Головин, да и все остальные никуда не годятся.
А раскается еще Энгельсон в том, что так теряет время.
Прощайте.
Сазонов, которому я писал, что не хочу с ним иметь никаких сношений, — опять просив денег. Каков лоб!
A propos, а что же Мельгунов и наши капиталы?
И что портфель с портретамии?
Рукой Н. А. Герцен:
Милая моя Маша!
Оленька тебе напишет. Брат Марии Зенькович вчера поехал в Париж. Я забыла тебе написать, что у меня есть русский учитель. Папа сказал, что он хорошо учит.
Твоя Тата.
124
98. M. К. РЕЙХЕЛЬ
25 (13) октября. 1853 г. Лондон.
Вторник. 25 октября.
А русского учителя нашли в Воборнском переулке, у приходского с.- панкрасьевского священника в доме коморку нанимает, и зовут его больше Савич, по имени Иван, а по батюшке Иваныч, и летами он не стар, да и не молод, и умом не глуп, да и не Соллогуб. И служил он в лейб-гвардии в Павловском полку офицером — и эмигрировал от страху. Ну вот вам все подробности. Душился он прежде пачулями, так я его убедительно просил заменить апельсинным соком или донником. Согласился.
На днях переезжает Мейзенбуг. Тату она очень любит. Весь вопрос — имеет ли талант и терпение учить. А образования удивительного — мало мужчин так образованных. Она дочь немецкого аристократа, и брат ее послом. Она давно уже покинула родных и из Берлина была выслана полицией. По-английски говорит как англичанка и вообще женщина свободная. Мы с ней толковали долго — и она переезжает в виде опыта. А Огарева я все жду, и в самом деле это кажется мое единственное желание — личное.
Пишете вы в прошлом письме о крови… это все Михаил Семенович вам натолковал. Вот Николай Семенович теперь польет кровь, за что погибнут люди? В нашей пропаганде ничего нет вредного для здоровья — иной раз может случиться беда. Ну, а с Грановским случилась холера. Как вы рассудили бы, что лучше: погибнуть от холеры или быть послану в Вятку? Оставайтесь вы тем, что вы есть — vous êtes le seul homme énergique, parmi ces bonnes femmes du sexe masculincv[105].
Если интересно, то прочтите приложенное письмо.
99. М. К. РЕЙХЕЛЬ
30— 31 (18—19) октября 1853 г. Лондон.
30 октября 53. Лондон.
Иметь деньги почти такое же проклятие, как не иметь их. Меня теребят со всех сторон, и вот еще письмо Мельгунова. Мне больно отказать ему — но я решительно откажу и прошу вас передать ему это.
Вы знаете, в каком веке мы живем, и знаете, что детям еще не лучше будет — я дал себе обет сохранить им капитал. Я сделал исключение именно для Мельгунова и 14 000 взял
125
из капитала. Он желает столько Же, гоЁоря, что если их не получит, то и те пропадут. Другими словами, мне следовало тогда еще отказать, а теперь я предпочитаю дольше не получать 14 000, нежели 28. Зачем Мельгунов не ехал до сих пор, зачем он не пишет письмо за письмом послу, что у него нет денег? Ему дадут из его захваченных на проезд. Ехать необходимо. Если его и пошлют на год в Вятку, все же лучше, нежели здесь бедствовать. И эти московские храбрые друзья не могут найти случая передать весть.
Я вообще решительно всем объявляю, что не могу ссужать никакими суммами свыше 1000 фр. Мне никто не плотит, никогда.
Пусть он велит на себя в посольство просьбу подать. Пусть напишет просто- напросто графу Орлову и даст слово воротиться после присылки денег на дорогу.
Наконец, зачем его жена не едет распоряжаться?
У меня болит смертельно голова.
Вы, пожалуйста, распишите все это покрасноречивее. И досадно, и больно, — да, видно, несмотря ни на что, надобно идти своей дорогой… если хочешь дойти до чего-нибудь.
1 ноября. Понедельник.
Прибавлять нечего, письмо не пошло оттого, что было воскресенье.
Я Шомбургу, пожалуй, напишу рекомендацию или, как здесь говорят, référence — но сомневаюсь, чтоб Ротшильд дал. Это может Рейхель узнать.
100. М. К. РЕЙХЕЛЬ
3 ноября (22 октября) 1853 г. Лондон.
22 октября 1853. Лондон.
3 ноября.
Беру из остальных траурных листов, чтоб написать вам несколько слов в этот день.
Я перечитал некоторые письма… время и эгоизм все лечат. Но жизнь моя глупа, неустроенна, а уж и не предвидится, чем поправить, как изменить.
Я был болен с воскресенья, и всего хуже то, что сам виноват, я в начале осени надел фланель, а неделю тому назад снял ее. И простудился, уж думал, не холера ли, и такая слабость сделалась, однако лауданум и ипекакуана справили дело. А, лежа ночью больной, я думал: умри я — ведь опять, кроме вас, никого. Детей к вам — а потом их в Россию, как вы лучше
126
придумаете. ЗРейхель боялся опеки с другими, ну где же эти другие? Это была учтивость… alles ist wahrcvi[106], и остается Фогт как швейцарец и душеприказчик и Рейхель как опекун.
Говорил я уж об этом и с М. Мейзенбуг (она переезжает в субботу) — насколько я ее знаю, она очень хороша, и мне хотелось бы для Таты, чтоб она осталась с ней, в случае т. е. кондрашки — так вы и это припомните.
Ждал было от вас письмо, вы меня так избаловали, хоть брось.
Прощайте. Повести печатаются. Посвящение «Марии Р.» — вот и не компрометантно: Р. — Ртищева, Ротчева, Ротшильд. Написал я к имени несколько строк. Михаил Семенович опять скажет: «Слова, слова». Да — слова, но мне хотелось сказать вам публично эти слова, потому что они у меня глубоко в сердце… Всё слова — и ложь слово, и правда слово. «Дело в том» (как говорит сам Михаил Семенович), что мы стали говорить на разных наречиях. Чем и чем вы не были для меня, тем приходится быть — переводчиком между москвичами и мной.
Рукой А. А. Герцена:
Любезная Маша.
Вот опять пришел этот день, который прежде был день нашего общего веселия, а теперь день горя. Жаль, очень жаль, что Ольга пе знала Мамашу, и жаль, что Тата была так молода, когда судьба нам Мамашу отняла. Никто их не может так воспитать, как она могла.
Я рад за тебя, что Рейхель приехал, ты, вероятно, очень скучала без него. Что тезка? Говорит? Когда праздновается женитьба Морица с Меме?
Целую Рейхеля, тебя и твоих детей.
Твой Саша.
101. Ж. МИШЛЕ
9 ноября (28 октября) 1853 г. Лондон.
9 novembre 53. Londres.
25, Euston Square. New Road.
Mon vénérable ami,
Je viens de recevoir votre billet; vous me comblez d’amitiés — je ne sais comment vous remercier. Le petit article «Alliance…» a été une réponse russe à une adresse faite par les démocrates polonais, l’initiative leur appartient, le sentiment de gratitude à nous autres.
Disposez de la notice sur Bakounine et sur Pétrachevsky comme vous le désirez. Il (Bakounine) n’est pas à Schlusselbourg,
il est dans les casemates de la forteresse de S. Pétersb[ourg]. On dit qu’on ne le maltraite pas et qu’on ne l’a pas torturé. Où est-ce que cela sera imprimé, écrivez-moi de grâce.
Je publie maintenant la troisième brochure russe: une série de nouvelles. On imprime quelques échantillons dans une traduction allemande. Je pourrais envoyer quelque chose pour un feuilleton français… mais je doute si l’admission en sera possible. Votre tout dévoué,
A. Herzen.
J’écrirai aujourd’hui encore par rapport au dessin. Ribeyrolles est à Jersey.
9 ноября 53. Лондон. 25, Euston Square. New Road.
Мой глубокоуважаемый друг, только что получил вашу записку; вы обласкали меня. Не знаю, как вас благодарить. Небольшая статья «Alliance…» была русским ответом на обращение польских демократов. Инициатива принадлежит им, выражение благодарности — нам.
Располагайте заметками о Бакунине и Петрашевском по вашему усмотрению. Он (Бакунин) не в Шлиссельбурге, а в казематах санкт-нетербургской крепости. Говорят, что с ним обходятся не плохо и что его не пытали.
Где это будет напечатано? Напишите мне, сделайте милость.
Сейчас я издаю третью русскую брошюру — сборник рассказов. Несколько образцов ее печатаются в немецком переводе. Я мог бы выслать что-нибудь по- французски для фельетона… но сомневаюсь, разрешат ли его напечатать.
А. Герцен.
Относительно рисунка я напишу сегодня снова. Рибейроль на Джерси.
102. М. К. РЕЙХЕЛЬ 9 ноября (28 октября) 1853 г. Лондон.
9 ноября. Середа.
Так я вот что сделаю, чтоб было и по-вашему и по-моему… и вовсе без всяких гневов… я написал было несколько строк серьезно-грустных, я их заменю несколько легкими строками, в которых скажу то же, — но пришлю вам уже напечатанные. —
Что напечатано станком, Того не скроешь под потолком (новая пословица) — так уж вы критикуйте как хотите потом.
А опять-таки странная моя судьба. Литературная оценка моих трудов идет в такой crescendo — на Западе, и так мало оценена в России или, лучше, в Москве, или, лучше, в нашем кругу. Я получил вчера от Мишле просто панегирик, а сегодня от главного редактора «The. Leader» —дифирамб. Три переводчика предложили перевести на немецкий второе изд. «Des idées révolutionnaires», на английский переводит сам Linton.
Вы простите, что я расхвастался, да ведь меня серьезно удивляет мнение, выраженное Михаилом Семеновичем и нашими. Вчера приходит один поляк и показывает письмо из Константинополя, там получены были пачки «Юрьева дня», вот тамошние рефугиарии взяли да и послали за Дунай, и не нарадуются.
«Кто виноват?» — «Кто прав?» У вас картина памятника Прео, Мишле пишет, что она ему очень нужна, что он хочет что-то подобное делать, не можете ли послать — Rue Madame, 26. — Préault. Что это уж и в Дюссельдорф и Гиллер? Да сидите себе на месте, пока бог грехам терпит. А Гартман что за Цартфрау мутит? Коли ехать — сюда или в Нью-Йорк, а не в Неметчину. Жить здесь становится особенно приятно нашему брату. Вчера вечером иду я по Regent’s Street, так — mir nichts, dir nichtscvii[l07] —вдруг четыре англичанина, хорошо одетые, закричали: «A Russian, a Russian!»cviii[l08] Я остановился взбешенный дотла, и сказал: «Yes, I am a Russian»cix[l09] и поднял кулак, они — хохотать и удрали. — Может ли в мире быть что-либо смешнее, как если меня исколотят здесь на улице в пользу Турецкой войны? Уж не лучше ли пусть побьют Головина. Как вы думаете?
А вот и просьба. MseIle Meysenbug у нас, я ею через край доволен, но Марихен что-то во мне сомневается, думает, что она не нужна (она, во-первых, для Оли необходима, во-вторых, для хозяйства), вы черкните ей или, еще лучше, поговорите с родительницей ее — и скажите, что я ею доволен и вам-де так отписывал.
А Рейхелю дружеский поклон. Сегодня дают на театре «Пожар Москвы».
Рукой Н. А. Герцен:
Милая моя
