возможность ее оказать.
Я же — к слову сказать — веду самую деятельную жизнь. Я основал русскую типографию, я издал четыре брошюры и целый том, я работал в газетах — и думаю, что все это было небесполезно. Однако это ввело меня в чудовищные расходы (всё в типографии, начиная с матриц и кончая оплатой работников, делается за мой счет).
Г-н Головин — чей талант, конечно, не превосходит таланта г. Сазонова — продал здесь в течение последнего года по меньшей мере на 4000 фр. статей и рукописей.
Почему бы вам не подыскать какой-нибудь работы для г. Сазонова?
Кстати, вы, кажется, мне как-то писали еще из Ниццы, что должны мне сколько-то денег и даже предлагали выдать мне вексель на ваше имя. Я передаю эту сумму полностью в ваше распоряжение — под условием — не сообщать, что я вам это написал. И вообще, дорогой гражданин, письмо это предназначается для вас одного.
Весь ваш
А. Г ерцен.
145. Э. КЁРДЕРУА
7 июня (26 мая) 1854 г. Лондон.
7 juin 1854. Londres.
25, Euston Square.
Monsieur, Une maladie grave de ma fille m’a empêché de vous remercier jusqu’à ce jour pour vos lettres et pour l’ouvrage et les brochures. Je suis sincèrement sensible pour les bonnes choses, que vous dites de mon travail, d’autant plus que beaucoup de lecteurs s’acharnent contre moi pour les lettres à Linton. Je vous remercie encore plus pour les observations. Permettez-moi de vous dire quel a été mon but dans les publications allemandes (en 49 et 50) et françaises sur la Russie. Vous jugerez alors si je l’ai atteint.
Après un exil de sept années je vins eu Europe, la connaissant théoriquement. Les journées de Juin 48 me révélèrent l’état véritable de l’Europe. Plus je regardais ce qui se passait — plus je sentais le besoin de dire au monde deux choses. Premièrement que la Russie n’est pas seulement une caserne et une chancellerie de tzar—mais qu’elle porte en elle des éléments profondément révolutionnaires, anarchistes dans la noblesse, communistes dans le peuple. Secondement que l’Occident n’est pas du tout si diablement révolutionnaire qu’il se l’imagine. Il a une grande pensée, un grand idéal — mais peu de force, peu d’énergie, il est énervé dans sa partie active et arriéré dans les autres. La Russie est un jeune vaurien emprisonné, qui n’a jamais fait rien de bon, mais il promet, le vieillard vénérable à côté a beaucoup fait — fera peut-être quelque chose encore, mais il est vieux. «L’Europe farà da se» — c’est possible, mais dans le cas contraire — invasion. L’avenir peut se réaliser par mille manières — le résultat définitif sera toujours le même — la métamorphose sociale.
L’invasion, à mon avis, ne sera qu’une montre-réveil, qu’un bourreau, qu’une démolition, qu’une putréfaction enclavée, qu’un orage passager. Car je n’ai jamais nié qu’au fond des populations des Etats de l’Europe — des populations sauvages déshéritées par la civilisation de la minorité il n’y ait pas de nerf, de sperme pour engendrer une nouvelle forme sociale.
Quant à Nicolas et à son régime — là il n’y a rien de slave, de national. L’impérialisme russe n’est que la dernière conséquence, l’expression la plus grossière del’Etat fort des amis de l’ordre. Que fera Nicolas… Je ne crois pas à cette homéopathie renversée «.Similia similibus destruanctur…-» Il ne peut rien apporter qu’un bonapartisme exotique. Certainement que sous le point de vue de l’éternité Nicolas peut contribuer in¬volontairement au triomphe de la révolution… mais Louis Bonaparte aussi. Pie IX a fait de la Romagne un peuple de frondeurs. — Et au fond il n’est pas si fort que vous le pensez.
Voilà ce que je voulais vous dire aujourd’hui, j’ajouterai encore qu’il m’est impossible d’accepter votre théodicée (dans votre ouvrage sur la Révolution —que j’ai lu l’année passée) — le monde chrétien que vous chassez si bien, revient par la porte du dualisme idéaliste… mais mon Dieu vous avez raison, de ces choses il faut parler et non écrire, dans une heure la question serait bien mieux élucidée que par une longue série de lettres.
Je vous recommande Les nouvelles russes par Lermontoff — traduites par Chopin, 53, Paris; Tarass Boulba (Là cosaquerie au XVII) par Gogol — traduit par Viardot, 53; Paris, La fille d’un capitaine par Pouchkine — traduit par Viardot; Les récits d’un seigneur russe — par J. Tourgeneff, 54, Paris.
184
Koltzoff n’a jamais été traduit. Lisez-vous l’allemand? EH allemand il y a immensément de traductions — il y a même un roman et des nouvelles de moi qui sont traduits.
Je serais bien heureux de vous proposer toutes ces traductions — mais il y a tant de distance entre nous que c’est impossible. Si la guerre ira mal, j’irai aussi en Espagne. Le climat de Londres (pire que celui de la Sibérie ouralienne) me dégoûte. Est-ce qu’on ne persécute pas les réfugiés en Espagne? Cette question déjà est une provocation à continuer la correspondance sur un sujet qui m’est si près du cœur.
Vous remerciant encore une fois, je vous salue cordialement.
Alexandre Herzen.
7 июня 1854. Лондон.
25, Euston Square.
серьезная болезнь моей дочери не давала мне до нынешнего дня возможности поблагодарить вас за ваши письма и за книгу и брошюры. Я искренне тронут добрыми словами, сказанными вами по поводу моего труда, тем более что многие из читателей ожесточены против меня за письма к Линтону. Еще более благодарен я вам за ваши замечания. Позвольте мне рассказать, какова была цель моих немецких (49 и 50 гг.) и французских изданий о России. Вы сможете тогда судить, достиг ли я ее.
После семилетней ссылки прибыл я в Европу, зная ее теоретически. Июньские дни 48 года раскрыли мне подлинное состояние Европы. Чем больше вглядывался я в то, что происходило, тем большую испытывал потребность сообщить миру о двух вещах. Во-первых — что Россия не только казарма и царская канцелярия, но что она носит в себе глубоко революционные элементы, анархические в дворянстве, коммунистические в народе. Во-вторых — что Запад вовсе не так дьявольски рево-люционен, как он воображает. У него есть великая мысль, великий идеал — но мало сил, мало энергии; он расслаблен в своей деятельной части и отстал во всех остальных. Россия — это заключенный в тюрьму молодой повеса, который никогда ничего путного не делал, но обещает многое, — почтенный же старец, находящийся рядом, совершил многое, быть может, совершит еще что-нибудь, но он уже cтap.«Eвропа farà da se» — возможно, в противном же случае — нашествие. Грядущее может осуществиться тысячами путей — окончательный
185
результат всегда будет один и тот же — социальная метаморфоза.
Нашествие, по моему мнению, явится не чем иным, как будильником, палачом, разрушением, прорвавшимся гнойником, мимолетной бурей. Ибо я никогда не отрицал, что в недрах народов европейских государств, среди дикарей, обездолен¬ных цивилизацией меньшинства, нет жизненной силы, нет спермы для порождения новой общественной формы.
Что до Николая и его режима — то в нем нет ничего славянского, национального. Русский империализм — только конечное следствие, только самое грубое воплощение сильного государства друзей порядка. Как поступит Николай?.. Я не верю в эту опрокинутую гомеопатию ^тШа similibus destruantur…» Он не может принести ничего, кроме иноземного бонапартизма. Конечно, с точки зрения вечности, Николай может невольно способствовать торжеству революции… но и Луи Бонапарт также. Пий IX превратил Романью в народ фрондеров. — И, в сущности, он не так силен, как вы думаете.
Вот что мне хотелось сказать вам сегодня; добавлю, что никак не могу согласиться с вашей теодицеей (в вашем сочинении о Революции,которое я прочел в прошлом году), —христианский мир, который вы выгоняете вон, возвращается через дверь идеалистического дуализма… Но, боже мой, вы правы, об этих вещах надобно говорить, а не переписываться; в течение часа вопрос был бы гораздо лучше выяснен, чем в целой серии писем.
Рекомендую вам «Русские повести» Лермонтова, перевод Шопена, 53 г., Париж; «Тараса Бульбу» (казачество в XVII веке) Гоголя — перевод Виардо, 53 г., Париж; «Капитанскую дочку» Пушкина — перевод Виардо; «Рассказы русского по¬мещика» И. Тургенева, 54 г., Париж.
Кольцова никогда не переводили. Читаете ли вы по-немецки? На немецком языке есть множество переводов — существует даже перевод моего романа и рассказов.
Я был бы счастлив предложить вам эти переводы — но между нами такое расстояние, что это невозможно. Если война примет дурной оборот, я также отправлюсь в Испанию. Лондонский климат (который хуже, чем в уральской Сибири) мне противен. Не преследуют ли изгнанников в Испании? Этот вопрос не что иное, как вызов к продолжению переписки на тему, которая так близка моему сердцу.
Еще раз благодарю вас и сердечно вам кланяюсь.
Александр Герцен.
186
146. А. САФФИ.
19 (7) июня 1854 г. Лондон.
19 juin. Lundi. 25, Euston Square.
Merci, cher Saffi, bien merci pour vos lignes. Je n’ai pas écrit de longtemps à Pianciani parce que tout ce temps j’étais préoccupé; après votre passage Alexandre a eu une
rougeole assez forte. Maintenant nous sortons de la quarantaine — et déjà j’emballe les livres et autres choses. J’écrirai aujourd’hui même à Jersey.
Mon ouvrage Sur le développement des idées révolutionnaires en Russie a été saisi en une traduction allemande chez tous les libraires de la Prusse. La Gazette de Cologne donnant cette nouvelle répète en partie le perfide article du Leader et ajoute que l’ouvrage est «favorable au tzar». Vous l’avez lu, cher ami, — jugez maintenant de l’imbécillité de ces hommes.
Je n’ai pas écrit contre le Leader parce que Tornton Hunt s’est excusé de l’article lorsque Louis Blanc lui demanda l’explication. 2° — parce que Zéno a répondu fougueusement. 3° — parce que le Leader est un journal inconnu. Mais la Gazette de Cologne — c’est une autre affaire. Je lui ai donné une leçon amicale. Et si elle n’insère pas ma lettre, je la ferai insérer dans cinq autres feuilles — en français, en allemand etc. Cette lettre vous fera beaucoup rire.
Concernant le docte Piggott — que voulez-vous faire—il faut accepter toutes les excuses — bonnes ou mauvaises. Accepter… et se souvenir en temps et lieu qu’on a une dette à payer. Des choses très tristes
