de Rousseau.
Dès que j’aurai un peu plus de temps, je viendrai et avec Domengé — mais je ne suis pas assez R.’sse pour occuper vos provinces — je veux veiller avec vous et dormir avec moi seul. Nous prendrons une chambre dans un hôtel.
Vendredi.
J’ai attendu le Morning Advertiser de Worcell — mais il a perdu le №. Je vous l’enverrai avec la première poste.
Tout à vous.
Je ne vous envoie maintenant que la réponse du Comité démocratique — je vous prierai de me la renvoyer. La lettre de Talandier est très bonne et très noble. Adieu encore une fois.
Demain Domengé dîne chez moi avec Louis Blanc.
25, Euston Square.
Дорогой Пьянчани,
спасибо за ваше столь дружеское письмо. Статья в «Мог-пт£ Advertiser» исходит, по-моему, не из того источника, на который вы намекаете, т. е. не от Головина. Он горячо уверял меня в этом, явившись ко мне для последнего объяснения. О ком вы еще говорите — я не мог угадать. Как видите, после простого и спокойного ответа Ворцеля они замолчали… Если бы тут были личные счеты, они бы не угомонились. Англичанин вообще довольно глуп, а когда появляются сбежавшие из Бедлама сумасшедшие, вроде Уркхарта, который утверждает, что все русские — царские агенты, что Маццини подозрителен и т. д. … то нечего удивляться, если и вам бросают обвинения. Читали ли вы статью «Weekly Dispatch», где говорится, что престонских рабочих подкупают русским золотом, чтобы они устраивали strikes.
Это какое-то безумие. Статья в «Leader’e» просто подлая месть со стороны Пигота и К0. Только благодаря дружескому участию Луи Блана я добился от них признания,что они неправы, да еще обещания написать об этом при случае несколько слов.
Статья Зено превосходна. Читая ее, мы хохотали как сумасшедшие. Я хотел было послать в «L’Homme» письмо, но теперь, после статьи Зено, оно кажется мне таким тусклым, что я решил пренебречь. Читали ли вы эту статью? В ней такая глубина и такой священный гнев, которых ему не простят.
«Leader» не может ее поместить.
Угроза созвать митинг в London Tavern, чтобы помешать русскому императору напасть на Венгрию, — превосходный пример. Или разрешение, данное журналистам, быть невеждами — но джентльменами.
Не знаю, где отыскать «Morning Advertiser» —пошлю к Ворцелю, у него был экземпляр.
Кстати, «Times» утверждал дней пять-шесть назад, что в Ломбардии много русских агентов!!.. Это просто болезнь.
Если бог затопил землю,
Это вина Вольтера.
Если он залил все водой,
Как только у меня будет побольше времени, я приеду к вам вместе с Доманже, но я не настолько русский, чтобы захваты-
178
вать ваши владения; я хочу бодрствовать с вами, но спать хочу один. Мы снимем комнату в гостинице.
Я ждал от Ворцеля «Morning Advertiser», но он затерял номер. Пришлю его вам с первой почтой.
Весь ваш.
Сейчас посылаю вам только ответ Демократического комитета — и попрошу возвратить его мне.
Письмо Таландье очень хорошо и благородно. Еще раз прощайте.
Завтра Доманже обедает у меня с Луи Бланом.
143. Л. ПЬЯНЧАНИ 25 (13) мая 1854 г. Лондон.
25 mai. Euston Square.
Cher Pianciani,
Malheureusement j’ai une trop bonne excuse de mon silence. Tata a passé quatre jours entre la vie et la mort. Une rougeole après deux mois et demi de coqueluche — à peine commencée a disparu; c’est toujours un danger immense. Il est passé grâce, entre autres aux soins de Devi lie — qui a montré un grand talent médical. La malade est encore au lit, — ces 10 jours m’ont rappelé les plus mauvais temps de ma vie. Je sais fatigué et stupide.
Votre lettre est très belle, je l’enverrai à Linton et à New York.
Remerciez Zéno de l’article (hier je l’ai envoyé à Linton qui veut le publier mais en omettant quelques phrases pour occuper un peu moins de place).
Vous m’avez donné le conseil d’écrire directement à Ribeyrolles —mais je n’ai rien pour le moment à lui communiquer. Et, soit dit entre nous, Ribeyrolles a été assez longtemps à Londres pour se rappeler un pauvre collaborateur d’Euston Square.
La semaine dernière j’ai donné à Faure la petite note sur les Pâques en Russie.
Et que dites-vous de Sarsane, de Spezia… Cui bono?
179
Je me propose d’aller à Pétersbourg dès que la ville sera prise par Napier et y tenir un meeting sur la place d’Isaak. Adieu, cher Pianciani.
Tout à vous A. Herzen.
25 мая. Euston Square.
Дорогой Пьянчани, к несчастью, мое молчание оправдано очень уважительной ричиной. Тата четыре дня находилась между жизнью и мертыо. После двух с половиной месяцев коклюша началась корь и, едва начавшись, прошла; это всегда очень опасно, пасность миновала благодаря, отчасти, заботам Девиля, проявившего большой медицинский талант. Больная еще в постели, — эти 10 дней напомнили мне самое тяжелое время моей жизни. Я измучился и отупел.
Ваше письмо прекрасно, я пошлю его Линтону и в Нью-Йорк. Поблагодарите Зено за статью (вчера я отправил ее Линтону, который хочет напечатать ее, опустив несколько фраз, чтоб она заняла поменьше места).
Вы советовали мне написать непосредственно Рибейролю, но в данное время мне нечего ему сообщить. И, кроме того, между нами говоря, Рибейроль довольно долго находился в Лондоне и мог бы сам вспомнить о своем бедном сотруднике с Euston Square.
На прошлой неделе я передал Фору небольшую заметку о пасхе в России.
А что вы скажете о Сарцане, о Специи… Cui bono?cxlviii[148] Я уже подумываю съездить в Петербург, как только город будет взят Непиром, и созвать митинг на Исаакиевской площади.
Прощайте, дорогой Пьянчани.
Весь ваш
А. Герцен.
29 (17) мая 1854 г. Лондон.
29 mai 54. Londres.
25, Euston Square.
Mon cher Hess,
Je dois vous remercier pour votre lettre. Elle prouve que vous avez beaucoup de confiance en moi, beaucoup de confiance même dans la bonté de mon cœur—que malheureusement je n’ai pas.
Il serait très long et extrêmement pénible pour moi de vous détailler comment je me suis éloigné de M. Sasonoff, je n’ai absolument rien à dire contre lui, du point de vue général, il a blessé en moi — non l’honneur, non l’homme, — mais le sentiment d’amitié. il n’a rien compris par le cœur dans l’histoire terrible qui faillit perdre toute ma famille et dont les meurtrissures me couvrent encore. L’homme misérable que je lui dénonçais comme lâche et calomniateur — écrivit et je l’ai lu de mes propres yeux, que Sasonoff «est le seul homme qui ait compris l’histoire».
Il m’était impossible de continuer des relations intimes avec un homme qui a mérité cet éloge, d’autant plus que dans les lettres à moi, je voyais très bien de quelle manière superficielle M. Sasonoff traitait un cas de vie et de mort, d’honneur et de déshonneur, de réhabilitation ou de condamnation d’une
femme.
Elle est morte. J’ai écrit à Sasonoff: «Il y a entre nous un cercueil» — et je l’ai prié de me laisser tranquille…
Depuis j’ai eu occasion de lui rendre un très grand service. Des ennemis à lui ont répandu à Londres des bruits très mauvais contre lui. Je les ai fait taire, complètement.
Quant au coté financier de la question — je pense qu’il devait être suspendu avec les autres. Je ne me suis jamais chargé d’être le fournisseur de mes amis, d’autant plus cela serait étrange dans notre position mutuelle.
M. Sasonoff dépense beaucoup, travaille peu. Il me doit environ 6000 fr. Une petite somme ne l’avancera guère. Et certes s’il en avait besoin, vous ne l’auriez pas laissé sans secours ayant les moyens de le faire.
Moi — entre autres — je mène la vie la plus active. J’ai organisé une imprimerie russe, j’ai publié quatre brochures et un volume entier, j’ai travaillé dans les feuilles — je pense que le tout n’était pas sans utilité. Mais cela m’a occasionné des dépenses exhorbitantes (l’Imprimerie depuis les matrices jusqu’ aux ouvriers tout est à mes frais).
M. Golovine — dont le talent certes ne dépasse pas celui de M. Sasonoff — a vendu ici dans la dernière année au moins pour 4000 fr. d’articles et manuscrits.
Pourquoi ne trouveriez vous pas quelque travail pour M. Sasonoff?
En attendant —il me semble que vous m’avez écrit encore à Nice, que vous me deviez quelque chose, vous me proposiez même de tirer une lettre de change sur vous. Je mets cet argent complètement à votre disposition—à condition de ne pas dire que je l’ai écrit. En général, cher citoyen, cette lettre est pour vous seul.
Tout à vous
A. Herzen.
29 мая 54. Лондон.
25, Euston Square.
Мой дорогой Гесс,
я должен поблагодарить вас за ваше письмо. Оно доказывает, что вы преисполнены большого доверия ко мне, большого доверия даже к моей душевной доброте, которой, по несчастию, я не обладаю.
Подробный рассказ о том, как я разошелся с г. Сазоновым был бы слишком длинен и крайне тягостен для меня; я ровно ничего не могу сказать против него, с общей точки зрения, он оскорбил во мне не честь, не человека, — а чувство дружбы. Сердцем своим он ничего не понял в той страшной истории, которая едва не погубила всю мою семью и от которой на мне до сих пор остаются незажившие рубцы. Мерзкий человек, разоблаченный мною перед ним как подлец и клеветник, написал — и я читал это собственными глазами, — что Сазонов — «единственный человек, понявший эту историю».
Продолжать близкие отношения с человеком, заслужившим эту похвалу, для меня было невозможно, тем более что и из писем, мне адресованных, я видел, как поверхностно судил г. Сазонов о деле, от которого зависела жизнь и смерть, честь и бесчестие, реабилитация или осуждение женщины.
Она умерла. Я написал Сазонову: «Нас разделяет гроб»— и просил оставить меня в покое…
С той поры мне представился случай оказать ему очень большую услугу. Его враги распространили в Лондоне чрезвычайно дурные слухи о нем. Я заставил их полностью замолчать.
Что же касается финансовой стороны вопроса — то, полагаю, она должна рассматриваться совершенно особо от остальных. Я никогда не брал на себя обязательства снабжать деньгами моих друзей, тем более это было бы странно при наших взаимоотношениях.
Г-н Сазонов тратит много, работает мало. Он должен мне около 6 тысяч фр. Небольшая сумма его вряд ли устроит. И, конечно, если б он в ней нуждался, вы не оставили бы его без помощи, имея
