и беспристрастнее судить дело. Теперь я вам должен сказать, что как только дети совсем станут на ноги — я Марихен держать не буду. Никакой нет возможности терпеть эту междоусобную войну, в которой вся вина с ее стороны. Энгельсон удивляется моей выносливости. Не нынче-завтра будет объявление — ас тем вместе и увольнение от должности.
Довольно я намучился от всяких mésalliance. Я говорил, я проповедовал — хотят поставить на своем. Аминь же, я детьми не играю.
Мысль Рейхеля ехать в Дюссельдорф, по-моему, нелепа. Кто же меняет положительное добро на мнимое и неверное. Ваше положение в Париже превосходное.
Читали ли вы наше воззвание, от которого Головин отказался? У Франка есть, а не то я вам пришлю в письме, «Вольная русская община — русскому воинству в Польше», — вы только тогда поймете, какая скотина он.
Сейчас Энгельсон изволил с августейшей половиной переехать через два дома: Юстон сквер, тортиту.
Прощайте.
167
Тесье я буду писать на днях. Я очень, очень виноват перед ним, заступитесь за меня при случае.
Рукой Н. А. Герцен:
Я очень благодарю тебя и Оля.
Твоя Тата.
Ну да уж, в самом деле, вот подарки — любезное дело, добре хороши (слог «Рыбаков»). A propos, я их прочитал до конца, вещь живо и верно написанная. Детям будет Энгельсон читать.
А Энгельсон — уморительный, как он выучился дразнить Щепкина — «познай внутренного человека». А вот я так познал московских людей — ведь никто не пришлет Пушкина, — придется через поляков доставать.
136. Л. ПЬЯНЧАНИ
13 (1) апреля 1854 г. Лондон.
13 avril. Jeudi. Londres.
25, Euston Square.
Cher Pianciani,
Votre lettre m’a été bien chère, elle m’a prouvé encore une fois de plus que vous me portez une amitié active et pleine d’attention. J’ai réfléchi deux jours, j’étais au point de me décider pour Jersey — mais tout bien pesé jene m’y établirai pas. (Pour venir passer quelques jours, qu’à cela ne tienne; j’ai un grand besoin de locomotion). Je vous exposerai les causes.
Je fuis Londres en partie de nos amis les ennemis et à Jersey vous les retrouverez, mais non dispersés dans cette orbi non urbi de Londres, mais resserés dans une petite ville de province.
Et dites-moi, cher Pianciani, que voulez-vous faire avec eux? Comment peut-on sérieusement travailler dans l’Homme qui ne comprend absolument rien et qui se permet des notes dans le genre de celle «sur Linton et ses réserves» dans le № passé? Ces gens sont plus stationnaires que Nicolas et le pape.
En vérité, je ne connais rien de plus mesquin en fait de rédaction que l’Homme et la Nation belge. L’une de ces feuilles n’a que des exercices de rhétorique sur des sujets donnés… tyrannie… joug… réveil du peuple… exemple de Borne… traduction en prose des Châtiments de Hugo et des compliments à l’avenir — et à tous les peuples.
L’autre réimprime les mêmes choses et les mêmes nouvelles qu’elle imprimait en 52, 53, 54. — On ne sauve pas de l’incapacité. Vous parlez d’un journal à nous. Chose parfaite, mais la
168
première condition c’est d’éloigner ces braves patriotes, ces ana-chronismes vivants, et non les chercher dans leur antre.
Parmi les Français je ne connais que notre ami Domengé capable de travailler à un journal sérieux. Saffi et vous parmi les Italiens. Et avec tout cela un journal n’est faisable qu’à Londres. Mais attendons encore un peu. Moi je ne suis pas désœuvré, je travaille assez. J’imprime maintenant un fort volume en russe sous le titre «La Prison et l’exil».
Je quitterai Londres pour deux, trois mois, cela sera une villégiature — l’endroit n’est pas encore définitivement arrêté, peut-être irai-je à Hastings, dans tous les cas près de la mer.
Vous savez que le Florestan de Monaco a voulu faire un coup d’Etat et qu’il est maintenant dans les prisons de Villafranca. Jamais malheur ne m’a fait tant rire, о саго Grimaldi… Voilà un bouffon.
Adieu, encore une fois je vous remercie pour tous les renseignements et je viendrai un beau jour faire une descente à Jersey.
Tout à vous
A. Herzen.
13 апреля. Четверг. Лондон.
Дорогой Пьянчани,
ваше письмо мне очень дорого, оно еще раз доказало, что ваша дружба ко мне деятельна и заботлива. Я раздумывал два дня и совсем было склонился в пользу Джерси, но взвесив все хорошенько, решил, что там не поселюсь. (Провести там несколько дней — это другое дело, — мне очень хочется проветриться.) Я объясню вам причины.
Из Лондона я бегу отчасти от наших друзей-врагов, а в Джерси мы опять их встретим, причем уже не рассеянными по лондонскому orbi non urbi, а скученными в маленьком провинциальном городке.
И скажите сами, дорогой Пьянчани, что прикажете с ними делать? Как можно серьезно работать в «L’Homme», который решительно ничего не понимает и позволяет себе помещать заметки вроде «о Линтоне и его оговорках» в последнем номере? Это люди, еще более косные, чем Николай и папа.
Право же, я не знаю ничего более жалкого в смысле редактирования, чем «L’Homme» и бельгийская «La Nation». Одна из этих газет содержит лишь риторические упражнения на заданные темы: … тирания … ярмо … пробуждение народа… пример Рима… перевод в прозе «Возмездий» Гюго и всевозможные комплименты будущему и всем народам.
169
Другая перепечатывает те же факты и те же новости, которые печатала в 52, 53, 54 годах. — От бездарности не излечишь. Вы говорите о создании своей газеты. Прекрасная мысль, но первое условие — отстранить всех этих честных патриотов — эти ходячие анахронизмы — и не искать их в их же логовище.
Из французов я знаю только одного, кто способен работать в серьезной газете, — нашего друга Доманже. Среди итальянцев — Саффи и вас. При всем том газету можно издавать только в Лондоне. Но подождем еще немного. Что до меня, я не сижу без дела, я много работаю. Сейчас я издаю на русском языке толстый том под названием «Тюрьма и ссылка».
Я покину Лондон месяца на два, на три, это будет мой летний отдых; место еще не выбрано окончательно, может быть, поеду в Гастингс, во всяком случае — к морю.
Знаете ли вы, что Флорестан Монакский пытался произвести государственный переворот и теперь сидит в тюрьме в Виллафранке? Никогда еще ничье несчастье так не смешило меня. О, саго Гримальди… Вот шут гороховый!
Прощайте, еще раз благодарю вас за все сообщения и непременно как-нибудь высажусь в Джерси.
Весь ваш
А. Г ерцен.
137. М. К. РЁЙХЕЛЬ
15 (3) апреля 1854 г. Лондон.
15 апреля.
Вчера пил я без меры,
За здравие Мери
У трактирщика Вери.
Сегодня желательно не удерживать писем от Саши, Таты, etc., — они все перепугались, что день пропустили. А ведь и рисовали и всякое такое.
Писем от вас никогды не бывает. А что статей Энгельсона нет, это вида здешнего книгопродавца — подлеца и дурака. Ну как думаете: Непир даст пир в Питере?
Что же наконец мне делать с «Юмором», он напечатан превосходно — но все издание под ключом. Дайте на глупость совет.
В подарок вам пришлю два первых листа (отпечатанных) — из записок. Многие оченно аппетитным находят.
170
Рукой А. А. Герцена:
Любезная Маша.
Поздравляю тебя с рождением и с именинами и посылаю тебе, через неделю или две, с одним из моих друзей, цветок, нарисованный мною, и вид из моего окна, чтобы ты видела, как мне здесь после двухлетнего житья в Ницце скучно должно быть.
Желаю тебе и семейству твоему хорошее здоровие. Кланяйся Мте Са8рапт.
Твой Саша.
138. Ф. ПУЛЬСКОМУ 17 (5) апреля 1854 г. Лондон.
17 avril. Lundi.
Vous aurez l’extrême obligeance de me pardonner ma lettre, mais un pauvre nécessiteux me force à faire cette démarche.
M. Grossmann — Allemand, naturalisé en Amérique, ci-devant officier dans un régiment d’infanterie, désire aller à Constantinople offrir ses services et ne demande que le passage gratis sur un bateau à vapeur. Il me semble que l’ambassade turque et le gouvernement anglais devraient favoriser des projets pareils— mais je ne sais à qui l’adresser. Je n’ose pas vous l’envoyer — mais je serai très heureux d’avoir ou un conseil de vous sur cette affaire ou un mot de recommandation pour ce monsieur. Dans tous les cas vous ne m’en voudrez pas pour ma lettre.
Il y a deux ou trois jours je cherchais des appartements entre Highgate et Hamstead — pourtant je n’ai rien trouvé. Si vous connaissez quelque chose d’entouré de jardins, d’arbres et d’arbres, dites le moi. Je ne me suis pas encore décidé entre Hastings et les environs de Londres.
Je vous présente mes hommages et amitiés.
A. Herzen.
17 апреля. Понедельник.
25, Euston Square.
вы с предельным великодушием извините меня за это письмо— обратиться к вам меня заставляет один нуждающийся в помощи бедняга.
Г-н Гроссман — немец, натурализовавшийся в Америке, бывший офицер пехотного полка, — желает отправиться в Константинополь, чтобы предложить там свои услуги, и просит только
171
о проезде дгаИ8сх1у[145] на пароходе. Мне кажется, что и турецкое посольство, и английское правительство должны были б оказывать содействие подобным намерениям—однако я не знаю, к кому его направить. Я не решаюсь послать его к вам, но буду очень рад получить от вас либо совет в этом деле, либо рекомендатель¬ную записку для этого господина. Во всяком случае вы не посетуете на меня за это письмо.
Два-три дня тому назад я искал квартиру между Хайгейтом и Гемстедом — но ничего не нашел. Если вам известно что-либо окруженное садами, деревьями и
деревьями, сообщите мне. Я еще колеблюсь между Гастингсом илондонскимиокрестностями.
Свидетельствую вам свое почтение и дружеские чувства.
А. Герцен.
139. М. К. РЕЙХЕЛЬ
20 (8) апреля 1854 г. Лондон.
20 апреля.
Пожалуйста, отдайте Тесье, т. е. отошлите письмо, я не знаю его адреса. — Вы думали меня утешить новостью о Бакунине. — Это вещь опасная; или Николай Семенович хочет его опозорить, или он имеет на него виды для западных славян. Как же вы можете думать, чтоб такого человека Николай Семенович так просто и выпустил бы. По-московски мне бы из тюрьмы вон, по- здешнему нет. — A propos, я достал за целый год «Москвитянина» и «Современника». Я упивался и упиваюсь ими. Чему дивиться, что Михаил Семенович не понимал меня, я начинаю едва понимать, что пишут и чем занимаются у нас. Какая страшная пустота, и что за литератёры. С какой важностью разбираются романы, стихотворения — точно все это пишется учениками гимназии, кого это интересует — даже слова, которые
