мне кажется, что Хоецкий наделал бездну вздору с Ротшильдом —и признаюсь вам, мне эта авторизация сильно лежит на душе. Если б я мог вам все рассказать, может, вы сами увидели бы, что лучше не торопиться. Какие странные времена, никогда в жизни я не был далее от всех политических дрязг, надоело, скучно, глупо, пошло все. Но из этого не следует, что я хочу Магдалину из себя корчить. А если не корчить — так тебя будут корчить.
Добрые люди пишут, что вам получше. — Правда ли? — Берегитесь, держите себя в хлопочках.
Есть причины и мелочи, останавливающие меня, — я вам лично их расскажу, пока верьте мне — я приеду только повидаться, а потому хочу избрать наилучшее время.
А вы пока, сага miaxiii[13], подумайте, как нам детей бы в Лондон пристроить.
Если же бы вам вдруг больше обыкновенного захотелось нас видеть — стоит приказ написать, и я в 48 часов буду у вас.
Прощайте. Я весел тем, что вам лучше и что сами адрес написали.
Вещи из Ниццы пришли.
А ты уж и в немки пошла, Наташка, смотри, вот мы скоро приедем и будем всё по-английски говорить.
Гуд бай, гуд бой.
И Оленьку поцелуй.
Рукой А. А. Герцена: Милая Тата!
Ты уже довольно большая, чтоб Маше помогать и служить так, как гы служила нашей Мамаше.
Мы скоро приедем, и ты своими глазами увидишь Ботсвена.
Целую тебя, Ольгу, Рейхеля и Машу. Желаю ей скоро выздороветь.
Твой Саша.
7. М. К. РЕЙХЕЛЬ
28 (16) января 1863 г. Лондон.
28. Пятница.
Что же вы опять что-то замолкли, моя больная, я писал вам в понедельник, и вы обещали от Рейхеля сенатскую консультацию.
14
А я себе все сижу у моря, у рукава — у Ламанша и, точно почтмейстер Шпекин:
Отпечатывай,
Не отпечатывай.
Отпечатывай,
Не отпечатывай.
От вас оттуда, точно из подвала, несет эдаким иркутским воздухом. У меня шкура нежная, что прикажете делать, вот Эдмунд и Тесье приспособились, ну и святой заступнице благодарение — а наш брат, русский мужик, неукладист, и никаких галантерейных обращений нет. С англичанином дело совсем иное. Вольный хлебопашец и конторщику в обиду не даст, человек торговый, знает все примеры — и лайся сколько хочешь, не сердится, у меня, говорит, свои бульдоги есть, а. впрочем, говорит, мы гостям рады, и мели себе кривая — грош на полке.
Ну, оно не везде так. Слышно, и до женского пола добираются. Оно, т. е. если барин высечет, ну на старые кости нехорошо.
Сожителю, матушка, деточкам и мадаме — мадам мамзели же всякого благополучия желаем, а вам облегчения.
Тату целую.
На обороте: Марье Каспаровне Решель.
8. М. К. РЕЙХЕЛЬ
31 (19) января 1863 г. Лондон.
31 января. London.
Очень благодарю за два письма и за приложеньице. — Письма от Татьяны Алексеевны — единственная связь, оставшаяся у меня с Россией. Трусость ее не одолевает. Если вы будете писать ей, то сообщите, что деньги посланы к Ценкеру или Колли, и стоит туда сходить, чтоб их получить.
Станкевичей не пускайте ни под каким видом, до моего приезда. Я приеду через неделю. Это дело решенное, — умно ли это или нет, не знаю, но приеду. И как же это в феврале пускаться в путь, больным, задержите их.
Что за история была с Коршем, и как он сломал себе ребро? Мысль ваша о Марии Федоровне хороша, и мне она приходила в голову десять раз, но вряд удобоисполнима ли она, вы забываете ее здоровье, тут надобно человека физически крепкого.
На сей раз только. Прощайте.
Целую детей и жму руку Рейхелю.
Остановлюсь сначала в Ville d’Evêque.
15
9. M. К. РЕЙХЕЛЬ
3 февраля (22 января) 1853 г. Лондон.
3 февраля 1853. London.
Ну вот, кажется, опять я начинаю колебаться в дне отъезда. Энгельсон пишет, что вам гораздо лучше. Нет, мы здесь не в увеличительное стекло смотрим, а в неокрашенное. К тому же на сердце смертельно нехорошо — и какие вести из России, во всяком письме, все распадается…
Я испугался, написавши вам «задержите Станкевичей»— ну как я опоздаю неделей. (Все вам будет объяснено, при свиданье, и вы первые скажете, что я прав, а не сумасшедший.)
Напишите строчку, другую — что за беда. Слышали ли вы о здешнем тумане 1 февраля, до 12 часов утра горели свечи, вечером люди ходили с факелами, и я в кабе потерял дорогу в Regent’s Park и искал полтора часа ворот, которые были в полуверсте. Признаюсь, весело быть на море при таком тумане.
Завтра пишу к Эдмунду и Тесье, уверьте их, что я исключительно не пишу им из политической вежливости.
A propos, читали ли вы «Uncle Tom’s Cabin»? —бога ради читайте, я упиваюсь им, однако по-английски не сладил, взял перевод.
Тату целую.
На обороте: Марии Каспаровне.
10. М. К. РЕЙХЕЛЬ и Н. А. ГЕРЦЕН
4 февраля (23 января) 1853 г. Лондон.
Мария Каспаровна, прилагаю записку к Мельгунову, он мне прислал ответ Кетчера — нелепый и глупый; да, я был прав тогда, когда вам писал, у меня чутье хорошо, — как все дико, грубо, — и о ком говорит — о человеке, который был так близок ему, как Огарев. — Я вовсе не требовал посредника между мной и Огаревым, мы свои люди. Я хотел узнать, какая роль Павлова тут.
Брр… мороз по коже пробежал. — Нет, те границы, которые были — стоят.
Прочтите мою записку и отошлите.
А ты, Тата, ходи за Машей и подавай ей все что надо и смотри, чтоб Оленька не беспокоила и Маврушка.
16
Кланяйся Марихен, напиши с ней мне письмо, как хочешь — по-немецки или по- французски. Прощай. Саша гуляет с Ботвином.
11. М. К. РЕЙХЕЛЬ
5 февраля (24 января) 1853 г. Лондон.
5 февраля. Суббота.
А об здоровье ни слова. Зачем же? Итак, к другим удобствам Парижа присовокупляется холера, ну, это не по моей части, до чум и болезней мне дела нет, я сКо1ега-ргоо£х1у[14]. Приеду я, моя милая Мария Каспаровна, — приеду, но на веселье ли, не знаю.
Сердце мое переполнено горечью. Кроме вас, всё оставляет меня (да кроме тех, которых я хочу оставить). Я всеми недоволен, пора, пора запереть ворота и остаться одному с детьми. Точно осенью, лист за листом валится и ненужный остов былого повторяет £шти8. — Я и московскими недоволен, грубое письмо Кетчера к Мельгунову напомнило мне всю дрянную сторону нашего круга. Наконец, их трусость заставляет меня краснеть перед поляками здесь, поляки не верят, что я не переписываюсь, и добродушно берутся доставлять письма. Иметь такой орган, какой русские теперь имеют через меня, им в двадцать лет не придется, но для этого надобно что-нибудь делать. Это имеет свои неудобства. Например, главное теперь пропаганда об эманципации мужиков — пусть пришлют всякие материалы, хоть к вам.
Приеду я с Сашей, но без кухарки, остановлюсь, по писанию Рейхеля, где- нибудь.
Но главная задача остается нерешенной: оставить ли детей в Париже или взять. Марихен поедет ли в Альбион или нет. Я бы ее очень хотел (если вы того же мнения). Здесь я могу найти помещение — но мне смертельно не хочется их брать от вас.
Я вечно в колебании.
Это-то и смерть моя или гамлетовский элемент, который довел меня до того, что я не смею прямо людям смотреть в глаза. А по старой привычке носить голову вверх, как свободный человек, я иной раз, забывшись, и скажу свободное слово. По счастью, возле кто-нибудь тотчас напомнит: «Да вьысо что, все только предпринимаете», etc., etc. Вы мне этого не скажете и преступный Огарев тоже, потому что у вас, сверх любви, есть и вера в меня.
17
Ну да, ich zogerexv[15], я не знаю, что с детыми. Для них у вас лучше, но если я умру вдали от них, за что же я потеряю еще одно утешение.
Если б вы могли переехать сюда, ну это было бы Eldorado. Да невозможно и ждать.
Мне также невозможно оставаться в Париже, это я вам докажу на словах. — Или в самом деле, как я вам писал, сделаться барсом.
Прощайте. Жму вам крепко руку. Здесь журналы торжественно возвещают, что холеры в Париже нет, а в России есть. — Надеюсь увидеться с Станкевичами, впрочем, передайте мое поручение.
Гаук ждет письма. Прощайте же.
Напишите еще разочек
12. П. МАЦЦОЛЕНИ (черновое)
6 февраля (25 января) 1853 г. Лондон.
6 octobre 53. Dimanche.
Monsieur,
L’affaire de laquelle vous avez eu l’obligeance de m’écrire est toute personnelle entre Mazzini et moi. Je n’ai absolument rien promis à aucun comité, et je me réserve de donner des explications suffisantes à Mazzini, concernant le retard.
D’après votre lettre on pourrait penser que je suis en peine de trouver un moyen quelconque de verser la somme de 500 fr. au comité, à vous ou à Worcell. L’argent a été destiné exclusivement pour l’Italie, et la somme est plus grande que 500 fr. [Or donc vous savez mieux que moi toute l’impossibilité d’un mouvement sérieux en Italie].
Notre vénérable ami Worcell m’a très mal compris; je lui ai dit, après lui avoir prouvé toute la nécessité de ne pas perdre nos dernières ressources, que pourtant si on insistait, je remettrais contre ma conviction, une partie de la somme. Vous ne parlez rien de l’urgence, ni de l’avis de Mazzini, mais seulement de mon désir de faire le payement; quant à cela il n’est pas trop ardent.
C’est aux martyrs de notre cause que je destinais cet argent. Je l’ai dit à Worcell —tout ce qu’on prendra chez moi maintenant,on l’arrachera aux pauvres Polonais et à nos frères en général — et que fera-t-on avec cet argent, une goutte de plus ou une goutte de moins, ne fera pas beaucoup dans les destinées
18
de l’univers, qui ne se dispose pas pour le moment de se mouvoir.
Recevez mes salutations empressées.
A. Herzen.
Внизу листа: Monsieur Péricle Mazzoleni.
6 октября 53. Воскресевье.
дело, о котором вы столь предупредительно мне написали, имеет совершенно личный характер и касается только Маццини и меня. Я решительно ничего не обещал какому бы то ни было комитету и по поводу задержки сам дам необходимые объяснения Маццини.
Из вашего письма можно было бы заключить, что я затрудняюсь найти способ, как внести сумму в 500 фр. комитету, вам или Ворцелю. Деньги эти предназначались исключительно для Италии, и сумма превышает 500 фр. [А вы лучше меня знаете невозможность серьезного движения в Италии].
Наш уважаемый друг Ворцель очень плохо меня понял; доказав ему всю необходимость не растрачивать наши последние средства, я сказал ему, что тем не менее, если на этом будут настаивать, я, вопреки своему убеждению, передам часть суммы. Вы ничего не
