.

А ведь страшно пусто!

191. М. К. РЕЙХЕЛЬ и ТАТЕ ГЕРЦЕН

20 (8) июня 1852 г. Генуя.

20 июня 1852. Генуя.

Ну вот, наконец отчаливаем от берега. Слава богу, конец томительному ожиданию, хотя и не конец, по крайней мере деятельность — а потом будет и берег. Вчера вечером я еще

285

думал, что проживу здесь месяц, но получил любезное приглашение от Петерс. и сегодня отправляюсь с Сашей и Тесье к брегам Лаго-Мажоре. Куда писать вам, я не знаю, напишу послезавтра. Впрочем, Энгелен может всегда переслать из Генуи.

Насчет доктора Тесье говорит, что и этот очень хорош, а потому, если Мте Тесье думает предпочесть — то и хорошо.

Прощайте, старый друг, куда я еду? — когда увидимся… увидимся ли. За одно ручаюсь: дело идет торжественно и грозно, мерзавец обличен и нравственно уничтожен совершенно.

Может, очень скоро увидимся.

Таточка милая, Саша купил тебе сегодня браслет, но не знает, как послать. — Мы с ним едем из Генуи погулять, и будем писать с дороги. А ты поцелуй Олю.

20 июня.

192. М. К. РЕЙХЕЛЬ

TT (10) июня 1852 г. Белинцона.

22 июня 1852. Белинцона.

Ну вот, опять Швейцария. Я замечаю, что, когда я переезжаю из одного места в другое, я начинаю словом: «Ну вот».

Приехал сейчас и устал, и получил депеши разные, и довольно недоволен. Все идет вяло, надобно, видно, самому приняться. Помните сказку о жаворонке и жнецах?

Для забавы мы приехали на австрийском корабле (т. е. пароходе) под двуглавым орлом. Прощайте на этот раз. Тате и Оле скажите, что я устал очень и Саша тоже. Оттого и писать будем после.

Письмо пошлите, адресуя — à Bellinzona (Suisse).

193. M. К. РЕЙХЕЛЬ

T6 (là) июня 1852 г. Лугано.

1852. 26 июня. Lugano.

Albergo del Lago.

Если б можно было приотворить грудь и разом бы передать все, что в ней происходит, —